— Ты есть не будешь? — его голос успел заразиться от меня нервозностью. — Аппетита нет. Он не отводит пытливого взора, но я поднимаю глаза только через несколько минут, когда тишина искрит пугающей недосказанностью. Он бормочет что-то невразумительное и решительно откладывает вилку в сторону. — Что случилось, Марина? Предупреждаю сразу, пока не расскажешь, я не сдвинусь с этого места. Я хочу ещё чуток потянуть время, но рот вдруг сам открывается и вываливает всё произошедшее одним махом. Наверно нервная система просто не в состоянии удерживать переживания в себе сколько-нибудь дольше. — Мой шеф, теперь уже бывший, сегодня на меня напал. В ушах грохочет собственное сердце. В крик, безмолвно молюсь небесам, чтобы отмотать назад и стереть прозвучавшее признание. Зря я не догадалась отменить нашу встречу. К завтрашнему дню я бы успела прийти в себя. Жаль, что всё вот так… несвоевременно, не к месту. Я не готова, он никогда не будет готов. Делиться с мужчиной тем, как посторонний мужик меня домогался… тяжело, стыдно. Сиди сейчас напротив меня Мирка, всё происходило бы на порядок легче. Какими словами объяснить ревнивому любовнику, что какой-то паскудный ирод возжелал и не справился со своими желаньями? — Что значит напал? Он тебе угрожал? — Не совсем угрожал, хотя и это тоже. Но напал он на меня по-другому. Спустя несколько молчаливых минут всё той же давящей и мрачной тишины, он догадывается о значении фразы «по-другому». Серые глаза тут же превращаются в острые льдинки, на виске часто пульсирует венка, линия челюсти каменеет. Может попросить его уйти? Одной гораздо легче перемолоть. — Сава… — Марина… Мы начинаем одновременно, но я замолкаю, а он нет: — Ты можешь добавить подробностей? Не тащить же мне из тебя клещами по одному слову, — он повышает голос и хлещет словами так, будто это я совершила непоправимый поступок. — Какие подробности тебе нужны, Сава? Самые грязные? — мой личный «озверин» моментально вскипает в крови. Почему я обязана обнажать перед мужчиной то, что сама предпочитаю стереть из памяти как можно скорее. Ни приди он сегодня, я не уверена, что вообще когда-нибудь расскажу о случившемся. Поскольку сочту за лучшее относиться к недавнему событию как досадному недоразумению и быстрее забыть, чем продолжительно мусолить, тем самым доводя себя до нервного тика. Но внимательно рассмотрев его суровое и принципиальное выражение лица, я даю ему то, что он требует: — Мужик, не спрашивая моего согласия, решил меня поиметь, после того как я, не стерпев оскорблений, пообещала уволиться. Достаточно подробностей на этот раз? — Что он сделал, Марина? — Сава замахивается и трескает по столешнице обоими кулачищами, что вилка с ножом высоко подскакивают над столом и опускаются назад с резким звоном. Салатница тоже подпрыгивает, но не так высоко, и только тарелка, гружёная мясом, остаётся неподвижной. Я равняюсь на миску с салатом. Хм, занятный у нас получается разговор. — Он не совершил непоправимого, если тебя интересует именно это. — А что он сделал? — Обслюнявил и блузку порвал. Сава сразу поднимается из-за стола и, подойдя ко мне, разворачивает нас вместе со стулом. Он приподнимает мой подбородок, чтобы внимательно осмотреть лицо, но след от пощёчины успел раствориться, оставив после себя едва заметную красноту. Пальцы осторожно скользят ниже, вдоль шеи, добираются до воротника халата. Он разводит его в стороны, полностью обнажая шею и верхнюю часть декольте. В ту же секунду серый взгляд меняется, тяжелеет, и воздух, будто повинуясь Саве, сгущается вокруг нас ещё больше. Досадно, что отметины от зубов не растворяются так же легко как пощёчина. Затем он медленно, но неуклонно тянет за половинки халата, разводя их шире, обнажая грудь до конца… — А это что такое? — Ты про засос? — Не ёрничай. Разумеется, про него. — Это тоже его рук дело, — я нервно хихикаю, поскольку сидеть неподвижно под довлеющим взглядом, весившем тонну, неимоверно тяжело, — не совсем рук, но и те, и другие определённо принадлежали одному человеку. — Тебе смешно? — хлёсткий окрик. — Нет Сава, мне не смешно, — смех испаряется без следа. Хотя те звуки мало походили на смех, — мне противно. Но трагедию из этого я делать не собираюсь. Мне удалось отомстить ему напоследок. — И как же ты ему отомстила? Тоже поставила засос? Вопрос удивляет, но я, легковерно отмахнувшись, не придаю