Плотность тумана – наши радары спокойно его пробивали – была неравномерной, так что иногда мы воочию видели поверхность моря через колодцы, образованные потоками теплого воздуха. Мы заметили остроконечную вершину на небольшом островке Арк, затем на экране возник расщепленный силуэт гор Зериф, что на острове Зен. Километрах в двадцати от острова просветы в тумане стали учащаться, и над Зеном он рассеялся окончательно. Мы вошли в зону экваториальных воздушных потоков, столь мощных, что они порой разрывали завесу облаков; остров Зен оставался одним из немногих мест на Венере, где по ночам иногда можно было видеть звезды. Остров простирался на добрую сотню километров в длину и километров на сорок в ширину. Сверху он походил на огромное животное с двумя длинными лапами-мысами и узкой пастью залива. За исключением хребта Зериф, достигавшего в верхней своей точке четырех тысяч метров, весь остров был покрыт лесом. Мы начали спускаться на плато между двумя безымянными вершинами, примерно на полкилометра выше границы джунглей. Огромные космолеты приземлились с легкостью, недоступной даже вашим самолетам. Ветер доносил до нас дыхание джунглей – тяжелый, пряный аромат крупных белых цветов, смешанный с терпким запахом перегноя. Внизу, за пологим склоном, колыхалось темно-зеленое море сомкнутых крон. Позади нас поднимались на штурм неба контрфорсы хребта Зериф, которые будто дефилировали среди низко висящих облаков. Мы разбили лагерь под сенью космолетов. Их внушительная масса защищала нас от ветра, иначе долго мы бы не выдержали. Ветер дул на плато беспрестанно, извлекая из высокой травы и отдельных кустов странную, монотонную и волнующую мелодию. Техники быстро собрали металлические дома-убежища и укрепили их стальными крючьями, вбитыми в каменистую почву. К концу второго дня все было готово. На следующий день мы спустились к лесу в небольшом космолете-спутнике. Нас было пятеро: Рения, венерианский биолог Собокол, лет тридцати от роду, два его ассистента, Реум и Тулл, и я. Мы долго маневрировали вдоль границы джунглей примерно на десятиметровой высоте, прежде чем смогли углубиться под своды леса. Между гигантских стволов рос подлесок, высокий и мощный, как земная дубрава, но сплошь окутанный лианами, изъеденный мхами и лишайниками. В развилках ветвей гнездились пышные цветы – эпифиты. Мы с черепашьей скоростью двигались по узкому просвету между деревьями, то и дело останавливаясь перед неожиданными завалами из мертвых ветвей или завесами лиан, которые наш слабый космолет не мог прорвать. Однажды на нас обрушилась настоящая сеть из лиан, и мы с Собоколом были вынуждены выйти наружу, чтобы освободить аппарат, орудуя электропилами. Из донесений экспедиции Клена, той самой, что обнаружила гери-кубу и исчезла, мы знали, что после дебрей на опушке лес должен был поредеть. И действительно, ближе к вечеру мы выбрались к реке – лететь вдоль нее было гораздо легче. Вскоре пришлось на время включить прожекторы. Уже в полной темноте мы добрались до какого-то озера, казавшегося черным кратером среди нависших над его берегами ветвей. Мы посадили космолет на один из берегов: небольшой пляж был отличной посадочной площадкой. Здесь мы чувствовали себя в безопасности. Космолет, отлитый целиком из самого прочного сплава, перед которым, уж поверьте мне, ваши особые стали – просто мягкий свинец, казался неприступным убежищем. И все же нам было немного не по себе: заросли подступали со всех сторон, надвигались, давили, вызывая клаустрофобию. Это чувство исчезло после сытного ужина, и, погасив прожектор, мы затаились в ожидании обитателей джунглей, если они там вообще водились. О! Эту ночь в венерианском лесу мне не забыть никогда! Едва прожектор погас, мы увидели, как в озере появилось фиолетовое сияние: сначала слабое, оно быстро разгоралось и вскоре достигло яркости тропической луны на Земле. Оно словно всплывало из глубины озера, на котором, как на горящей сере, переливались огни. У самой поверхности замелькали стремительные змееподобные тени. Сидя перед левым экраном, между Ренией и Собоколом, я смотрел на это завораживающее зрелище. Реум и Тулл дежурили у правого экрана, наблюдая за джунглями. Волны озера отбрасывали танцующие блики на черные