В общем, отвели их в старую часовню, заперли. Почему не пытались выбраться? А как? Дверь железная, на окнах решетки, поверх них ставни, а сама часовня хоть старая, да крепкая, без лома стены каменные не раздолбать. Не кричали и на помощь не звали, место глухое, никто там по ночам не ходит. Сидели, ждали утра. Не спалось на голом камне. Утром, думали, хоть кто-то мимо к речке пойдет, услышит, отодвинет засов… Почти дождались… За окном уже небо светлеть помаленьку начало — и тут засов заскрежетал, дверь распахнулась. Человека, что снаружи стоял, и не разглядели толком, весь в темном, но сабля, что в руке поблескивала, хорошо была видна… Человек шагнул внутрь. А дверь у него за спиной снова захлопнулась. И началось… Он, Фигура, почти сразу по голове получил — руку подставлял, да не помогло, клинок всю располосовал и все равно по темечку врезал. Упал, кровь лицо залила — и как остальные погибли, не видел. Но закончилось все быстро. Поначалу-то полный бедлам: все орут, кто-то рыдает, кто-то в дверь железную кулаками лупит. Но и минуты не прошло, как все стихло. И он, Фигура, притих, мертвым прикинулся. Потом почувствовал, как его за ноги взяли, по полу поволокли… И все, отключился. Но ненадолго совсем, потому что очнулся все в той же часовне. Услышал голоса, но глаза открывать не стал, их и не разлепить толком было из-за крови. Как понял, что еще в часовне? А там звуки особые, ни с чем не спутаешь, эхо от потолка отражается гулкое… Так вот, один из говоривших точно Тимка Гараев был, а еще два голоса незнакомые, взрослые. Старик? Может, и был один из говоривших стариком, он, Фигура, особо не вслушивался, у него другая забота была — не застонать, себя не выдать. О чем разговор шел, не понял. Не по-нашему говорили. И не по-немецки — у него хоть и трояк в школе по немецкому, но язык бы опознал. Однако понял, что спорили о чем-то говорившие, переругивались. А еще постоянно какого-то Толика вспоминали, даже звали его: «Толик, ау! Толик, ау!» — с акцентом звали, но понять можно… Видать, у них в банде еще какой-то Толик состоял, да не пошел в часовню, забоялся. А может, и пришел, но позже, потому что он, Фигура, снова сознание потерял, и уже надолго, только здесь, в больнице, и очнулся… Яновский начал выспрашивать про приметы человека с саблей — хотя бы рост и телосложение, но Фигура ничего определенного сказать не смог, был лишь уверен, что клинком орудовал не Тимка Гараев, а кто-то взрослый. Затем в дверях палаты появился доктор Колокольчиков и начал с осуждающим лицом жестикулировать, демонстрируя свои карманные часы на цепочке. Яновский, едва очутившись в коридоре, зачем-то вытащил из планшетки табель-календарь, заглянул в него… Скривил губы сильнее обычного и спросил: — Где у вас ближайший телефон, Федор Григорьевич? Надо срочно позвонить в Москву. 12. Тещины блины Полуторка к тому времени уже загрузилась на местной швейной фабрике комплектами обмундирования и укатила обратно. К дачному поселку не ходили ни автобусы, ни другой транспорт, и попуток тоже было негусто. Кончилось тем, что Яновский с Васей отправились на колхозной подводе — та ехала в соседствующую деревню Петрищево, и возница согласился сделать небольшой крюк. Хотя, конечно, при нужде сделал бы и большой, и специально бы съездил: офицерам НКВД (на сей раз оба были в полной форме) отказывать не принято. Вася вообще чувствовал себя гораздо увереннее, когда люди сразу могли разглядеть его «кубари» и понимали, с кем имеют дело. Он с легкой завистью поглядывал на «шпалы», украшавшие петлицы Яновского, и на орден, привинченный к капитанскому френчу, — и утешал себя мыслью, что немцы двинули через границу ходко и дерзко и до зимы война едва ли закончится, — еще успеет на фронте заработать и повышение в звании, и орден на грудь, а может, и не один… Орден Яновский носил, кстати, необычный и очень редкий. Звезда, но значительно крупнее нашей Красной Звезды, и не с красными, а с золотисто-желтыми лучами, и нет на ней ни красноармейца с винтовкой, ни серпа с молотом, вообще нет никакой советской символики — в центре голубой эмалевый круг с мусульманским полумесяцем. Капитан как-то растолковал под настроение: чеканили и выдавали эти ордена в только что учрежденной Бухарской республике, где на монетном дворе сохранился большой запас заготовок для старых эмирских орденов, — вот и делали награды из того, что нашлось под рукой. Возница — средних лет, со щетинистым лицом — поглядывал на своих пассажиров с явной опаской и старался вести себя тихо и незаметно. И на несколько вопросов, что задал ему