значения. Ведь невозможно предугадать реакцию человека на стресс, я сама горазда болтать глупости. Много ли таких людей, что легко и адекватно переживают неприятности; на моей памяти таких нет. — Вовсе не засос. Я удачно врезала ему коленом по яйцам и сбежала домой. — Почему же не врезала раньше, до того, как он успел зацеловать твою грудь? — Я не поняла, — выбор его слов напрягает, — ты на меня пытаешься наехать? Распахнутый халат становится вдруг неуместным, и я скрываю тело, особенно багровеющее пятно за тканью, глубже запахивая полы и перевязывая пояс на талии покрепче. Пока я вожусь, Сава возвращается на своё место за столом, отставляет в сторону тарелку с ужином и облокотившись предплечьями о столешницу переплетает пальцы в замок. Ограждаясь от меня. Я почему-то смотрю на его руки и с большим трудом переосмысливаю происходящее. — Я пытаюсь выяснить, что произошло на самом деле. Ты ведь рассказываешь какими-то урывками. Начни сначала. Почему и зачем ты зашла в его кабинет. Что произошло такого, из-за чего мужику сорвало крышу и так далее… — Давай Марина, соберись, — он меня торопит, потому что я слишком долго молчу, до последнего упираюсь, не желая воскрешать мерзкие подробности. Но Сава всем своим видом выражает едва сдерживаемое нетерпение, что я делаю как он просит. Умолчав об одной только малости: пальцах бывшего шефа в моей промежности. Боюсь, что скажи я об этом вслух…, короче я просто не уверена в правильной реакции Савелия. Он уже как-то странно косится на меня. Его поведение настолько обескураживает, что моя голова умудряется произвести на свет безумную мысль: Сава не верит. Но я рассказала всё откровенно, предельно честно, не раскрыв единственный малю-усенький такой нюанс. Это же не будет считаться враньём? После того как я смолкаю, Савелий тоже не торопится заговорить. Только серые глаза сверкают исподлобья да лицо с нечитаемым выражением. Высеченная скала сидит передо мной, а я как провинившаяся девочка в ожидании неминуемой порки за проступок. Что за бред всплывает в моих воспалённых и неадекватных мыслях к окончанию дня? — Я правильно понимаю, что конфликт произошёл с тем самым женатым шефом, с которым ты встречалась до меня? — его тембр окрашивается неизвестно откуда взявшимся пренебрежением, что впервые в жизни мне становится стыдно за интрижку с женатым мужчиной. Будто я грязная и нечистоплотная женщина (не в том смысле, что давно не мылась) посягнула на нечто святое и незапятнанное. — Ты правильно понимаешь. — И ты мне клялась и божилась, что между вами давно ничего нет. — Так и есть. Зачем мне кто-то, если ты меня устраиваешь во всём. — Хм, забавно. Марин, мы сколько с тобой вместе, напомни? — Не считала, наверно около года. — Почти полтора, — он поправляет меня с раздражающей педантичностью. Киваю, соглашаясь, пусть будет так. Только зачем спрашивать если знаешь ответ? — И за это время ты не удосужилась сменить работу? «А знаешь, логичный вопрос, Савелий. Но, собственно говоря, зачем мне её менять, если мы с бывшим шефом всё прояснили между собой. По крайней мере я искренне была в этом уверена». О чём и сообщаю Саве. — А может ты не собиралась её менять по другой причине? — Что-то я не въезжаю. Поясни, — хмурюсь и запускаю изрядно тормозящий мыслительный процесс (но его тоже можно понять) на максимальный разгон. Учитывая, что Сава говорит странные вещи, усталость придётся отложить до лучших времён. — По-моему, всё очевидно. Вы не собирались прекращать отношения, а сегодня попросту повздорили. Перебиваю его сразу, даже не вникая и не вслушиваясь до конца: — Что за чушь. Как ты можешь предполагать подобную мерзость? Я, по-твоему, кто? — Наверно ты мне скажешь, — ядовитая кривая усмешка на злом лице говорит больше его слов. — А я тебе скажу, — цежу сквозь зубы, ибо успела погрузиться в новую волну озверения, — я может и ненавижу вас, мужиков-козлов, но не позволю себе опускаться до того, чтобы вступать в отношения на два фронта. Если бы я намеревалась насолить тебе или ему, то сделала это иначе… Скорее натравила бы налоговиков на его фирму, чем опустилась до роли дешёвой шлюхи, — предположение про налоговиков ерундовина чистой воды, но более подходящего оправдания у меня нет. — Малышка… — Ласковое прозвище превосходительным тоном от него впервые работает не так. Вместо привычного умиления лишь взращивает во мне