– Да здесь он, вместе со мной прилетел, ушел на радиостанцию и до сих пор не вернулся. Тут Петя всех «приколол»: достал из нагрудного кармана плоскую станцию и вызвал начальника радиостанции. После тех событий на Гусинской заставе они четыре таких «ходилки-говорилки» сделали и все машины первой группы испытателей были снабжены этими устройствами. Одна из них находилась в кунге РСБ, у начальника радиостанции. Дальность у них была махонькой, а батарею приходилось отдельно носить в другом кармане, но работала. – Второй – первому. – На приеме. – Там у вас должен быть товарищ посторонний, его просят пройти в штаб. – Он слышал, сказал, что идет. Воронов протянул руку к станции. – Это что? Где сделана? – Это чтобы удобнее было настраивать аппаратуру и бегать не приходилось понапрасну между машинами установки. В Гусинской финны постреливали и диверсии пытались устроить, вот мы и сделали для себя. – Да вас расстрелять, лейтенант, мало, за утаивание такого изобретения! – Я ничего ни от кого не скрываю, товарищ комкор. Проект ламп для нее я передал на завод «Светлана» больше года назад. Лампы изготовлены на опытном производстве в отраслевой лаборатории. А остальное от меня никак не зависит. Радиостанцию РСИ-3М мы сделали тоже больше года назад, но кроме самолетов этого звена, они нигде не используются, хотя мы их уже усовершенствовали, и теперь они шестнадцатиканальными стали, с кварцевыми стабилизаторами частоты. Но серийно не выпускаются. Так кого расстреливать? Меня, за то, что станции совершенствую? Или кого-то другого? – Он всегда отличался абсолютно непроходимой прямолинейностью и умением прямо в глаза сказать, в том числе большому начальству, все, что он думает. Опасное для карьеры занятие! Однако Воронов не был настроен ссориться, вернулся к решению треугольников, разобрался, что зафиксировать снаряд одной станцией обзора получается случайно, поэтому приходится приводить, интерполировать решение, как по времени, так и по скорости прохождения сигнала. Сравнил те же расчеты, полученные с помощью звукоуловителей, отметив, что скорость реализации вычислений заметно возросла, а СКО значительно ниже, чем у пеленгаторов, работающих со звуком. – Сами понимаете, товарищ комкор, без связи между станциями и электронной синхронизации измерений не обойтись, и требуется связь с батареями, настроенными на контрбатарейную борьбу. В этом случае эффект будет значительным. Чуть меньше месяца назад мы сдали флоту станцию «РИФ», она побольше, но имеет вычислители в своем составе. Одна из установок, только что пришедшая на испытания, состоит из пяти машин и имеет более мощный передатчик и вычислитель в своем составе, поэтому удалось точно зафиксировать скрытую позицию одиночного орудия, и со второго ее выстрела получить место для нанесения удара. Приемник там позволяет корректировать огонь с использованием фугасных снарядов. – А бетонобойных? – Фиксируется разрыв или всплеск, пробитие не зафиксировать, но приблизительное место падения можно высчитать по баллистической кривой. Особенно эффективно работает по медленно летящим снарядам гаубиц и минометов. В это время в комнату штаба вошел человек в одежде кубанского казака, взял веник, стоящий у входа, вышел и вернулся с обметенными от снега онучами. Снял башлык, папаху, полушубок и, растирая руки, лицо и уши, подошел к столику у стены, где стоял чайник, стаканы в подстаканниках и другие принадлежности для чаепития. Прикоснулся к чайнику, проверяя температуру, налил заварку, добавил кипяток и положил несколько кусков сахара. – Примораживает, однако! – заметил он, подошел к столу с картами и обменялся рукопожатием с Григорием Штерном. Тот спросил: – Водку будешь, комдив? А каково моим в поле сейчас приходится? – Я на военном совете буду голосовать за ваше предложение ввести водку в рацион на фронте, Григорий Михайлович. – Я не об этом, – отмахнулся командарм, – почему задержался? Что-то не так? – Да нет. Удивили меня местные радисты. Можно сказать, натыкали носом в то, что связью обеспечить войска на марше не можем, а у них все это есть. Локатор на ходу работает, большая радиостанция и куча маленьких с ретрансляцией через большую. Дуплексные, многоканальные радиостанции на всех машинах, переключение частот одним пальцем, миниатюрные антенны и приемопередатчики в кармане. Одно плохо: все с опытного