Яновский, поначалу отвечал коротко и односложно. Но потихоньку осмелел, ответы стали более развернутыми, а узнав под конец пути, что подвезти чекистов надо к милицейскому участку, даже пожаловался на участкового, не принявшего у него заявление о краже новенького хомута. Чувствовалось, что проблему украденного хомута колхозник принимает близко к сердцу. — Ну, вот как так можно? — риторически вопрошал он. — Раз война пришла, так ведь и с расхитителями надо по законам военного времени, правильно? Не в тюрьму их слать, чтоб их там кормили-поили да охраняли. А вот вывести одного на площадь, да и повесить с табличкой на груди — расхититель, мол, народной собственности… Одного так подвесить — десятеро других зарекутся чужие хомуты воровать, правильно? — Ты народную-то собственность со своей не путай, — неприязненно оборвал Яновский монолог возницы. — Вот здесь останови, приехали. Участковый Скляренко оказался на своем рабочем месте и как раз собрался перекусить — вскипятил чайник, развернул объемистый сверток с бутербродами… Увидев прибывших, смутился, покраснел, быстренько смахнул провизию в ящик стола, вскочил, торопливо нахлобучил фуражку и вытянулся в уставной стойке. — Извините, товарищ капитан госбезопасности… Мне никто не звонил, не предупреждал о вашем приезде, вот и решил немного… — Подкрепляйся, подкрепляйся… Можешь и нам чайку налить и по бутерброду выдать. Силы ночью понадобятся. — Угощайтесь, конечно же… Мне теща все равно больше, чем надо, дает. Как на убой кормит, не иначе как к ноябрьским зарезать собралась… Увидев по лицу Яновского, что шутку не оценили, участковый смутился еще больше. Был он, действительно, склонен к полноте и наверняка недолюбливал ежегодную сдачу спортивных нормативов. — На тебя тут жалоба поступила от населения… — сказал капитан словно между прочим, откусывая от бутерброда. — Что за жалоба? — мгновенно насторожился Скляренко. — Заявление о краже не принял. — А-а-а, Свиридов… — Участковый скривился, словно кто-то подлил ему в чай изрядную толику крепкого уксуса. — Гнилой человечек… Сам колхозный хомут пропил, даже знаю, с кем пропивал, а потом заявление о краже настрочил. Времени сейчас нет им заняться, под «семь-восемь» подвести… Помолчали, приканчивая тещины припасы, та и в самом деле расстаралась. Затем Скляренко осторожно спросил: — Разрешите уточнить, товарищ капитан: а зачем вам силы ночью понадобятся? — Не вам, а нам, всем троим, — ответил Яновский. — Как стемнеет, будем брать в старой часовне банду Гараевых. Вася от удивления чуть не подавился булкой с колбасой. 13. Операция «Старая часовня» Часовня хоть и числилась расположенной по Малой Овражной улице, но находилась очень далеко от домов, там, где улица уже превращалась в тянущуюся к реке тропинку. Небольшое кирпичное здание, наверху — купол, испещренный многочисленными прорехами, а крест с него сковырнули много лет назад. Вася Дроздов здесь, в часовне, уже бывал — но лучше бы не бывал! — и не хотел приходить снова. Следы побоища, наверное, прибрали и замыли кровавые потеки со стен и пола, но все равно — не стоит лишний раз появляться в таких местах, за версту шибающих болью и смертью… И он пытался отговорить Яновского от похода сюда засветло, на разведку: не спугнуть бы, дескать, Гараевых, вдруг они издалека, из укрытия наблюдают за часовней. Капитана такие резоны не убедили: не беда, пусть наблюдают — после того, что здесь стряслось, визиту людей в форме не удивятся. Участковый Скляренко на разведку не пошел, он и без того знал все окрестности досконально. И Вася, едва они с Яновским остались вдвоем, немедленно обрушил на капитана град вопросов. Почему тот уверен, что банда заявится в часовню? А если заявится, то почему именно сегодня ночью? И не лучше ли в таком случае вызвать подмогу и надежно, двойным кольцом, оцепить всю округу? Яновский ничего объяснять и растолковывать не стал. Буркнул: — Сейчас все сам поймешь. И, сорвав печать, отпер навесной замок ключом, полученным от участкового. Замок был пустяковый — ломом сковырнуть работы на полминуты, сбить большим камнем — на минуту, не более. Вошли. Никого внутри, разумеется, не было, хотя Вася, входя, расстегнул на всякий случай кобуру с табельным ТТ. Яновский покосился на этот жест, но ничего не сказал. Сам он к своему нагану даже не потянулся. Яновский с туркестанских времен признавал в качестве личного оружия исключительно наган и не желал сменить его на что-нибудь более современное — дескать, и перекос патрона не грозит, и осечка не так страшна, как в автоматическом пистолете, и с предохранителя