— Если это Сбежин, то клинок он уже выбросил. — Коллекционер? Не думаю! Он пожалеет выбрасывать. — Сбежин, я смотрю, вам не понравился, — усмехнулся Скопин. — Почему? Архипов пожал плечами. Скорее всего потому, признался он себе, что так можно закончить дело намного быстрее. И вытащить Машу из тюрьмы. Тут вернулся Мирон с двумя горшками, которые он одолжил под честное слово в трактире. И бубликами, купленными на улице у разносчика. — Захар Борисович, — обратился Скопин к молодому человеку. — Присоединяйтесь все же. Разговор у нас долгий, так что надо подкрепиться. Архипов снова хотел отказаться, но от горшка с кусками жареной колбасы шел такой густой дух, что у него заурчало в животе. — Хорошо, — просто сказал он. Маркел Антонович смотрел на избитого Сёмку спокойным ленивым взглядом. — Ну, здорово, сынок, — сказал он наконец. — Долго ж ты ко мне добирался. — Так разве ж ты меня звал? — просипел Рубчик. Тимофеев повернулся к Прохору: — Ты ж сказал ему, чтобы пришел? Прохор Силантьевич кивнул: — Намекнул. Тимофеев снова повернулся к Сёмке: — Вот, видишь, намекнули тебе. Рубчик дерзко фыркнул и тут же получил жесточайший удар по уху от Прохора, отчего еле удержался на стуле. — А? — лениво спросил Маркел Антонович. — Тебе, тля, что, намека мало? Я что, должен тебя лично просить? Глаза его вдруг сделались такими пронзительными и страшными, что Рубчик вмиг протрезвел как стеклышко. — Простите, — сказал он, запинаясь. — Простите, дядя… И получил уже в другое ухо. — Не дядя, дура! — послышался голос Прохора. — А Маркел Антонович! — Простите, Маркел Антонович! — прошептал разбитыми губами Рубчик. — Это мы посмотрим, — ответил Тимофеев. — А теперь держи ответ передо мной. А я подумаю, пощадить тебя или в морг отправить. Ты с Надеждиным коллекционера Трегубова чистил? — Я. — Много сламу взяли? — Мешок. — Сёмка отвечал быстро, надеясь, что рвением смягчит этого страшного человека в белом халате. — И где мешок этот? — Не знаю. Сёмка вдруг очутился на полу — под лопаткой как будто вырвали кусок мяса. Прохор схватил Рубчика за волосы и втащил обратно на стул. — Где мешок, спрашиваю? — ровным голосом продолжил Тимофеев. — Вот те крест не знаю! — Сёмка истово перекрестился. — Надеждин взял его с собой. Сказал, пойду сдам фраеру, который навел. Я его ждал-ждал, а он пропал. А потом вот он, — Сёмка кивнул на Прохора, — говорит, мол, пришили бритого на кладбище. Так что я кругом голый — ни сламу, ни денег! Маркел Антонович долго испытующе глядел на Рубчика, а потом приказал Прохору запереть парня в кладовке, пока будет решать его судьбу. Когда Прохор вернулся, Тимофеев указал ему на тот самый стул, где недавно сидел Сёмка. — Малец вроде не врет, — сказал он. Прохор Силантьевич кивнул. Маркел Антонович задумался. — Так что, — спросил Прохор осторожно. — Может, того?.. — Он сжал кулак. — Погоди. Я дам ему одно дельце… — сказал Маркел Антонович. — Верни парню нож и зови снова сюда, пока он не обделался. С колбасой закончили быстро. Мирон куском хлеба вытер стенки горшка и, придерживая ладонью крошки, отправил хлеб в рот. Захар Борисович собрался продолжить разговор, но тут из соседней комнаты раздался слабый стон. Архипов удивленно посмотрел на Скопина. — Кто это? — А! — махнул Скопин. — Мирон тут у нас благодетелем заделался. Казак поковырял пальцем в зубах. — И что? Плохо разве сделал? Что ей, пропадать? Чай, не собачонка, а человек. — Женщина? — спросил Архипов. — Это как посмотреть, — поморщился Скопин. — Было тут дело, помните, я рассказывал, как Сёмка проститутку порезал? Так Мирон сегодня утром на улице ее подобрал. Выгнали. Сидит вся в бинтах на углу Долгоруковской, от холода трясется. Пожалел… В дом привел. — Ого! — Захар Борисович пораженно уставился на Мирона. — Пусть малька поживет, — ответил тот безмятежно. — Как оправится, так пусть идет на все четыре стороны. А все ж человек, я так думаю. — Так надо было ей оставить, — сказал Архипов, указывая на пустые горшки. — Я ее уже покормил, — махнул рукой казак. — Он корпии купил, бинтов. Да еще мазей — чтобы порезы заживали, — ответил Скопин. — Мы ж люди служивые, всякие раны лечить научены, — кивнул Мирон. — Особливо резаные. Она, считай, как раненая сейчас. Ну, жалко же девчонку, Иван Федорович! — Я тебе что, разве поперек сказал? — спросил Скопин. — Ты человек самостоятельный. Даром что сам себя моим денщиком назначил. В соседней комнате снова застонали. — Пойду гляну, что там, — Мирон поднялся и вышел в другую комнату. — Вот! — Скопин указал пальцем в его спину. — Золото, а не человек! То со мной нянчится, то галчонка домой принесет. Мол, из гнезда выпал. А теперь и девку привел. Ему все равно — галчонок, или девчонка, или судебный следователь. Много смерти повидал. Теперь о живых печется. Вот доктор наш — он от живых к мертвым сбежал. А Мирон — наоборот — от мертвых к живым. В соседней комнате раздался новый стон, потом что-то успокаивающе забормотал Мирон. Лязгнуло что-то металлическое. — Это он ей ведро ставит, чтоб помочилась, — сказал Скопин, снова разжигая свою трубочку. — Представляете? Архипов, не веря, помотал головой. — Ага. С ним никакая сиделка не нужна. Мирон вышел, держа в руке ведро, накрытое тряпкой. Он прошел через комнату и вышел во двор. Дверь в соседнюю комнату он оставил приоткрытой. Архипов увидел только край кровати и одеяло, под которым кто-то пошевелился. Вернулся Мирон не один, а с мальчишкой. Тот тяжело дышал, упершись руками в бока. — Это к тебе, Иван Федорович, — сказал Мирон, ставя ведро. Скопин поманил мальца. — От кого? — С Сухаревки я, от деда Ионыча, вот! — сказал паренек, протягивая визитную карточку Скопина. — Так-так, — кивнул Иван Федорович. — Что просил передать? — Подзабыл я, — соврал парень. — Пока бежал, подзабыл. — А пенделя не хочешь, пацан, для освежения памяти? — спросил Мирон. — Погоди, — сказал Скопин Мирону и, порывшись в кармане, кинул парню гривенник. — Ну?