Часовой приоткрыл дверь караулки и крикнул внутрь: — Лёха! Позови начальника! Архипов ждал на улице, глядя на женщин с узелками. Те терпеливо ждали урочного часа, когда придет смотритель за передачами. Они топтались, собираясь небольшими группками, тихо жаловались друг другу или просто стояли с уставшими каменными лицами. Наконец, дверь караулки открылась и вышел худой сутулый человек в шинели, накинутой поверх мундира тюремного министерства. — Слушаю вас. — Следственный пристав Архипов. Сущевская часть, — представился Захар Борисович. — К вам недавно доставили арестованную Марию Рябову. Хочу допросить ее по делу об убийстве ее дяди Михайлы Фомича Трегубова. — Предписание? — спросил офицер. — Дело ведет судебный следователь Скопин, — ответил Архипов твердо, стараясь не выдавать волнение. — Его срочно вызвали к другому свидетелю, так что предписание он выписать не успел. Я пришлю его позже с нарочным. Сутулый офицер продел руки в рукава шинели. — Без предписания нельзя, — ответил он устало. — Хотя… Скопин? Иван Федорович? — Так точно. — Ну, раз Скопин… Он пожевал губами. — Вот всегда у него так! — сказал он грустно. — Вы давно с ним работаете? — Неделю всего. Сутулый понимающе кивнул. — Вы Ивану Федоровичу передайте, — сказал он, — что в следующий раз не пущу. Ну, что это за дела, а? Ведь человек он хороший, однако порядков никогда не соблюдает. Ладно уж, идите. Только побыстрее. Не ровен час, начальство нагрянет — дадут мне по шее! Он провел Архипова в накуренную и провонявшую мокрой шерстью караулку. — Табачкин, проводи в женскую часть, в комнату для свиданий. И найди заключенную Рябову Марию. Они прошли гулкими полутемными коридорами, выкрашенными коричневой краской, с рядом железных дверей. Потом смотритель, гремя связкой ключей, открыл последнюю дверь и пропустил Архипова внутрь. — Щас, — сказал он, — посидите. Пойду искать вашу Рябову. Только я того, дверку прикрою. Положено так, не обессудьте. Архипов кивнул. За его спиной лязгнула тяжелая дверь, и послышался скрежет ключа в замке. Захар Борисович прошел вперед и сел за длинный стол, по обеим сторонам которого стояли лавки, отполированные бесчисленными посетителями. Он положил руки на стол и прислушался — несмотря на толстые стены, тишины тут не было. Где-то вдалеке слышался скрип и чей-то монотонный голос — вероятно, смотритель открывал двери камер и выкликал Машу. Из высокого окошка, забранного решеткой, доносился звук пилы — вероятно, заключенные на внутреннем дворе пилили дрова. «Печка здесь не помешала бы», — подумал Архипов. В просторной комнате с высоким закругленным потолком было холодно, от окна несло сквозняком. Архипов стал думать о Маше, о том, каково ей здесь находиться. Сердце его вдруг тревожно забилось, он больше не мог сидеть просто так, без дела и вскочил, подошел к двери, но не нашел на ней никакой ручки. Он вернулся к столу, постучал пальцами по столешнице. И тут раздался скрежет ключа в замке, дверь со скрипом отворилась. На пороге стояла Маша, а из-за ее плеча выглядывал смотритель. — Вот она! Нашел, — сказал он и подтолкнул Машу внутрь. — Иди-иди. Господин следователь хочет с тобой потолковать. — Нет! — испуганно крикнула Маша. — Не надо! — Маша! — Архипов сильно подался вперед, но тут же поправился. — Мадемуазель Рябова, входите. А ты, — он посмотрел на тюремщика, — оставь нас на… на четверть часа. Смотритель вышел, заперев за собой дверь. — Нет, — повторила она. — Что нет? Что нет? — растерянно спросил Захар Борисович. Он совершенно не так представлял себе эту встречу, думая, что Маша бросится ему на грудь, а он будет ее утешать… — Зачем ты пришел? — спросила Маша с