Скопин кивнул, взял кепи и надел его козырьком назад. — Дядя Мирон вернется — скажи ему, я к Трегубову поехал… расследовать, — заплетающимся языком сказал он мальчику. «Шут гороховый!» — зло подумал Архипов, пропуская его в дверях. На улице стоял полицейский экипаж. Скопин, срываясь с подножки, на второй раз все-таки влез внутрь и плюхнулся напротив квартального Михеева. — Здравия желаю, — сказал тот и принюхался. — Отдыхаете, Иван Федорович? Скопин кивнул, привалился к стенке экипажа и прикрыл глаза. «Заснет — оставлю его здесь», — решил Архипов. Но как только карета тронулась с места, Скопин открыл глаза и посмотрел на Архипова. — Как убили-то? — Зарезали, вашбродь, — ответил Михеев. — Попытали немного, а потом зарезали. — Попыта-а-али, — протянул Иван Федорович. — Занятно! Искали чего? — Весь дом перевернули, — кивнул квартальный. Архипов с неудовольствием подумал, что ему эту подробность Михеев не сообщил. Впрочем, он и сам не задал вопроса, потому что думал не об убийстве, а о Маше. Скопин снова икнул. — Может, вашбродь, остановиться? — осведомился квартальный. — А то, не ровен час… укачает? Архипов покосился на Михеева и понял, что тот, не подавая виду, подсмеивается над судебным следователем. Оно и понятно — Скопин своим поведением давал прекрасный повод для того, чтобы такая мелкая сошка, как квартальный надзиратель, скалил над ним зубы. Скопин еще раз икнул и махнул рукой. — Ничего… Обойдется. Он икал всю дорогу, пока экипаж не остановился у ворот дома Трегубовых. Скопин вылезал последним — Михеев вовремя подскочил и поймал Ивана Федоровича, который иначе бы упал прямо под колеса, в грязь. — Ну, ну, — сказал Скопин. — Не обнимай меня, я тебе не невеста! Архипов быстро пошел вперед, не обращая внимания на эту сцену. Взбежав на крыльцо, он открыл дверь. — Там справа на столике лампа есть, — крикнул сзади Михеев. — Я оставил на всякий случай. Архипов зажег спичку и увидел керосинку. Сняв стеклянную колбу, он поджег фитиль, вывернул его, чтобы светил сильней, и водрузил колбу на место. Михеев уже дышал ему в спину. — Где Трегубов? — спросил Захар Борисович. — Наверху. Архипов начал подниматься по скрипящей лестнице. Внизу икнул Скопин. — Слушайте, Архипов, — сказал он, — я вам не рассказывал еще… Помните того, молодого, который тут девушку изнасиловал? Архипов остановился посреди лестницы. — Да, — ответил он, насторожившись. — Завтра поедем брать его. Хотите со мной? Архипов поставил ногу на следующую ступеньку. — Сначала давайте тут разберемся. Михеев протиснулся мимо Захара Борисовича. — Позвольте я вперед, покажу. — Иван Федорович, — позвал Архипов — Вы пойдете наверх? Скопин, почти не видимый во тьме, тяжело опустился на обувной ящик. — Сейчас, немного передохну. — Он чиркнул спичкой, пламя которой осветило его лицо и черную трубочку, свисавшую изо рта. — Небось не убежит покойничек, а? — Как пожелаете. — Архипов двинулся вверх вслед за Михеевым. — Небось не убежит, — пробормотал Скопин, облокотился спиной на стенку и прикрыл глаза. …Это был мальчик в сером вытертом халате с выцветшими когда-то зелеными полосами, с заплатами на локтях. Он держал в руках коричневую глиняную миску. Мальчик храбрился, но его черные глаза быстро перебегали с Мирона на Скопина, показывая, что храбрость эта — напускная. В проем заглянул другой человек, голова его была обмотана грязной тряпкой вместо чалмы. Стражник что-то крикнул мальчику. Тот вздрогнул и резко ответил. Потом поставил миску на земляной пол, плеснув бурой жижицей. — Пожрать принес, что ли? — буркнул Мирон. Мальчик отступил к двери, выхватил нож и горячо заговорил. — Звереныш, — не обращая внимания на него, сказал Мирон. — Небось вчера еще на базаре тятьке помогал, на наши квартиры покупки таскал. А теперь — туда же, воевать пошел. Он вдруг зыркнул на мальчика страшными глазами и каркнул. Паренек мгновенно выскочил наружу и захлопнул за собой дощатую дверь, стукнув засовом. Мирон засмеялся: — От, дурень! Молоко на губах еще не обсохло. Но Скопину было не смешно: — Он хоть и ребенок, а если прикажут — зарежет за милую душу. — Знамо дело, зарежет, — кивнул Мирон. —  Да только мы ждать не будем до утра. Сегодня ночью утекём. — Как это? — удивился Скопин. — Руки-то связаны. — Так и что? — возразил Мирон. — Веревки у них дрянные небось. Скопин попытался пошевелить локтями, чтобы ослабить свои путы, но только потерял силы. — Не получается. Слушай, Мирон, нас ведь ждали? — Ждали. — Получается, в крепости предатель, — удивленно сказал Скопин. —  А майор и не знает. Иван Федорович помолчал, а потом снова попытался растянуть веревки. Мирон все это время лежал в углу, даже не стараясь освободиться. Наконец он сказал: — Вашбродь, ты силы-то не трать. — Так ты же сам сказал… — со злостью ответил Иван. Мирон пожал плечами и ловко вскочил на ноги. Сделав шаг, он оказался около миски и двумя ударами каблука разбил ее. Бурая жижа разлилась вокруг лужицей. Мирон повернулся спиной, сел и начал вслепую нашаривать пальцами осколки. — Левее, — подсказал Скопин. Нащупав осколок, Мирон вернулся к стене и попытался воткнуть его в трещину. Ему это долго не удавалось, но наконец осколок миски остался торчать в стене, острым сколом наружу. — Видал, вашбродь? — спросил Мирон, потом привалился к стене и начал ритмично двигаться, перетирая веревку. Иногда он кривился, когда промахивался и попадал на осколок рукой. Скопин следил за ним, с тревогой взглядывая на дверь: не почуял ли часовой, что пленники пытаются освободиться. Время от времени Мирон останавливался и пробовал веревку на прочность — наконец с четвертого или пятого раза она порвалась и упала на землю с излохмаченными концами. Мирон нагнулся и сунул ее за пазуху. — Пригодится еще, — сказал он. — Давай, вашбродь, поднимайся, будем тебя развязывать. А про предателя мы потом подумаем. Если выберемся. Через минуту дело было сделано. Скопин вдруг понял, что страшно хочет по большой нужде — и что теперь, после того, как его руки больше не были связаны, это желание стало нестерпимым. — Прости, Мирон, — сказал он, — мочи нет терпеть. — Что? — непонятливо спросил казак, но по лицу Скопина догадался и махнул рукой. — И то правда! Они устроились в разных углах. Скопин с детства стеснялся справлять большую нужду даже при родителях. Вот и теперь он сначала старался не смотреть на Мирона, но потом вдруг услышал с его стороны смешок. — Слышь, вашбродь, — сказал Мирон, — сидим мы тут орлами, и вдруг «халатники» подваливают — где, мол, наши пленники?