бешенство. — Мы оба знаем какая ты ненасытная в постели. Может всё гораздо проще, Мариш. Тебе просто мало меня одного. А так — на работе удовлетворяет один, дома другой. По-моему, ты отлично устроилась. Я не верю собственным ушам. Неужели тупоумные козлы все настолько одинаковы? Неужели из их мировоззрения напрочь исчезли такие понятия как честь, совесть, уважение? Хотя о чём я? Он должно быть вполне успешно проявляет все перечисленные качества, да только в отношении себя любимого. Но не в отношении женщины, то есть меня. Я же для него — обычный расходный материал, чтобы получить удовольствие, выпустить пар, снять напряжение, а после вернуться к своим любимым делам. Всё это я превосходно понимала задолго до встречи с Савелием. Но что делать теперь, если только сегодня умудрилась осознать, что влюбилась. И я даже не удивляюсь тому обстоятельству, что объект моих страстей такой же подонок, как и все остальные. Впору бить челом в пол и приговаривать: «Спасибо, батенька, что не лупите до переломов костей и сотрясения мозга, как один из моих бывших». По сравнению с тем, до чего меня довёл Самохин, сегодняшний день с шефом и Загородневым можно считать лёгким недоразумением, нечто вроде незадачливой прогулки, когда натрёшь мозоль новыми башмаками, может и до крови, но точно не смертельно. — Я не понимаю почему в первую очередь ты подумал обо мне именно так. Может я дала повод, не знаю. Но я тебе чем хочешь клянусь, что между мной и шефом ничего не было со дня нашего с тобой знакомства. Дотягиваясь до его скрещённых пальцев, я накрываю их своей похолодевшей ладонью, чувствуя исходящий жар и напитываясь им, чтобы отогреть себя после его же вымораживающего взгляда. Но он быстро расцепляет руки и прячет под столом, а затем и вовсе скрещивает на груди. Моя же остаётся лежать на столе в одиночестве и безвольной тряпочкой. Мы снова молчим. Я вспоминаю дурацкую повторяющуюся фразу из мелодрам: «нам так уютно помолчать вдвоём». Откуда люди вытаскивают столько фальши? Неужели в откровенную чепуху кто-то верит. Чёрта с два молчание похоже на уют. Оно похоже на табличку с надписью «Взрывоопасно». Двое молчат — когда не знают, что сказать, или когда знают, но не хотят, чтобы знал другой. Пф, только розовощёкая девственница додумается лепетать про молчаливый уют, сидя рядом с нормально функционирующим парнем (единственное исключение парень импотент либо в отключке). — Я рад за тебя, что ты не пострадала, — Савелий бесцеремонно вторгается в мои размышления. Он только начал подниматься со стула, а я откуда-то знаю, что сейчас Сава скажет такое, после чего моя надежда на взаимность чувств исчезнет под обломками рухнувшей стены. Я по одну сторону, он — по другую. И сквозь завалы бетонных глыб пробиться не получится. — Мне надо идти, — его голос глух подобно словам, и едва их произнеся, он скрывается в коридоре. Я наконец отмираю и бегу за ним. — Сава, подожди! Ты не можешь так уйти! Что всё это значит? «Марина, где твоя гордость? Какая гордость!.. Когда уходит тот, кто заберёт моё сердце с собой». — Сава, я не понимаю. Я ведь правда не виновата. Я решила уволиться, шеф психанул и наставил мне синяков. На этом всё. Ни раньше, ни позже ничего не было, клянусь, — чуть не добавляю в конце «потому что люблю тебя», и только в самый последний момент успеваю прикусить язык. Он открывает входную дверь, когда я тяну его за пиджак со спины. — Сава, пожалуйста, не уходи, — мой обречённый голос, пробирает меня саму до костей, но бесчувственному козлу хоть бы хны. — Марин… — Он оборачивается, но уже ни злости, ни ревности в глазах. Словно ему стало всё равно. — День выдался напряжённым, тебе нужно отдохнуть. — Для этого не обязательно уходить, — запальчиво возражаю, изнутри всё рвётся к нему, предчувствуя непоправимое… я теряю его. — Со мной ты не отдохнёшь. — Бледная улыбка на его лице не отражает ровным счётом ничего. — А я не хочу отдыхать, когда ты рядом. — Марин, — его тяжёлый вздох уставшего мужа в сторону опостылевшей за десятки лет жены, — не сегодня, хорошо? Я тебе позвоню. Он чмокает меня в макушку и решительно выходит за дверь, аккуратно прикрыв за собой. А я остаюсь одна с беспомощно повисшими руками, и осознанием, что из моей жизни ушёл не только мужчина. Что-то значимое, может даже эпохальное лично для меня, важное настолько, чего я вероятно больше никогда не найду.