производства и самоделки. Но могу сказать: у них связь есть, и по сравнению с ними штаб любой армии таких возможностей не имеет. А все «висит». Целый год висит, промышленность даже не пошевелилась. Где этот Ночных? Никак его поймать не могу. Был – здесь – ушел, уже часа три. – Вон он. Петру пришлось вставать и представляться. – Сразу вопрос: учился в Ейске? Какой факультет? – Истребительный, ускоренный курс. – А криптографию откуда знаешь? – Мать ее преподает во Фрунзэ. – Что такое «Фрунзэ»? – Высшее военно-морское училище имени Фрунзе. – Силен, бродяга! Николай Николаевич, они случайно или специально прихватили это орудие? – Целенаправленно, Ваня, и с помощью новейшей аппаратуры, которая в войсках нужна, как воздух. – Что скажешь, лейтенант? Почему не принимают твои произведения в серию? На испытания подавал? – продолжил допрос начсвязь. – Заявку подавали, до государственных дошли только три РЛС, одну из которых испытать не можем, для нее во всем ВВС нет самолета. – Что-нибудь огромное? – Да нет, двадцать четыре килограмма полетного веса. Из-за винтов требуется двухмоторная машина, без турельной установки в носу, размером примерно с тяжелый истребитель Таубина или Bf110, немецкий. – То есть он небольшой? – Да маленький совсем. – А для чего? – Ночной и всепогодный истребитель-перехватчик, для нужд ПВО и флота. – Так почему промышленность не берет? Твое мнение? – Из-за Фрязино. Деньги потратили, завод с задержками и огрехами построили, а требуется признаться, что технология устарела, и все придется переделывать, а там – поточная линия. Начальник связи РККА опустил голову, он понял, что его голова будет следующей, седьмой, в длинной череде расстрелов очередных «врагов народа» на этой должности. Все в комнате притихли, потому что вылетела изо рта Петра новость не самая приятная для ушей командования. Речь шла о миллионах фунтов стерлингов, потраченных на пустой проект, за них кого хочешь могут объявить врагом народа. – Вы как хотите, а я по коньячку вдарю. Майор! Посуда есть? И распорядись, чтобы закуски соорудили, – сказал самый старший по званию из присутствующих Штерн. Майор Кузнецов вышел из штаба в столовую. Штерн порылся в своем портфеле, достал оттуда коньяк, сгонял Петра к столикам за стаканами, разлил на четверых, быстро и уверенно. – Будем поднимать вопрос, товарищи начальники. Связь, действительно, ни к черту не годится. А он проблему решил. – Там еще одна закавыка, товарищ командарм, Пятое управление, слаботочку, вывели из состава Наркомата вооружений и авиапрома. Они теперь гражданские, и пока их никуда не определили. Девять месяцев бродят неприкаянными. На заводах заканчиваются деньги, они на самообеспечении, вот-вот встанут, – сказал Петр. Командарм хмыкнул и провозгласил тост: – За удачу! Петр вообще-то не пил практически, начальство хватануло коньяк как водку, до дна, Петр тянул-тянул с глотком, но под насмешливые взгляды «офигенного начальства» решительно выдохнул и проглотил проклятый коньяк. Присутствующие заулыбались. – Пацан совсем, пить не умеет, баб, наверное, тоже не тискал. Ниче, парень, кои твои годы! У каждого из начальников нашлись «фронтовые», но, плотно поужинав, все разъехались по делам. Петя дошел до домика, где жил, и рухнул, поругивая козлов, которые его напоили. Он не знал, как им было страшно вылетать из Реболы в Москву на срочное совещание военного совета РККА. Наступление по всем направлениям, кроме двух северных, было остановлено у основных линий обороны противника. За 27 дней преодолено только предполье. Предвоенные планы рухнули, как карточный домик. И кто-то за это должен ответить. Проснулся Петр от ощущения, что в кровати он не один. Так и было. Его состоянием воспользовалась хозяйка дома, тридцатипятилетняя учительница местной школы. Они с коллегой отмечали окончание второй четверти, коллега ей подмигнула, они пошептались, соучастница помогла раздеть Петра и, с хитрым выражением лица и притворной стыдливостью, удалилась. У меня устойчивость к спиртному побольше, чем у Петра, поэтому все слышал и иногда видел. Девушка еще молодая, чуть располневшая, но тут большинство такие. Я организовать отпор не мог, телом Петра я владел довольно относительно, и только когда он находился в нормальном состоянии. Зарядку мы всегда вместе делали. Но каково было Петру проснуться со «старухой» вдвое