как уголь стволы, и молодые венериане несколько раз подзывали нас, когда им казалось, что они видят между деревьями какие-то смутные фигуры. Это случилось около полуночи. Более чуткая, чем все мы, Рения ощутила это первой. Внезапно побледнев, она сказала, что ей кажется, будто некое чудовище смотрит на нее в упор из темноты. Чтобы ее успокоить, я включил прожектора, но потом снова их погасил, чтобы не привлекать внимания представителей местной фауны. Через несколько секунд мы все тоже почувствовали, что за нами кто-то наблюдает. Это было странное ощущение, оно то усиливалось, то ослабевало, словно кто-то бродил вокруг, то приближаясь, то удаляясь. Скрывая нарастающее беспокойство, я сел на место пилота, готовясь при необходимости поднять аппарат в воздух, и положил левую руку на спусковой механизм фульгуратора. Мы получили лишь несколько секунд передышки. Затем вернулась угроза – неясная, сопровождаемая все тем же тревожным сердцебиением. Внезапно Рения прокричала: – Там, Хорк, там! Она указывала на озеро. Фиолетовое сияние пульсировало в том же ритме, в каком бились наши сердца, полные боли и отчаяния, и мы увидели на отмели продолговатое существо, которое ритмично то уменьшалось, то увеличивалось. Сделавшись мертвенно-бледным, Тулл пробормотал: – Гери-куба! – Говори, – резко бросил ему я. – Что тебе об этом известно? – О! Ничего… Это наша древняя легенда. Во времена ваших сумерек гери-кубы, как поговаривают, захватили весь континент Тхора. И, прислонившись к переборке, он монотонно забормотал: Если на сердце вдруг стало тревожно, Вскоре придет за тобой гери-куба И высосет жизнь из тебя, хуба-буба… И потерял ли ты голову иль начеку, Ничто уж тебя не спасет – слишком поздно! Если на сердце вдруг стало тревожно… Он умолк, и в наступившей тишине я слышал лишь наше хриплое дыхание да приглушенные рыдания Рении. Ужас неотвратимо нарастал, и одновременно я чувствовал, как жизнь покидает меня, как с каждым мгновением уходят силы. Непередаваемое, невероятное ощущение! Фиолетовый свет в глубине озера быстро угасал, лежавшее на отмели извилистое создание замерло. Все эти детали я отмечал машинально. Рядом со мной Рения едва слышно шептала все те же слова, долетавшие до меня словно из далеких далей: И высосет жизнь из тебя, хуба-буба… И потерял ли ты голову иль начеку, Ничто уж тебя не спасет – слишком поздно! Если на сердце вдруг стало тревожно… Я чувствовал, что лечу в бесконечно глубокую дыру. Собокол медленно осел на пол, согнувшись пополам, за ним рухнули Реум и Тулл. Рения мягко упала у моих ног. Сам я все еще находился в сознании, но перед глазами уже стояла пелена, в ушах звенело. Последним усилием воли я нажал кнопку старта, а в следующий миг задействовал фульгуратор. Ослепительная вспышка в миллиарды вольт на миг озарила гигантское обезьяноподобное чудовище, которое грузно повалилось на песок, а затем и вовсе исчезло в огненном вихре. Космолет с ходу врезался в зеленый купол леса, я ощутил удар и потерял сознание. Очнулся я на своей кушетке в «Слик эффреи», вокруг меня хлопотали три врача. Я чувствовал себя безмерно слабым и как только узнал, что Рения вне опасности, тут же погрузился в глубокий сон. Спустя двое суток Кель, которому я поручил командовать лагерем, рассказал мне, что́ произошло. Сначала его внимание привлекла вспышка фульгуратора, затем он увидел наш унесшийся ввысь космолет, отследил его с помощью радара, последовал за нами и, когда мы уже достигли высоты в сто километров, сумел-таки установить телеконтроль над нашим управлением. Всех нас нашли в бессознательном состоянии, но если меня и Рению удалось вернуть к жизни, то все попытки реанимировать трех венериан оказались тщетными. Они скончались от мгновенной анемии, остановить которую наши врачи не смогли. Думаю, сам я выжил лишь потому, что был землянином, но вот как спаслась венерианка Рения, не смог толком объяснить ни один биолог. Как бы то ни было, я наконец увидел гери-кубу и, если бы это зависело только от меня, оставил бы весь их дьявольский род подыхать от холода, когда Венера удалится от Солнца. Впрочем, мое внимание отвлекло новое загадочное открытие. Я быстро шел на поправку и чувствовал себя уже вполне сносно, когда Кель сообщил мне, что в