Глава 4. Величайшее из дел человеческих После собрания Хани провел меня в свою лабораторию, где около сотни астрофизиков анализировали всю имевшуюся у нас информацию о новых и сверхновых звездах, накопленную за более чем полторы тысячи лет. Совпадение характеристик первичной стадии новой звезды с моими расчетами было поразительным, хотя обнаружились и отличия, лишь укрепившие меня во мнении, что наше Солнце – звезда совершенно особого типа. Я снова повидался с Ренией, возвратившейся с Южного полюса, куда она вместе с другими геологами летала осмотреть первую установку геокосмоса. Она была со мной мила, но показалась мне немного отстраненной, озабоченной. На следующий день ей предстояло вернуться к работе, и я пообещал себе воспользоваться своим новым положением, чтобы заскочить к ней во время своей инспекционной поездки. Как выяснилось впоследствии, на реализацию этого плана у меня ушел почти год! Едва приступив к своим обязанностям, я с головой погрузился в тяжелейшую работу по координации действий, которая вынудила меня полностью забросить собственные исследования. Я перепоручил их Сни, вернувшемуся на Землю по моей просьбе. Впрочем, основная часть работы была уже сделана Хани и мной самим, а остальные изыскания, не имевшие прямого отношения к великому путешествию, были приостановлены. Здание, в котором располагался директорат Солодины, находилось на южной окраине Хури-Хольдэ, и из окна, в редкие минуты отдыха, я мог любоваться красивой долиной Хур с ее полями зерновых культур, лесами и спокойной рекой. Природа, навсегда избавленная от проволочных ограждений, телеграфных столбов и опор электролиний, которые так уродуют ее в вашу эпоху, была как никогда прекрасна! Огромная метрополия с девяноста миллионами жителей заканчивалась резко, без всех этих ваших пригородов – язвы на теле города, – и уже в полусотне метров от городских утесов начинался кедровый бор. Всего несколько месяцев назад небо было заполнено легкими планерами, так как планеризм являлся у нас самым популярным видом спорта. Теперь же планеры оставались в ангарах, и только быстрые космолеты земных линий, черными точками возникавшие на горизонте, со свистом зависали над взлетными площадками, причем пассажиры даже не чувствовали перегрузок благодаря антигравитационным и внутренним антиинерционным полям. И нигде ни одного наземного транспортного средства! Для осмотра полей агрономы, все до единого, располагали личными небольшими космолетами, которые роем вылетали часов в семь утра, чтобы вернуться поздно вечером. Мой кабинет находился в башенке на куполе, этаком «фонаре», и, расхаживая по нему из одного конца в другой, я мог видеть – на севере – убегавшие за горизонт висячие сады и небоскребы Хури-Хольдэ. Ни один из них, правда, не поднимался так высоко, как тысячедвухсотметровый корпус Солодины. На востоке возвышался курган Героль, воздвигнутый более двух тысяч лет тому назад, во время постройки города, из отвалов породы, вынутой из подземных этажей. Всего полгода назад он был высотой в тысячу пятьсот метров, теперь же стал еще на триста метров выше, так как люди и машины денно и нощно работали над углублением и расширением подземного города, рыли огромные пещеры, где под искусственным солнцем предстояло вызревать хлебам, строили огромные резервуары для сжиженного воздуха и воды. Свежие отвалы светло-коричневого цвета резко выделялись на склонах, буйно поросших лесами. По подземным путям, связывавшим нас с Уром и Лизором, крупными городами-заводами, поступал беспрерывный поток металлов, цемента и всевозможных материалов. Подземелье беспрестанно вибрировало от грохота экскаваторов, бурильных машин, всего того мощного инструментария, которым мы располагали. То же самое происходило во всех земных городах, то же самое было и на Венере, столица которой, Афрои, насчитывала восемьдесят миллионов жителей. И именно на мне лежала ответственность за эту титаническую работу человечества, восставшего против своей судьбы. Проблема океанов прибавила мне и моим сотрудникам немало седых волос. Хотя поверхность