отчаянием. — Тебе не надо было приходить. — Почему? Она опустила голову и промолчала. Архипов смотрел на нее — на ее худую фигурку в грязном платье и тюремной телогрейке, на ботинки с чужой ноги, на немытые, кое-как расчесанные волосы, собранные в пучок. Потом подошел ближе и взял за руку, подвел к скамейке, усадил и сел рядом. — Маша, — сказал он тихо. — Прости меня, это я, наверное, виноват. — Нет, — ответила она. — Это все я… Это из-за меня. Ты не должен был… Понимаешь? — Послушай меня, — настаивал Архипов. — Просто послушай! Маша кивнула, так и не поднимая глаз. — Мы сейчас с Иваном Федоровичем расследуем это дело, — продолжил Архипов, не выпуская ее руки из своей. — Мы поймаем убийцу и освободим тебя. Маша вздохнула, а потом покачала головой. — Разве в этом дело? — сказала она. — Убийство? Разве я потому здесь? — А почему? — тихо удивился Архипов. — Как ты не понимаешь? Это судьба, — прошептала Маша. — Это мне за то, что произошло. За неправду мою, за обман. — Да какой обман? — возмутился Архипов. — Обманула я тебя. — Ты про желтый билет, что ли? Так мы уже выяснили, что его подделали. Выставили тебя проституткой, а ты ведь ею не была вовсе! — горячо сказал Архипов, надеясь, что вот теперь, когда правда вышла наружу, Маша обрадуется и снова станет прежней. — Была… — прошептала Маша, опуская голову еще ниже. — Что? — не понял Архипов. — Была. Маша подняла голову и посмотрела прямо в глаза Захару Борисовичу. Черты ее личика заострились, глаза стали отчаянными и злыми. — Была! — громко сказала она. — В седьмом нумере! И были у меня мужчины! Понятно? Спала я с ними! Любилась! За деньги! — Нет! — прошептал Архипов. Маша сморщилась и отвернулась. — Нет, — повторил молодой человек. — Ты не могла. Маша только покачала головой. Несколько минут они сидели молча. Потом Маша всхлипнула и закрыла лицо руками. Архипов глядел на ее вздрагивающие худенькие плечи, чувствуя, как в груди у него вдруг образовался черный медленный омут, куда засасывало его душу. Он медленно встал. — Ну, коли так, — сказал тихо Архипов, повернулся и пошел к двери. Надо было просто постучать, кликнуть смотрителя и пойти прочь, оставив в этой комнате свое прошлое, все, что связывало его с этой девушкой. Он поднял руку, чтобы стукнуть в дверь, но в последний момент остановился. — Маша, — сказал он, не оборачиваясь. — Ты любишь меня? Только скажи честно, как перед богом, ты любишь меня хоть немного? Он не услышал ответа и обернулся. Маша продолжала тихо всхлипывать, не отнимая рук от лица. Архипов быстро вернулся, сел на лавку и отвел ее руки. — Ты любишь меня или нет, черт возьми! — со злостью крикнул он, глядя прямо в мокрое от слез лицо. Маша кивнула. Захар Борисович глубоко вздохнул. — А раз так, то послушай меня еще. Если ты собиралась обмануть меня, то бог тебе судья. Если ты говоришь правду — то, вероятно, все это было не по твоей воле. И во всяком случае вина в этом только на мне. Слышишь? Только я в этом виноват. Я не должен был тебя отпускать тогда в город! Все, что случилось, — все это из-за меня! А ты ни в чем не виновата. Слышишь, Машенька! Ты ни в чем не виновата! Он обнял ее, притянул к себе и теперь горячо шептал в ее ухо. — А раз я виноват, то мне и исправлять. Мы вытащим тебя отсюда, Машенька. А потом я хочу, чтобы ты переехала ко мне. И мы повенчаемся. Поняла? — Что ты! — забормотала Маша. — Что ты говоришь. Так нельзя! Как ты можешь! — Повенчаемся! — настаивал Архипов. — Я хочу, чтобы ты жила со мной, была только моей. Маша посмотрела на него. — Разве можно мне теперь? — спросила она с горечью. — Мне теперь одна дорога — на панель. Пойми ты, это судьба моя теперь.