котловане одной из релейных станций экскаватор наткнулся на «нечто, похожее на бетон». Оставив в лагере Рению, еще слишком слабую, я немедленно отправился на стройку и спустился в котлован. По образованию я не геолог, но один мой друг, безвременно погибший в результате несчастного случая – которые хоть и редко, но все же случались и в наше время, – часто брал меня с собой в геологические экспедиции, так что я неплохо разбирался в петрографии. Материя, на которую наткнулся ковш экскаватора, была явно искусственного происхождения. Я приказал расширить и углубить раскоп. Спустя пару часов нашим взорам предстал бетонный купол – действительно низкий купол с круглыми, помутневшими от времени иллюминаторами! У его основания мы обнаружили запертую дверь шлюзовой камеры. Нам удалось ее вскрыть, не причинив конструкции особого вреда, и мы с Келем, надев респираторы, вошли внутрь. Я быстро осознал все значение этой находки. На Венере никогда не было автохтонной жизни, и, поскольку купол напоминал некоторые купола, обнаруженные на Марсе, напрашивался вывод, что обе планеты посетили одни и те же пришельцы. Но что за пришельцы? Предположение о существах неведомой расы выглядело малоправдоподобным. Нет, здесь, как и на Красной планете, побывали земляне, жившие на герметичной станции, окруженной непригодной для дыхания атмосферой. И так же, как и на Марсе, эта первая колония погибла, когда рухнула породившая ее цивилизация. Купол был небольшим и, возможно, представлял собой обычный аванпост. В нем сохранились следы борьбы. Металлическая мебель, выполненная в том же стиле, что и мебель позднейших поселенцев на Марсе, была вся искорежена и даже оплавлена. Внезапно мне показалось, что я стал жертвой какой-то галлюцинации: за толстой стеклянной дверью, на диване, лежало превосходно сохранившееся тело молодой женщины или девушки. Глаза ее были закрыты, на губах играла легкая улыбка, длинные белокурые волосы свешивались до пола. В руке она сжимала маленький зеленый флакон. Мы просто смотрели, не в силах вымолвить ни слова. Я жестом запретил Келю разбивать стекло: это тело сохранилось лишь чудом, и малейшая вибрация могла разрушить его навсегда. И действительно, когда позднее ученые проникли в это помещение, анализ показал, что оно было заполнено инертными газами. На столе они нашли полуистлевшую записку, позволившую пролить свет на загадку. Записка была написана на языке, напоминавшем свенский – древний язык эпохи, предшествовавшей объединению. Молодая женщина, которую звали Хильда Свенсон, по какой-то, так и не выясненной причине считалась крупной политической фигурой. Она предпочла покончить с собой, нежели попасть в руки врагов. Ее приверженцы, подоспевшие слишком поздно, превратили купол в погребальную камеру. Затем они вернулись на Землю, где бушевала война за обладание все еще свободными ото льдов территориями «Европы». Мы решили не тревожить покой гробницы, и тело осталось лежать на диване, вдали от всеобщего любопытства, в том положении, какое ему придали друзья умершей. Один из наших лингвистов, Нилк, прославился благодаря переводу найденной записки. С ее помощью он доказал, что древние диалекты эпохи, предшествовавшей объединению, несмотря на прошедшие тысячелетия, происходят непосредственно от языков первой цивилизации. Никто, повторю, не тревожил уединение усыпальницы, один лишь я иногда приходил туда и подолгу простаивал перед стеклянной дверью, так как спавшая вечным сном молодая женщина была точной копией Рении! Мы заложили станцию чуть поодаль, расчистив с помощью фульгураторов несколько сотен гектаров леса. А затем я получил радиограмму, в которой Совет просил меня вернуться в Хури-Хольдэ. Глава 2. Фаталисты Хани ждал меня в своей лаборатории. Суровое, осунувшееся лицо свидетельствовало о том, что он смертельно устал. Он сразу же, без лишних слов перешел к сути: – Хорк, как вы уже первым это отметили, взрывная эволюция Солнца характеризуется специфическими особенностями, далеко отходящими от классических новых и сверхновых звезд. Так вот, один молодой математик, некто Кельбик из Арекнара, несколько дней назад прислал нам подробный анализ состояния Солнца. Выводы далеко не обнадеживающие. Мы перепроверили все его расчеты – вместе с ним самим, так как он использует новый метод, отличный от вашего. Взрыв Солнца распространится далеко за орбиты Нептуна и даже Плутона. Но это еще не самое худшее. После взрыва Солнце станет черным карликом! – Черным карликом? Но ведь в радиусе десяти тысяч световых лет мы выявили всего две такие звезды! – Ну да… Не повезло, что тут скажешь! Вот расчеты. Можете сами их проверить, если сумеете быстро усвоить кельбиковский метод анализа. Лично у меня на это ушло два месяца! Зато есть и хорошая новость. Очевидно, до взрыва у нас будет на несколько месяцев больше, чем мы рассчитывали. – Так куда двинем? – спросил я. – К Этанору? Или к Белюлю? – К Этанору. Сначала попытаем счастья у ближайшей звезды. Но пока у нас новые проблемы. До Этанора мы доберемся, так как Земля и Венера вместе обладают даже большей массой, чем нужно для преодоления барьера. Меня беспокоит другое: не знаю, как именно, но произошла утечка, и Тираи сообщил мне, что секрет известен фаталистам. Это может сильно осложнить ситуацию. Похоже, их движение набирает силу, и я в который уже раз задаюсь вопросом, так ли хорошо наше старое правило: как бы нам не пришлось пожалеть о том, что мы не можем в точности обрисовать ситуацию триллам! Эта ситуация быстро стала еще более серьезной, чем казалось Хани. Фаталисты поступили крайне ловко: решили не высовываться и выдвинули вперед другую партию – экономистов. Эта старая партия заявляла, что, раз уж текны посвящают себя главным образом «чистым» исследованиям, от которых триллам нет никакой пользы, нужно значительно сократить число текнов и ориентировать их исследования на практические цели. Они не знали, что наши «чистые» исследования могли бы, пожелай мы того, полностью изменить лицо Земли, чего Совет никоим образом не хотел. Мы наконец достигли почти стабильного общественного устройства, при котором триллы являлись «рулем», а текны – «двигателем» – «двигателем», выдававшим лишь ограниченное количество энергии, что делалось намеренно. Каждые пять лет Совет решал, какие открытия могут, без нежелательных последствий, стать доступны всем. Остальные, естественно, не упразднялись, но помещались в «резерв». Когда новость о взрыве Солнца была обнародована, старая «протекновская» партия, находившаяся у власти с незапамятных времен, получила в свою пользу мощный аргумент: пусть внешне изучение звезд выглядело более чем бесполезным, теперь оно – занятие, не имевшее практической цели, – могло спасти планету. И вот теперь экономисты, вероятно подбадриваемые фаталистами, распространяли слух, что текны лгали: даже если оно взорвется, то не станет черным карликом, и цель этой лжи – заставить триллов согласиться с фантастической идеей о путешествии к какой-нибудь другой звезде, предпринимаемом только для удовлетворения любопытства текнов. К несчастью, мы не могли представить четких объяснений: мои собственные методы расчета, говорившие о близости взрыва Солнца, были доступны для понимания от силы паре десятков математиков на всей планете, а те немногие кельбиковские вычисления, что я видел, убедили меня в том, что я и сам пока не могу усвоить его метод. Став жертвами нашей политики сосредоточения знаний у одной политической группы – политики, которая, несомненно, не раз спасала человечество, – мы оказались не в состоянии донести до людей тот факт, что опасность реальна! Более того, мало кто из текнов мог проследить за ходом наших рассуждений: стоило опасаться того, что, по крайней мере, некоторые из них могут поверить первым выводам, легче поддающимся проверке. Наша мудрая и взвешенная политика – ограничение видимого темпа прогресса так, чтобы его мог воспринять каждый, – породила у людей, и у триллов, и у текнов, довольно-таки статическое представление о жизни. Все они без особой радости выслушали бы сообщение о том, что им довольно долго придется лететь к Этанору в не слишком комфортных условиях, особенно если мы в Солодине не смогли бы доказать им, что перелет абсолютно неизбежен. Через неделю после моего возвращения глава экономистов Ужах развернул против нас кампанию в триллаке, палате депутатов. Он яростно обрушился на Совет властителей, обвинив его в непомерной растрате энергии, припомнил несколько смертельных