океанов в наше время, по сравнению с вашей эпохой, уменьшилась, они все еще покрывали бо́льшую часть Земли. Сами по себе океаны нас не волновали: они либо замерзнут, либо испарятся, чтобы затем выпасть в виде дождя или снега, только и всего. Но они представляли собой неисчерпаемый резервуар жизни, и эта жизнь была для нас бесценным сокровищем, которое мы хотели попытаться спасти. Очевидным выходом было сооружение подземных водоемов. Но мы столкнулись с серьезными экологическими проблемами, равномерным распределением видов. В конечном счете мы так и не нашли оптимального решения, и какие именно виды следовало спасти любой ценой – определила команда биологов. Наконец-то я смог отправиться в инспекционный полет для осмотра геокосмосов. Начал я с Южного полюса. По правде сказать, я и так был в курсе того, как проходят работы, благодаря поступавшим каждую неделю докладам, а также телевидению и многочисленным беседам, которые проводил в Хури-Хольдэ с Ренией и другими техническими работниками. Но мне хотелось собственными глазами увидеть эту гигантскую площадку, поэтому я взял свой космолет, постоянно находившийся в моем распоряжении и стоявший на платформе рядом с «фонарем». Вылетел я один. Я не пилотировал космолет со дня возвращения с Меркурия и потому сел за пульт управления с удовольствием. Проверив регулировку – аппараты, не использовавшиеся на протяжении долгого времени, имели склонность разлаживаться, и, хотя мой поддерживали в хорошем состоянии, я предпочитал не рисковать, – я быстро поднялся на высоту в тридцать тысяч метров. На этой высоте я мог не опасаться, что столкнусь с грузовым космолетом, а межпланетные корабли следовали по строго определенным маршрутам, ни один из которых не пересекался с моим. В общем, я смог немного ускориться и в среднем летел на скорости десять тысяч километров в час. Пролетая над заповедниками Центральной Африки, я решил на пару минут задержаться и спикировал вниз, чтобы полюбоваться дикими животными. Нам удалось сохранить все виды, которые упорно выживали после тех или иных катаклизмов, а также безжалостных отстрелов ваших охотников, – в том числе слонов и хищников. Примерно в тысяче километров от места назначения мне пришлось сбросить скорость. Небо было забито тяжелыми транспортными кораблями, доставлявшими материал на стройку. Когда я приземлился, стояла чудесная погода, сияло Солнце, и ледниковая шапка ослепительно сверкала в его лучах. Из котлована диаметром около двухсот километров удалили лед, и почва Антарктиды впервые за миллионы лет предстала глазам человека. По периферии котлована располагались рабочие лагеря, небольшие дома из изолекса. Я спустился прямо к первому лагерю, где рассчитывал найти Рению и главного инженера Дилка. Несколько часов я уделил инженерам, затем вместе с Ренией облетел на небольшой высоте всю стройку. Самая тяжелая работа была уже сделана, и Рения, занимавшаяся ею с первого дня, по праву гордилась этим. Теперь лед поддерживали стены из прозрачного резилита, более чем пятидесятиметровой толщины, но в первые недели происходили несчастные случаи. Как-то ночью миллионы кубических метров льда сошли в шахту, уничтожив два лагеря и убив более шести тысяч человек. Когда вся эта глыба устремилась к само́й оси, одному молодому инженеру, Мору, пришла в голову мысль – сосредоточить на пути прохождения льда все радиаторы, которые поддерживали в шахте температуру в двадцать градусов. За несколько секунд он разрядил всю солнечную теплоту, собравшуюся в радиаторах за долгие экваториальные месяцы. Эффект оказался просто невероятным: лед испарился, почти не успев перейти в жидкое состояние. Расплата пришла в виде установившихся на две недели туманов и проливных дождей, затопивших стройку, несмотря на помпы и вспомогательные радиаторы. Как я сказал, ось геокосмоса была уже поставлена. Она уходила под землю на двенадцать километров. Грунт из котлована был извлечен весьма элегантным способом: начиная с верхушки ледниковой шапки были пробиты во льду широченные пандусы, и земля, насыпаемая в огромные