Через десять минут, закончив доказательный доклад о том, что студенты тоже люди, я все-таки получаю свою честно заработанную тройку, а вдобавок ментальные подзатыльники от одногруппников. Каждый за себя, пупсы. У нас здесь не Диснейленд. Собираю вещи в рюкзак и выхожу из аудитории. За спиной слышится привычный недовольный бубнеж. – Эта Марковская достала. Ни фига не делает, а потом семинары срывает. – Ага. Мышь облезлая. Как же она бесит. – Эта мышь вас прекрасно слышит, – оборачиваюсь я к Рыжиковой и Свекловой. – И вам лучше отойти подальше, если хотите ее пообсуждать, а то мало ли… вдруг мышь бешеная. – Ого, – порывисто хмыкает Ангелина. – Ты сегодня и с нами разговариваешь? Твой двухгодовой бойкот окончен? – Да я так, предупредила по доброте душевной. – Предупредила? О чем? Иди первоклашек пугай. – Они и то крупнее будут, – хихикает Мира. – Да и умнее некоторых, – мрачно говорю я. Разворачиваюсь и шагаю дальше по коридору. Облизываю сухие губы, шум от топота и разговоров не заглушает ядовитые голоса позади. – Тварь больная. – Угу. – И почему ее к нам определили? – В психушке, наверное, койки закончились. – А может, туда страшил не берут. Ну, чтобы других пациентов не пугать. Живот сводит от спазма, и я резко останавливаюсь. Голова пустая, взгляд мутный. Медленно бреду по тротуару, прижимая салфетку к рассеченной губе, и крепко сжимаю телефон у уха, слушая длинные гудки. Ладонь немного побаливает, сочащаяся рана пульсирует, зато эмоции на нуле. Оглушающая пустота и тишина. – Да? – звучит из динамика строгий голос. – Привет, мам. – Что случилось? – Обязательно должно что-то случиться? – Не обязательно, но… – Вообще-то ты, как взрослая, должна переживать обо мне и звонить сама, чтобы удостовериться в целости и сохранности собственного ребенка. – За своего ребенка я не переживаю, а вот за остальной мир даже очень. Что стряслось? Каков ущерб? – Я взорвала универ, – равнодушно говорю я. – Надеюсь, ты шутишь. – Очень надеешься? – Риша, – с нажимом говорит мама. – Я на работе. Ближе к делу. – Конечно. Если тебе позвонят сегодня и скажут, что я отлупила одногруппницу просто так, не верь им. Это все. Хорошего дня. – Стой-стой! Риша! Подожди секунду, я выйду на улицу. Сворачиваю на узкую дорожку, выложенную искусственным камнем, и шагаю через пустующий летний дворик небольшого ресторана. Небо затянуто серыми тучами, вокруг ни одного солнечного пятнышка, только серость. Слышу из динамика стук каблуков, щелчок и глухой хлопок. – И за что ты ее отлупила? – спрашивает мама, протяжно вздыхая. – За дело. – В полицию пойдут? – Не думаю. Нас быстро растащили. – Сама как? Комкаю салфетку и выкидываю в урну, но ветер подхватывает окровавленный клочок бумаги и роняет рядом. Наклоняюсь, пальцы цепляются за пустоту. – Риша, – мягко зовет мама. – В норме, – цежу я и, наконец-то поймав салфетку, отправляю ее на дно урны. – Полный порядок. – Точно? – Точнее некуда. Лучше расскажи, как твои дела? Как новый коллектив? – мигом меняю тему и прибавляю шаг, чтобы перейти дорогу. У меня нет привычки жаловаться. Впрочем, как и у мамы нет привычки жалеть меня из-за такой ерунды. – Как-как? – недовольно причитает она. – Курицы безголовые. Что такое чек-листы они не знают, зато пользоваться кофемашиной умеют все. Наверное, придется задержаться здесь до праздников. Перед Новым годом обычно наплыв клиентов увеличивается, нужно все наладить. – Ясно. Ну, удачи тебе. – Спасибо. – Не за что, – чуть крепче сжимаю мобильный телефон. – Ладно, не буду больше… – Все нормально, – перебивает мама. – Давай поболтаем, я уже все равно отвлеклась. Чем ты там занята? Домой идешь? – Нет. – А куда? К мальчишкам? – Нет, на… на занятия танцами, – не слишком охотно все же сознаюсь я. – Что? – удивленно переспрашивает она. – Танцами? – Угу. Купила абонемент в центр «Малый, зажигай!». Помнишь такой? Бывший дворец культуры, недалеко от кинотеатра. – Это же центр для детей. – Недавно там открылись и взрослые группы. – Оу, здорово. А как у тебя с деньгами? Может… – Не волнуйся, – тут же отмахиваюсь я. – У нас с гномами заказ на выходные, с голоду не помрем. – Хорошо. Мальчишки присматривают за тобой? – Скорее, я за ними. – Расскажи мне сказки, – сухо усмехается мама. – Не подпускай Лешу к плите. Ладно? – Ни за что. – Как они там вообще? Ты их не обижаешь? Слабо улыбаюсь и морщусь из-за острой боли в ране на губе. Я знаю, что мама не самый чуткий и внимательный человек в мире, но еще я знаю, что она любит меня. И гномов тоже. Пусть и не говорит об этом так часто, как, возможно, хотелось бы. Она просто такая. Если я камень, то мама точно скала. Холодная и несокрушимая. По-другому и быть не может, ведь я ее часть. – Их пятеро, мам. Попробуй обидеть. – Ты у меня целой сотни стоишь, – говорит она, не помедлив ни секунды. – Передавай им большой привет. Ладно? – Конечно. У Кирилла, кстати, недавно день рождения был. – Правда? Что же ты не напомнила? А какое сегодня число? Боже! Я забыла поздравить Люду! Мама продолжает взволнованно бормотать, перебирая даты. Она как всегда. Если что-то не связано с работой, то в ее голове это надолго не закрепляется. Слева мелькают столбики темно-бордового забора, а в просветах между ними можно разглядеть крыльцо креативного центра, на котором стоит один из близнецов. Темная куртка поверх серой толстовки, растрепанные волосы. Кажется, я догадываюсь, кто это, но лучше проверить. Вхожу во двор, из окон второго этажа раздается хор детских голосов. – Мам, ты меня слышишь? – Да, да. Я здесь. – Мне уже пора, тут… одна заноза в заднице. – Последнюю фразу нарочно говорю довольно громко. Вскинутая темная бровь и ехидная улыбка позволяют присвоить близнецу точный номер. Второй. Сто процентов. Тело охватывает мелкая дрожь волнения, но я насильно покрываю себя каменной оболочкой. Что бы Стас снова ни придумал, что бы ни сказал, меня не пробить.