И хотя картинка эта была совсем не смешная, но, вероятно, из-за сильного душевного напряжения Скопин прыснул. — Тише, тише, — сказал Мирон, вставая и натягивая шаровары. — Вот черти, даже подтереться нечем. Вашбродь, а теперь давай обсудим, как мы утекать станем. Мирон сидел рядом с дверью, прильнув к щели в досках. Наконец, он повернулся к Скопину. — Кажись, стемнело, — прошептал он. — Давай, вашбродь, как договорились. Он отодвинулся и, встав, прижался к стене, сжимая в руке тот самый осколок, об который перетер веревку. Скопин неуклюже поднялся, подошел к двери и ударил по ней ногой. — Эй! — крикнул он. — Кто там есть? Поди сюда! За дверью послышались голоса охранников — мужчина что-то говорил мальчику. Скопин еще раз с силой ударил по доскам, так, что с них посыпалась труха. Расчет был на то, что стражники войдут вдвоем, чтобы не рисковать. Наконец стукнул открываемый засов, дверь со скрипом отворилась. Сперва показалось острие сабли — старший охранник держал ее неумело. Из-за его спины возбужденно выглядывал мальчишка. Старший прикрикнул на Скопина и направил на него саблю, заставив попятиться. — Во, гляди, что я нашел, — сказал Скопин, отступая на внезапно ослабевших ногах и кивая в глубь сарая. — Алтын! Алтын! Главное было чем-то заинтересовать стражников. И слово «алтын», то есть «золото», играло роль приманки. Старший сделал шаг вперед. За ним в сарай шагнул и мальчонка. Скопин продолжал отступать, подманивая охранников. Еще шаг! Но мальчик вдруг испуганно обернулся и наконец увидел Мирона, прижавшегося к стене справа от двери. Черные глаза распахнулись, рот паренька открылся для крика. Михеев потянул на себя дверь. — У него тут лампы были. Я прикрутил, чтобы газу не напустить. Сейчас. Он прошел вдоль стены, нашел светильник и зажег горелку. Комната осветилась. — Вот он, — послышался голос Михеева. — Вижу, — коротко ответил Архипов. Михайла Фомич Трегубов сидел в кресле, его грудь и живот были залиты кровью. Голова свешивалась набок. Кисти рук преступник привязал к ручкам кресла. Такая же веревка обвивала ножки сиденья, прижимая лодыжки покойника. Вокруг кресла царил страшный беспорядок: на полу лежали бумаги, выброшенные из выдвинутых ящиков стола, рядом валялся стакан с остатками заварки. Из чернильницы на пол натекла большая лужа. — Михеев, — позвал Архипов. — А? — Поищи тут, только аккуратно, ничего не сдвигая и не перекладывая — веревка местная или ее убийца с собой принес. — Слушаюсь! Захар Борисович подошел к Трегубову и осветил его своей керосинкой. — Есть тут еще лампы? — спросил он нервно. — Темно. — Ага, сейчас зажгу! — ответил Михеев. — Ну как там? — раздался от двери голос Скопина. Он стоял, привалившись к косяку, и дымил своей трубкой. Архипов поморщился. Он надеялся, что Скопин заснет в прихожей и не будет ему мешать. — Ножевые раны на предплечьях, бедрах, две на груди и еще несколько на животе. Судя по всему, неглубокие. Михееву удалось зажечь еще один рожок. Керосинка стала не нужна, и Архипов, задув ее, поставил на пол. — Беспорядочек тут, — меланхолично произнес Скопин. — Искали чего? Архипов выпрямился: — Совершенно очевидно, что убийцы… Или убийца, пытали хозяина и что-то искали. Скопин спрятал трубку в карман, шатаясь, подошел, наступил в лужу чернил, но, не обращая внимания, поднял с пола лампу: — Кстати… Дверь-то открыта, но не взломана. А дядька строгий был, особенно после ограбления… Пойду, осмотрюсь. И снова икнул. — Вот черт! — сказал он и вышел в коридор. Михеев, осматривая угловой шкаф, многозначительно поднял брови. — Вы, вашбродь, не смотрите, что Иван Федорович нарезамшись. Они и в таком состоянии… Архипов хмуро посмотрел на квартального. Тот осекся. В глубине дома послышался звон стекла. — Лучше идите взгляните, что он там вытворяет, — приказал Архипов и повернулся к Трегубову. — Вы и сами, Михеев, — сказал он через плечо, — тоже молодец. Оставили место преступления без охраны. Даже дворника не вызвали! — Виноват, — Михеев, пользуясь тем, что Архипов на него не смотрит, скорчил презрительную мину, — дворник местный на свадьбу к дочке укатил в деревню. И тут Захара Борисовича прорвало. Побледневший от гнева, он резко обернулся к квартальному. — Потому что у вас тут бардак, а не служба! — крикнул он. — Как тут работать? Что вы на меня зенки вылупили? Хотите, чтобы я доклад написал про все безобразия, которые здесь творятся? — А что тут творится? — пробормотал Михеев, пряча глаза. — Тут ничего… — Ничего?! Ничего?! — Архипов указал на убитого. — Это вы называете «ничего»? — Я пойду… — робко ответил Михеев, — посмотрю, как там Иван Федорович. — Идите! — отрезал Архипов. Отдуваясь, квартальный шагнул к двери, но Скопин уже вернулся. — Вот, — сказал он, протягивая лампу с разбитой колбой. — Случайно. — Хорошо хоть, что дом не спалили, — зло ответил Архипов. — А то и расследовать было бы нечего. Скопин передал лампу Михееву: — Снеси, любезный, вниз. Квартальный взял разбитую лампу и вышел в коридор. Его душила обида на этого молодого выскочку. «А ведь и доклад написать может, — думал он. — Подпортит мне службу, поганец. Без него-то хорошо было». Но тут он вспомнил про девчонку, про слова усатого, и в голове у него начал придумываться хитрый план. — Эй, Михеев! — услышал он окрик Скопина. — Слушаю! — Иди к экипажу, зови… кто там на козлах-то? — Чумыкин сегодня. — Зови Чумыкина. Надо покойника погрузить и в часть отвезти. Завтра доктору Зиновьеву покажем. — Бегу! — ответил квартальный и сплюнул на пол. Мертвого коллекционера усадили на сиденье экипажа. — Так он упадет, вашбродь, — отдуваясь, сказал Чумыкин. — Надо придерживать. Архипов сердито посмотрел на Скопина, еле державшегося на ногах, и полез внутрь экипажа. Втиснувшись рядом с Трегубовым, он схватился за поручень на стенке так, чтобы не дать телу упасть вперед, и бросил Ивану Федоровичу: — Вы поедете? Скопин икнул, покачнулся, наконец взобрался внутрь и сел напротив. Архипов выглянул наружу, где возле экипажа топтался Михеев. — А вы? Квартальный снял фуражку, вытер рукавом шинели лоб и снова водрузил на голову. — Я пешочком. Побегу вперед вас.