сани, сползала снаружи вниз, иногда до самого моря, от собственного веса. В отличие от северных геокосмосов, которые должны были быть неподвижными, но с импульсным действием, варьирующимся в зависимости от вращения Земли, геокосмос, установленный на Южном полюсе, один-единственный, должен был крутиться на своей оси. Энергию, необходимую для его функционирования, предстояло подавать мощной атомной станции, рядом с которой мы собирались постоянно держать обслуживающий персонал – тысячу двести человек. Если с механикой все обстояло более или менее нормально, то к монтажу гигантского геокосмомагнетического двигателя, который должен был придать скорость звездолету «Земля», едва приступили. Первые части лишь начали выходить с заводов, и сборка должна была занять еще несколько лет. Затем, как предполагалось, последует критический период испытаний. И наконец, когда все будет готово, человечество спрячется в свои подземные города, и начнется великий путь. Мы переместим нашу планету далеко за орбиту Плутона, а после взрыва вернемся на подходящие орбиты возле Солнца. В тот момент мы не думали ни о чем другом, хотя у меня уже зарождались сомнения. Я рассчитывал провести на Южном полюсе лишь несколько часов, но в итоге пробыл там два дня. В Хури-Хольдэ вполне могли обойтись без меня, и я не был прочь побыть в обществе Рении, а также ненадолго погрузиться в работу, которая не была бы чисто административной. Я взял Рению в проводники, и мы объехали всю стройку в небольшой машине. То был настоящий муравейник, но муравейник, оснащенный средствами, о которых вы не можете даже и мечтать. Тяжелейшие детали, выхваченные из антигравитационных полей, казалось, сами по себе летали над головами, мягко приземлялись в нужное место, управляемые человеком с вершины металлической башни – ни дать ни взять мальчик с пальчик. Затем молекулярные сварочные машины вытягивали свои длинные руки, и блок намертво приставал к конструкции. Эти два дня мы с Ренией жили жизнью обычных строителей, рабочих и инженеров. Рискую вас разочаровать, но атмосфера на стройках нашего и вашего времени почти одинакова. Сами здания, домики строителей, столовые и так далее, могли бы показаться чрезвычайно роскошными нынешнему директору предприятия, а для рабочих были бы недостижимой мечтой, но, как и сегодня, среди нас были люди спокойные и вспыльчивые, энтузиасты труда и откровенные лодыри, сторонники и противники профсоюзов, вечно недовольные. Закон Алькитта не применялся с незапамятных времен, так что многие текны или триллы внезапно получали на руки проездное свидетельство и отправлялись за тысячи километров от своих семей. Но в тот момент люди лишь проявляли недовольство из-за расстройства привычного ритма жизни, мятежа не было. Я с сожалением покинул Южный полюс, направил свой космолет на север и приземлился в Гренландии, на северном побережье, где строился третий геокосмос – гораздо меньшего размера, чем его южный собрат. Он был уже почти готов. Нужно было смонтировать десять таких же вдоль Северного полярного круга. Вернувшись в Хури-Хольдэ, я погрузился в повседневную рутину. Так продолжалось до того дня, когда у меня попросил аудиенции властитель людей – Тираи. Он руководил всеми социологическими исследованиями, был посредником между Советом и правительством триллов, но одновременно – эту тайну знали только члены Совета и я – возглавлял нашу секретную разведывательную службу. Это был мужчина мощного телосложения (в студенческие годы он неоднократно выигрывал соревнования по борьбе), физиологически все еще молодой (ему только-только исполнилось восемьдесят семь), чрезвычайно гордившийся своей темной бородой и жестким ежиком на голове, что у нас встречалось крайне редко – наши волосы, как правило, тонкие и ломкие. До того дня я общался с ним мало, но относился к нему с глубокой симпатией. Он не стал ходить вокруг да около: – Хорк, вы никогда не сталкивались в своей работе с чем-либо, хотя бы отдаленно напоминающим саботаж? – Нет. – Я даже слегка удивился. – Разумеется, недовольных хватает, особенно среди