старше себя, от которой несло перегаром. Я перевел его мысли с легкой паники на стремительный отход, он оделся и ушел, не разбудив провокаторшу и ее соседку-сообщницу. Вымылся в расположении погранзаставы, перебросился несколькими словами с дежурным по отряду, позавтракал, отдал распоряжения остальным сниматься и менять места дислокации, и через четыре часа они вылетели парой в Кудама-Губу. Его вещи из квартиры забрал посланный краснофлотец. Провокация «Женись, насильник» – провалилась. По словам дежурного, это не первая попытка девушки кого-то на себе женить и законно уехать из этих мест. Пока перемещались локаторщики, вводили Саню Хабарова в строй, он давно не снимал и с новой модификацией радиостанции знаком только понаслышке. Ему, Саше, больше понравилось летать с Петром, поэтому пошел к нему ведомым, ибо больше свободы было, чем под началом у Алексея. Вот на этом их финны и поймали. Целью наступления на этом участке был город Лиекса. Маршрут наступления проходил мимо громадного зарастающего озера Коитере, весь северный берег которого был сплошным клюквенным болотом. Но на болоте деревья не растут. Летом – это топь гиблая, а вот морозной зимой это место превращается в отличный аэродром подскока. Вокруг этого озера-болота проходит шоссе, съемками которого они и занимались. 29 декабря мотор у Александра начал подчихивать еще в начале работы над шоссе. Петр приказал разворачиваться на обратный курс, в этот момент обнаружил визуально, что уже снял фотоаппарат Сани: большое скопление людей и техники в лесу у Кививаара. Мотор у Александра пропускал и подчихивал огромными сполохами пламени вначале из двух, а потом из четырех цилиндров, и еле тянул. Леша и Тагир уже взлетели, но им предстояло пролететь 48 километров, а Толик Вахромеев, оператор, зафиксировал появление трех пар противника, взлетевших как раз с этого болота. Из Гимол поднялась эскадрилья 49-го полка, но им лететь еще дальше. Дистанция между парой Петра и противником всего 18–20 километров. А Саша должен долететь, у него важные сведения: нашли расположение 8-й дивизии финнов. До этого были вскрыто расположение 14-й дивизии, которая в основном и была задействована против нашей 54-й. Они действовали севернее. Предстояло продержаться порядка трех-четырех минут, и подоспеют свои, и не дать сбить Хабарова. Петр действовал быстро, но аккуратно: у «фиатов» скорость много меньше, чем у И-16, но от двух до четырех крупнокалиберных пулеметов, и в лоб лучше не лезть. Вертикальными маневрами сорвал последовательные атаки трех пар, на выходе из крайней атаки сам получил повреждения, перестал действовать правый руль глубины, упала маневренность по вертикали, пришлось уйти в горизонталь. Обстрелял еще раз ведущего первой пары, на развороте чуть не столкнулся с «фиатом», но сорвал их атаку на беззащитный «ишак» Александра, правым переворотом уклонился от атаки третьей пары, в этот момент появилось пламя на крыле. Подтекал бензин из основного бака, и выхлопные газы подожгли его. Бак был протектированным, но от пуль винтовочного калибра. Пламя сорвать удалось. Подошла пара Ухов – Бердымухамедов, Сашка был цел, хоть и терял высоту, но тянул, тем более что линию фронта они пересекли. Получив «добро» от Ухова, пошел вперед, но вновь вспыхнуло крыло, крутился, вращался, пытаясь сбить пламя: центроплан у «ишака» деревянный, а консоль – перкалевая, дойдет до нее, только успевай выпрыгнуть, а высоту Петр упустил. Я вспомнил, как отец рассказывал о такой ситуации на «Яке», тогда он выполнил прыжок с пятидесяти метров, методом срыва. Я успел подумать о левой боковине и о том, что парашют надо выставить за борт и бить по кольцу. Петр открыл боковину, попытался набрать высоту, но пламя перекинулось на перкаль. – Всё! Пора! Воздух ударил его изо всех сил, но парашют вывалился за пределы кабины. Он ударил по кольцу, его ударило о козырек кабины ногами, дернуло куполом так, что все кости затрещали, и боком протянуло по «мягкому пушистом снегу», который содрал очки и до крови расцарапал лицо. А вот встать Петр не смог. Самолет упал примерно в полутора километрах от места приземления. Лыж нет, местность – замерзшее болото, покрытое толстым слоем снега. Нога – как будто по ней футбольный нападающий ударил с маха, но перелома нет. Впрочем, идти бесполезно. По такому снегу далеко не уйдешь. Быстро