случаев, какие всегда случаются на больших стройках, несмотря на все меры предосторожности, обвинил дирекцию Солодины в неспособности руководить работами и, наконец, потребовал отмены привилегий текнов и возвращения их под общую юрисдикцию, суда над виновными и передачи общего руководства геокосмосами правительству триллов; в заключение он вменил в вину Совету распространение сознательной лжи относительно будущего состояния Солнца. Разумеется, Тираи в первые же минуты его выступления включил прерыватель волн, тем самым отрезав зал триллака от остального мира, но это дало отсрочку всего на несколько часов. С некоторым беспокойством мы принялись ждать решения правительства. Наконец оно было объявлено: вынеся порицание Ужаху за резкий тон, правительство тем не менее постановило начать расследование относительно необходимости путешествия к Этанору. Тем временем президент Тхел обратился ко всем триллам с призывом не замедлять ход работ по сооружению геокосмосов: сомнений в том, что Солнце так или иначе взорвется, уже не оставалось. Ободренный первым тактическим успехом, Ужах в ультимативном тоне потребовал, чтобы я его принял. Я хотел было ответить отказом, когда вмешался Тираи и посоветовал мне принять его. В общем, я согласился, но на всякий случай сунул под папку с бумагами, что лежала у меня на столе, легкий фульгуратор. Глава экономистов вошел с высокомерным видом. Он оказался невысоким мужчиной – что у нас случается крайне редко! – который компенсировал свой «комплекс неполноценности», как сказали бы ваши психоаналитики, тем, что держался очень прямо и напряженно. Он сел, не дожидаясь приглашения. Я молча разглядывал его, припоминая все, что рассказывал о нем Тираи. Отец Ужаха был текном, мать – триллом, сам он сначала был отнесен к текнам, однако в семнадцать лет исключен из этой категории как неспособный заниматься науками: в них он видел не источник знания, а способ пробиться к власти. Естественно, это нанесло серьезный удар по самолюбию Ужаха. Он принадлежал к почти исчезнувшему классу торговцев антиквариатом и однажды что-то не поделил с полицией из-за неразрешенных раскопок с целью последующей продажи древностей в том районе, где в ваши дни находится Сан-Франциско. После того как полиция взяла его бизнес под особый контроль, Ужах ударился в политику и быстро стал главой экономистов. – Итак? – произнес я наконец. Небрежно облокотившись о стол, Ужах ухмыльнулся: – Ну, я полагаю, вы слышали мою речь… – Разумеется! Восхитительный набор глупостей, если хотите знать мое мнение… – Возможно, однако эти глупости все же попали в цель! – Вам известно, что я мог бы приказать арестовать вас? – Что ж, валяйте! – Я пожал плечами. – Пока в этом нет необходимости. На самом же деле я был более раздражен, чем хотел признавать. Экономисты оказались более сильными и уверенными в себе, чем мы предполагали. В какой мере полиция все еще была нам предана? За исключением тех кварталов, в которых проживали ученые, она состояла исключительно из триллов и, так как правонарушения случались редко, была не слишком многочисленной. С другой стороны, последняя война состоялась давно (если быть точным, 2359 лет тому назад), и я сильно сомневался в том, чтобы хоть кто-то среди экономистов или фаталистов имел какое-нибудь представление о тактике или стратегии. Впрочем, я и сам мало что смыслил в этом! – Вы просили о встрече. Хотели что-то сказать мне? – Откажитесь от безумной идеи путешествия к другой звезде, и я обещаю, что все устаканится. Мы могли бы даже отозвать наши требования о сокращении общего количества текнов. – Идея ничуть не безумная! После взрыва Солнце превратится в черный карлик. Вы знаете, что такое «черный карлик»? – Звезда, которая больше не испускает излучений? – Не совсем так. Звезда, которая настолько горяча, что излучения располагаются большей частью в ультрафиолетовом диапазоне. Кроме того, она будет окружена газовым облаком, которое не позволит нам приблизиться к ней достаточно близко без нежелательных последствий. На той дистанции, которую придется выдерживать, мы сможем обеспечить жизнь всего нескольким сотням тысяч людей, да и то на два-три поколения, не больше. – И кто подтвердит, что все это правда? Вы можете это доказать?