триллов, однако иначе быть не могло, и мы это предвидели. Но что касается злого умысла, этого нет. И уж тем более случаев саботажа – иначе я бы непременно поставил Совет в известность! – Ну да – если бы у вас имелись на руках доказательства. Но сделали бы вы это на основании одних лишь подозрений? Впрочем, это не важно, раз уж вы ничего не заметили. Вероятно, их движение еще не решилось приступить к активным действиям… – Какое еще движение? – Фаталистов. Это шайка придурков, которые утверждают, что если Солнце взорвется, значит такова судьба, фатум, рок, и Земля должна погибнуть. Похоже, они полагают, что, спасая свои тела, мы губим души и что огонь Солнца должен нас очистить. В основе их веры лежат вздорные пророчества, сохранившиеся в священных книгах киристинян, религиозной секты, которая, если верить некоторым историкам, восходит, быть может, к эпохе первой, еще доледниковой цивилизации. – Я думал, что киристиняне были людьми разумными, хотя и не разделял их убеждений, – мне они тоже знакомы… Да что там говорить, моя бабушка была одной из них! – Эти совсем не такие. Если мои данные верны, это новая, но уже влиятельная среди триллов секта. Как назло, один из их проповедников анонсировал конец света ровно за два месяца до того дня, когда Совет намеревался во всеуслышание объявить о нестабильном состоянии Солнца. – И за счет кого эта секта пополняется? – Пока что исключительно за счет триллов. Но, боюсь, вскоре в нее станут вступать и некоторые текны из тех, что стоят на низших ступенях служебной лестницы, или тех, кому легко задурить голову… Возможно, среди них уже есть и высокопоставленные особы – к примеру, из руководства полиции триллов. Я смачно выругался. При условии, что все пойдет хорошо, мы еле-еле успеем закончить. Но если начнутся волнения… – Что мы можем сделать? – Пока ничего. Я надеялся, что вы представите мне какие-нибудь подозрительные факты, которые позволят мне действовать. Но в данной ситуации, даже если мы арестуем кого-нибудь из их вожаков – а мы наверняка знаем далеко не всех! – мы рискуем вступить в конфликт с правительством триллов, потому что с юридической точки зрения наши действия будут чистейшим произволом. Наш закон гарантирует свободу мысли и культа. Мы не можем арестовать кого-то только за то, что он верит, будто мы поступаем неправильно, не желая покориться судьбе! – Понимаю, – сказал я. – Полагаю, у вас уже есть агенты на всех стройках. – Конечно! Но если один из ваших инженеров сообщит вам о каких-то неполадках… – Договорились! Но и вы тоже, если вдруг что-либо обнаружите… Тираи ушел, оставив меня в замешательстве… Как всякий текн, я был воспитан на мысли, что человек может и должен бороться с враждебными силами природы, и мне трудно было поверить в то, что можно думать иначе. Я пытался принять эту мысль на уровне разума, так как нес ответственность за великое начинание и не мог пренебрегать никакой угрозой, сколь бы отдаленной или маловероятной она ни казалась. Однако подозрения Тираи оправдались лишь много позднее, и, поскольку все было спокойно и шло своим чередом, я отправился в инспекционное турне на Венеру. Часть вторая. Катаклизм Глава 1. Венерианские джунгли Раньше я не бывал на Венере. Наши отношения с венерианами были довольно щекотливыми. Венеру колонизировали еще до нашествия драмов. Обнаружилось, что планета окружена толстым слоем формальдегида, и, прежде чем начать заселение, необходимо сделать ее пригодной для жизни. Под руководством выдающегося ученого Похла Андр’сона началась физико-химическая обработка Венеры, известная под названием «Сильный Дождь», которая полностью изменила всю атмосферу планеты. По окончании этой операции Венера снова оказалась окружена облаками, но на сей раз они состояли из водяных паров. Затем был ускорен слишком медленный цикл вращения, который мы довели с семидесяти двух до двадцати восьми земных часов. В ту далекую эпоху космомагнетизм еще не был известен нам, и необходимую энергию поставляли атомные станции, отличавшиеся от ваших тем, что мы использовали не распад тяжелых