— Видала. — Сказала это небрежно, мол, это меня сейчас мало волнует. — Ну и чего? — Не понимал её тона Саблин. — Дежурный приходил, — говорит Настя, — сказал, что сбор в шесть часов в чайной. Аким наконец скинул костюм химзащиты, сел на стул. Дома было хорошо, прохладно, не больше двадцати семи градусов. А на улице температура уже к сорока подбиралась. Он молчит. — Пойдёшь? — Не отставала жена. — Вот дура, баба, ну как же я не пойду, если дежурный на сбор звал. — Так, может, ты захворал. — Говорит Настя едко. — Так не хвораю я, — говорит Саблин, встает, идёт на кухню, там, в дверях, приходится толкаться с женой, она дорогу не уступает. — Может, пообедать дашь? — Катя звонила, — продолжает Настя, а сама и не думает кормить мужа, — говорит, Пшёнку и Берича бегемот опрокинул. — С рыбарями такое случается, — нейтрально отвечает Аким, сам за стол садится. — Так ты уже, наверное, в рейд намылился? — Не унимается жена. — Никуда я не намылился, — всё ещё спокойно говорит Саблин, — кого в рейд слать — общество решает. — Намылился, значит, — уже уверенно говорит жена, стала совсем рядом, с каждой секундой всё злее. — С призыва пришёл три месяца назад, не навоевался, что ли? Не настрелялся? Дети отца почти не видят, то на войне, то в болоте, то на войне, то в болоте этом проклятущем. Сами растут. А он чуть передохнул и опять воевать. — Да то не война, — морщится Аким, — чего ты орёшь как оглашенная, взорвём его, и вернусь через четыре дня. — Никуда не поедешь, дома сиди, мне без мужа надоело жить, — кипятился Настя. — Пусть другие бегемотов ловят. Авось, охотников будет. А ты при мне посиди. Дом поправь, сколько уже прошу тебя батареи подшлифовать на крыше. Их мой — не мой — они уже и половину напряжения не дают. Всю поверхность посекло пылью. Стала ставить еду на стол. — Подшлифую, — обещает Аким, — а ты чего Юрку не можешь заставить? Пусть после школы залезет да сделает. Там ума-то много не нужно. — А я хочу, чтобы ты сделал, есть у меня мужик в доме? Каша из тыквы, два яйца в ней, два куска сала, долька лука — деликатес. Два куска кукурузного хлеба. Квас, большая кружка. Аким взял ложку, но прежде, чем начал есть, сказал: — Ты ж сама видела, кукурузе воды не хватает, все фильтры амёба кислотой разъела. Новые нужны. В рейд пойду — так, может, платины хоть чуть-чуть дадут, хорошие фильтры поставим, с платиновым напылением они тебе пол моря на поле прокачают. Платина амёбы не боится. Кукуруза будет два метра. А может, и свинца дадут, ещё бы один аккумулятор не помешал бы. — Дома сиди, — бесится жена, — хватит, ещё девять месяцев и опять в призыв уйдёшь, надоело уже. Сама аж пятнами пошла красными. Саблин хотел ответить что-то, да не успел. Глава 3 — Папа, а ты что, опять на войну уходишь? На пороге кухни стояла Наталка. Они оба замолчали, и Аким поманил дочку рукой. Дочке было пять лет. Удивительно умная росла. Уже и читать умела. В сад к другим детям её не пускали. Так старшие братья и сестра научили, сама просила их. Она пришла к нему, он взял её и посадил на колено: — Кашу будешь? — Нет пап, не хочу. Я же ела уже. Ты опять на войну уходишь? Она даже дома не снимала медицинскую маску. Ей нельзя было. Если взрослый мог поймать пыльцу, красный грибок, хоть и тяжело, но переболеть им, пересилить его антибиотиками, просидев на таблетках полгода. То у детей всё было куда хуже. Грибок заселял носоглотку, бронхи, все лёгкие и разрастался в них, пока хозяин мог дышать. Антибиотики у детей только приостанавливали его продвижение. Врач месяц назад сказал, что правое лёгкое через год ребёнку придётся менять. А ещё через год и левое. Наталка не могла ходить в детсад, пила каждый день таблетки, не выходила на улицу и не снимала с лица мед-маски. Не дай Бог простуда или вирус. — Да нет, не на войну. — Говорит отец, берёт с тарелки лук, — А лук, лук будешь? Он вкусный. — Он не вкусный, — отвечает дочь и машет головой, — он горький. А куда ты уходишь? — Да несёт, доченька, чёрт твоего папку куда-то. Дома ему с нами не сидится. — Уже беззлобно говорит Настя. — А куда ты, пап? — Бегемота ловить, если, конечно, выберут меня его ловить. — А зачем его ловить? Есть его будем? — Не отстаёт Наталка. — Да нет, — Аким засмеялся, — есть нельзя, он вонючий и склизкий. — Как налим? — Ещё хуже, серый, и по всему телу такие крылышки, по бокам. — А зачем же его ловить тогда, раз есть его нельзя, или опять свинок кормить? — Думаю, и свиньи его есть не будут, понимаешь, он же огромный… — Как наш дом? — Да нет, ну вот как три мои лодки длинной будет и свирепый. Он себе место выбирает на дне глубокое. И там как растолстеет, начинает делиться. — С кем? — Спрашивает девочка, глаза её широко раскрыты, слушает внимательно, видно, её очень заинтересовал бегемот. — Да ни с кем, делится на две части, из одного большого два маленьких получается, он так размножается. А пред тем, как делиться начать, он территорию чистит, всех сомов поубивает, поест всех налимов, всех медуз. Всё, что не мелкое, всё убьёт, вот даже и лодку с рыбаками, и то перевернёт если увидит. — Какой он сердитый. — Девочка была удивлена. — Да не то слово, в общем, его нужно найти и убить, а не то их через месяц двое будет. Вдвоём будут наши лодки переворачивать. — Папа, а он тебя не убьёт? — С опаской спрашивает девочка. — Да нет, не убьёт, — Саблин смеётся. — Ты ж говорил, он большой. — А я умный, и я не один поеду, а с братами-казаками. — С пластунами, — радуется Наталка. — С пластунами, — кивает Аким. — И взрывчатку возьмёте? — Она так смешно выговаривает слово «взрывчатка», что Аким смеётся: — А как же, куда же пластунам да без взрывчатки. — А вы его взрывать будете? — Всё, — Настя берет Наталку, отрывает от отца, — иди, поиграй, дай батьке поесть. — Ну, ма-а… — Захныкала девочка, ей интересно отцом. — Иди, говорю. Ты встала, покушала, а он с болота пришёл голодный. Всё утро рыбу ловил, иди, погляди, какого налима поймал. — Ну, ма-а-а… — Иди, иди. Нарисуй папке бегемота. Кажется, эта идея девочке понравилась, она чуть подумала и ушла.