снять не позабудешь за отсутствием такового. Внутри ничего не осталось от той поры, когда часовня распространяла опиум для народа. У дальней от двери стены имелось небольшое возвышение, там, очевидно, некогда стоял алтарь или что-то вроде него, Вася слабо разбирался в церковных премудростях. Над бывшим алтарем в стену углублялась ниша приличных размеров, словно строители часовни хотели пробить третье окно, однако в ходе работ передумали. Наверное, в нише висела раньше самая ценная здешняя икона, но давно канула. Из былого интерьера часовни уцелела только роспись на стенах, да и то частично — со стены с нишей ее почти всю отдолбили, две боковых стены остались почти нетронутыми. Здесь и в самом деле прибрали, пол был чистый, похоже, даже вымытый. Лишь на стенах остались кое-где следы — их пришлось бы снимать вместе со штукатуркой, но побуревшая и впитавшаяся кровь уже не казалась кровью. — Смотри, — показал Яновский под ноги. Вася теперь хорошо смог увидеть то, что в прошлый визит не разглядел под лежавшими телами и лужами крови. На полу был изображен большой, почти во все помещение, круг. Он, словно апельсин на дольки, делился на двенадцать радиальных секторов, и в каждом имелся свой астрономический символ: серп убывающей луны и серп прибывающей, солнечный диск и что-то еще — дальние сектора Вася плохо видел, света, попадающего сквозь прорехи в куполе, не хватало, чтобы толком осветить часовню. Он понял: окровавленные тела не просто так были разложены на полу, образуя странную фигуру, а лежали каждое на своем секторе… А еще понял, отчего тимуровцы отпустили тринадцатого — Квакина, вожака конкурирующей компании. Но все равно не мог взять в толк, как из этого следует, что банда вернется на место преступления. — Не туда ты смотришь, — досадливо сказал Яновский, не иначе как видевший в полумраке значительно лучше Васи. — Ты вон куда посмотри… Капитан сдавил рукоять «вечного фонаря», полученного от щедрот участкового, динамка зажужжала, раскручиваясь, затеплившийся луч света стал ярче, сильнее — и уперся в один из дальних секторов. — Узнаешь? Как не узнать… Три кружка, расположенных треугольником — «Три луны», тамга Тамерлана, символизирующая вечность и единство прошлого, настоящего и будущего, и что-то там еще символизирующая, профессор Витман говорил, но Вася остальное не запомнил… Вопросов в голове теснилось множество, но он не спешил их задавать, просто уставился на Яновского ожидающе. Капитан вздохнул и начал объяснять: — Читал я книжку много лет назад, и автора забыл, и название, но один любопытный факт запомнился. Есть в Италии, не помню в каком городе, собор… В часовне и вправду имела место своеобразная акустика — своды работали словно огромный резонатор, отражая и усиливая звуки. Капитан говорил по обыкновению негромко, но его голос звучал, как у оратора с трибуны на первомайском митинге, — и Яновский еще сильнее сбавил тон. — Так вот, собор… А в нем — маленькая медная пластинка, в пол заделанная. И один раз в году, в летнее солнцестояние, в полдень, — ровнехонько на эту пластинку должен солнечный луч попасть из специального отверстия в куполе. Только в этот день и час, ни в какой другой. — А зачем? — недоуменно спросил Вася. — Проверка. Если хоть чуть-чуть сместится солнечное пятнышко, значит, фундамент «поплыл», меры надо принимать… Но уже полтысячи лет все в порядке, архитекторы в те времена туго свое дело знали. — Здесь такая механика уже не сработает… Вон сколько дырок-то в крыше появилось, пойди найди среди них нужную. — Сейчас найдем… — Взгляд Яновского зашарил по стенам. — Вот оно, гляди… Да нет, левее и ниже, под ногами у старца с нимбом. Действительно, это солнечное пятнышко трудно было спутать с другими. Вернее, три круглых пятнышка, сгруппированные в треугольник. — Я его в прошлый раз заметил, случайно, — объяснил капитан. — Подивился тогда, отчего дыра в крыше такой странной формы получилась. А когда под автобиографией Гараева тот же знак увидел, тут-то в голове и начало все складываться одно к одному. В голове же Васи Дроздова ничего ни с чем складываться упорно не желало. В чем он честно сознался. Яновский объяснил: — Здесь, понятное дело, не об устойчивости фундамента речь идет. Здесь пятнышко на секретное место указывать должно — где спрятано что-то или ход куда-то открывается. — Ничего не понимаю… Отчего они всю свистопляску глубокой ночью устроили, а не в полдень? Если нужен солнечный свет? — И я не понимал. До сегодняшнего допроса Пятакова не понимал. А сегодня сообразил: свет нужен не солнечный, а лунный. Вот, смотри…