или легких атомов, а гораздо более мощную реакцию аннигиляции материи. И гораздо более опасную! В 2244 году случилась катастрофа. По неизвестной причине семь из одиннадцати атомных станций одновременно взорвались, и почти над всей Венерой повисло облако радиоактивного газа, – к счастью, период его распада оказался весьма коротким! С Земли уже начала прибывать помощь, когда на нас обрушились драмы. Всяческие отношения между двумя планетами прервались более чем на тысячу лет. Все документы, которые могли подсказать драмам, что у нас есть колония на Венере, были спрятаны или уничтожены. Марс уже находился в их руках, если так можно назвать пальчатые щупальца. На Венере человечество, обитавшее в городах под куполами, выжило с огромным трудом. Произошла целая серия дегенеративных мутаций – к счастью, не слишком долгих. Словом, не рассчитывайте, что атомная война создаст новую расу сверхлюдей! Впрочем, фауна Венеры изменилась довольно занятным образом. До прихода людей на Венере не было вообще никакой жизни, поэтому мы завезли туда земную флору и фауну. В основном это были различные виды из африканских и американских заповедников: крупные и мелкие млекопитающие, травоядные и хищные, насекомые и так далее. За сто лет, сначала под куполами, а затем под открытым небом, нам удалось создать почти устойчивое экологическое равновесие, аналогичное тому, которое за миллионы лет эволюции установилось на нашей собственной планете. Бо́льшая часть земных животных погибла в результате атомной катастрофы. Из выживших лишь немногие не претерпели изменений, тогда как остальные, менее удачливые, стали жертвами странных мутаций. Но, в отличие от того, что произошло с людьми, у животных эти мутации не всегда приводили к вырождению или смерти. И с тех пор Венера, по большей части необитаемая, так как на территориях, расположенных между сорока и пятьюдесятью градусами северной и южной широты, стоит просто-таки невыносимая жара, располагала кошмарной фауной, о которой у меня еще будет возможность рассказать. За неимением больших практических возможностей, сильно поредевшее население Венеры тем не менее сохранило почти все теоретические знания, забытые на Земле за время владычества драмов, и, когда после отлета последних к нам прибыл первый венерианский звездолет, мы быстро наверстали потерянное время. Затем на Земле расцвела новая цивилизация, и, когда мы снова вырвались вперед, венериане вынуждены были, во многом из-за нашего возросшего могущества, признать наше превосходство в знаниях, пусть и скрепя сердце. Их цивилизация в некоторых отношениях была более развитой, особенно если брать искусство, а деление на текнов и триллов – гораздо менее четким. Столица, Афрои, насчитывала немногим меньше жителей, чем Хури-Хольдэ, хотя все население планеты составляло лишь ничтожную часть земного. На Венере монтаж гигантских космомагнитов шел не так успешно – крупных городов-заводов у венериан просто-напросто не было. Тем не менее мы хотели во что бы то ни стало спасти эту планету, весьма плодородную и чрезвычайно богатую минералами. Я отбыл туда в сопровождении Хани, Рении и целого штаба технических работников. Окружавшие планету облака лишь изредка позволяли видеть Солнце, поэтому там царил смутный полумрак, не слишком приятный для только что прибывших землян. Рельеф казался каким-то нечетким, размытым. И здесь по-прежнему было невыносимо жарко, поэтому венериане носили минимум одежды. Их приспособленные к полумраку глаза были заметно больше по размеру, чем у землян, и гораздо более светлыми, обычно бледно-серыми. Но эта особенность, впрочем, была рецессивной, и дети от смешанных браков между землянами и венерианами в первом поколении всегда имели обычные глаза. Рения происходила из древнего венерианского рода. Глаза ее тоже были большими, но, по какому-то капризу наследственности, не серыми, но светло-зелеными, и она не страдала от яркого света земного дня. Большинство же венериан, прибывавших на нашу планету, вынуждены были носить фильтрующие линзы. Рения покинула Венеру еще в детстве, но хорошо помнила все ее обычаи и стала для меня бесценным гидом: благодаря ей я не так часто попадал впросак. Как описать необычную красоту этой планеты? На Венере имелось пять материков: три северных, из которых самым населенным был полярный, и два южных, простиравшихся от тропиков до Южного полюса. В Северном полушарии, по соседству с экватором, по океану была разбросана цепочка необитаемых островов, где средняя температура равнялась пятидесяти пяти градусам. Там, под почти непрекращающимися проливными дождями, среди занятных желтых деревьев, обитали невероятные создания: лхерми, огромное насекомое, способное своими клешнями надвое перерубить человека; фория, далекий потомок земного крокодила, одетая в броню рептилия двадцатипятиметровой длины, медлительная и тяжелая, но способная на расстоянии убить любого зверя ядовитым плевком; и наконец, происходившая, как полагали, от гориллы гери-куба, странное обезьяноподобное существо, несшее смерть каждому, кто видел его вблизи. На северных континентах фауна была менее устрашающей: здесь встречались слоны – крупные, с раздвоенным хоботом, чрезвычайно умные и жившие организованными общинами; триги – хищники, по внешности нечто среднее между львом и тигром, а по сообразительности превосходившие ваших шимпанзе (на передних лапах даже начал появляться хватательный палец!); и конечно, флеи – летучие ящерицы неизвестного происхождения (размах крыльев – до шести метров!), которых молодые венериане использовали в качестве верховых животных. Венерианский пейзаж под низким сводом облаков, залитых рассеянным сумеречным светом, вызывал у землян щемящую грусть. По серой поверхности неглубоких океанов, пенившихся от постоянных ветров, без конца хлестали дожди. Берега почти всюду были скалистыми и крутыми, но в разветвленных дельтах широких мутных рек вызревал необычайно крупный и вкусный венерианский рис. Молодые горы, уже тронутые эрозией, вытягивали к облакам иглы черных и красных вершин. Впрочем, горы были невысокими, за исключением хребта Акатчеван на севере, достигавшего в высшей своей точке шести тысяч шестисот метров. Экваториальные материки сплошь были покрыты лесами гигантских деревьев, которые более чем на триста метров вздымали вверх душистые кружевные кроны. По контрасту с бледностью, свойственной планете, венерианские города поражали своим блеском и красочностью. Построенная из мрамора Афрои, с ее широченными проспектами, огромными ступенчатыми террасами и роскошными памятниками, привольно раскинулась на берегу Казомирского залива Теплого моря – в сравнении с ней даже Хури-Хольдэ казался захолустьем. Я был принят членами венерианского правительства. В отличие от Земли, на Венере – как, впрочем, и на Марсе – не было Совета властителей. Разумеется, некоторые властители являлись венерианами или марсианами по происхождению, но они состояли в земном Совете, который и правил всеми планетами. Так сделали, чтобы не допустить появления сепаратистских движений. Хотя такое появление со временем стало крайне маловероятным, законов это не отменяло. На космомагнетических кораблях можно было добраться до Марса или Венеры всего за несколько дней, и неудобств практически не возникало. Планетарные правительства почти ничего не значили для Совета, когда речь шла о судьбе человечества, и посланников Совета на данных планетах видели довольно редко. Но на сей раз общая опасность приглушила старые обиды, и все сотрудничали со мной без единого возражения. Как ранее на Земле, я посещал стройки. Оба космомагнита были того же типа, что и у нас, на Южном полюсе: на Венере нет ни полярных океанов, ни льдов, зато здесь пришлось вырубать девственные леса, а на Южном полюсе – еще и истреблять опасных животных. Для станций релейной связи, расположенных близ экватора, предусмотрели охлаждающие установки. Эти станции оказались необходимыми, потому что на Венере не было такой густой сети электроцентралей, как на Земле. Работы шли полным ходом. Уже начали прибывать компоненты космомагнитов, и на полюсах приступили к их монтажу. Отставали от графика лишь несколько экваториальных релейных станций. Во время многочисленных обедов и ужинов нам доводилось общаться с венерианскими текнами – инженерами, физиками, натуралистами, – и я слышал много историй о таинственной гери-кубе, которую никто толком не видел. Очень давно, когда на Земле начали подходить к концу «сумерки драмов», здесь, на Венере, была организована экспедиция на остров Зен. Исследователи успели сообщить, что обнаружили гигантскую обезьяну, и это их послание стало последним: они исчезли все до единого. С тех пор десятки экспедиций безуспешно пытались разгадать эту тайну. Джунгли на острове Зен были поистине непроходимыми. Даже небольшие частные космолеты с трудом могли проникнуть под свод экваториальных деревьев, а о том, чтобы пробраться туда пешком, и вовсе не могло быть речи: смельчаков подстерегало слишком много опасностей, не говоря уже об убийственной жаре, и за сомнительные результаты пришлось бы расплачиваться человеческими жизнями. Немало венериан и землян уже исчезло бесследно. И поскольку экваториальные земли не представляли особого интереса для все еще малонаселенной Венеры, поиски были не то чтобы запрещены, но отложены на неопределенное время. Тем не менее меня снедало любопытство. Вскоре фауна этих островов исчезнет навсегда. Какие необычные формы могли здесь встречаться, какие важные биологические открытия можно было сделать? Нужно было еще установить экваториальный ретранслятор, а для него подходили лишь два места: остров Арк, небольшой угрюмый утес, и крупный остров Зен. Я поделился своими планами с Советом властителей, и на его заседании было решено установить ретранслятор на острове Зен. На сей раз, учитывая, что́ стояло на кону, были мобилизованы все необходимые силы. Такое решение сначала ошеломило венериан, а затем вызвало у них взрыв энтузиазма. Впервые в истории Венеры посланнику Совета устроили овацию, и даже студенты явились под мои окна, выражая свою радость. Венериане, беспокойные и энергичные, страдали от мысли о том, что какой-то уголок их планеты может остаться неисследованным вследствие решения, принятого на Земле, даже если, как на этот раз, в принятии решения участвовали властители-венериане. Всеобщая восторженность еще более возросла, когда на обеде у президента венерианского правительства я объявил, что сам возглавлю экспедицию. Я спокойно мог уделить ей несколько недель, так как работы шли с опережением графика, да и с Земли поступали обнадеживающие новости. Фаталисты вели себя тихо, и я уже начинал полагать, что Тираи просто-напросто захотел поважничать. Словом, я рассматривал эту экспедицию как небольшой отдых. Фактически же мое присутствие в ней вовсе не являлось необходимым. Оставив за собой общее руководство, я позволил венерианам, гораздо лучше меня знакомым с их планетой, проработать детали. На организацию экспедиции ушло две недели. В ней предстояло принять участие пятидесяти одному человеку, из которых лишь восемь должны были углубиться в лес. Мы задействовали три межпланетных корабля, каждый из которых нес на борту два маленьких космолета-спутника. Вылетали мы на рассвете из астропорта Афрои, стоящего на берегу Теплого моря; тяжелые корабли поблескивали в свете прожекторов. Вслед за пилотами мы с Ренией поднялись на борт первого космолета, называвшегося «Слик эффреи» – «Сверкающая молния». Вопреки земной привычке, мы летели низко, под сплошным облачным сводом. Венерианские космолеты были обустроены с роскошью, до которой нашим было еще далеко: даже полы в салонах были инкрустированы дорогим деревом. Впрочем, в салонах я задерживаться не стал, воспользовавшись своими привилегиями, чтобы пройти вместе с Ренией в кабину пилота. На экранах катились длинные серо-свинцовые волны венерианского моря, иногда вспарываемые черными телами чудовищно изменившихся потомков земных китов или акул. Наша скорость была невелика, и лишь часам к десяти мы заметили вдали, прямо перед нами, завесу тропической дымки. Два других космолета подлетели к ней раньше нас, и я увидел, как они растворились в тумане.