стемнело и его не нашли. Над упавшим самолетом покружился У-2, не садился, так как быстро темнело, и ушел на восток. Он пополз к месту падения. Встать не было ни малейшей возможности. Все силы ушли на это бесконечное плавание в рыхлом снегу, затем выбрался на хрупкий наст, и дело пошло быстрее. Парашют он собрал, за его утерю в то время грозили трибуналом, да и палатку из него можно сделать. Неподалеку от места падения нашел левую консоль крыла и превратил ее в лыжу. С помощью которой перебирался через рыхлые участки. Самолет сгорел полностью, вместе с ракетницей. Вокруг голое болото, с парой сосенок невдалеке, туда и направился. Долго пилил стропорезом первые ветки, затем соорудил палатку, разложил костерок и забылся коротким сном. Проснулся от голода и холода. Аварийный паек, большой, сгорел в кабине, на парашюте в кармашке пара плиток шоколада и пеммикана. Перекусил и продолжил заготовку дров. Наконец, дерево упало, и удалось разжечь костер. По нему его и нашел конный разъезд частей охраны тыла. С дороги, проходившей чуть в стороне, они обнаружили дымок, заинтересовались и смогли пробиться к нему. А у Петра уже начался жар, простудился он за эти двое суток крепко. Новый 1940 год он не отмечал, беспамятствовал в медсанчасти 96-го саперного батальона в Лахколампи, откуда его первого января вывезли в Лодейное Поле, а оттуда в Ленинград в 1-й ВМГ. Записали его по фамилии, выбитой на наградной табличке «маузера». Этот «маузер», как талисман, берег его из-за подписи вождя на оружии. В 73-м погранотряде попытку «дамочки» поднять скандал и потребовать наказать «насильника», есть свидетели, замяли. – Не давай летчикам, они по нитке ходят. Звонил я в Кудама-губу. 29-го он не вернулся из боевого вылета. Так что дело возбудить не могу, в связи со смертью подозреваемого, – сказал комиссар отряда и выпроводил девушку из кабинета. Петра подвело то обстоятельство, что он только что вышел из тяжелого маневренного боя и был мокрым от пота. Да и «плавание в снегу» бесследно не проходит. В результате двухстороннее крупозное воспаление легких, в условиях полного отсутствия антибиотиков. В общем, выкарабкивался он из болячек полтора месяца. За это время его документы успели отправить в архив РККФ и внесли записи об этом во все данные. Мать получила похоронку, как на пропавшего без вести. Похорон не было, войска двинулись вперед, война закончилась 25 января 1940 года подписанием нового мирного договора с Финляндией. Условия Финляндия получила гораздо более жесткие, чем я знаю по другой истории. Вся Лапландия объявлена территорией СССР. Финнов заставили демонтировать оборонительные линии на тех участках границы, которые у нее сохранились. Две новые военно-морские базы в Ханко и Порккала-Удд. Полная демилитаризация Аландских островов, с которых вывезли 12? орудия на Порккала-Удд. Матери в училище он смог позвонить в день окончания войны. Раньше он не вставал и не ходил. Вновь занялся сменой фамилии, в прошлый раз ему отказали, а в этот раз препятствовать не стали. Он до возвращения в Ейск так и не узнал, что на него приходил отзыв в Москву в Управление связи РККА, которое вернули обратно, в связи… Летную комиссию прошел здесь же, в Ленинграде, в том же госпитале. Отпуск по ранению ему не предоставляли, ран не было, так, ради собственного удовольствия в снегу выкупался. Поэтому, сразу после получения штампа «Годен к летной работе без ограничений», выехал в Ейск. Где поставил на уши все училище. Его ж уже вычеркнули из списков. Подполковник Кузнецов получил полк на Балтике, Тагир – эскадрилью на Тихом океане, Ухов стал замкомандира полка в Евпатории. Четвертой эскадрильей теперь командует майор Саня Хабаров, который и разрулил всю ситуацию. Плюс Андреев, уже генерал-майор авиации, его тоже вниманием не обошли из-за этой командировки, очень обрадовался. Распорядился поднять архивы и вернуть отосланный назад в Москву орден. И написал представление на присвоение очередного звания старший лейтенант. По выслуге Петр уже подходил под очередное. Направили его в 6-ю эскадрилью, где он принял звено из трех сохранившихся самолетов-разведчиков. В марте неожиданно получил письмо от Летты, дочери Михаила Александровича, которая не знала о том, что он «погиб». В нем она сообщала о смерти своего отца и приглашала в отпуске посетить ее в Ленинграде. Только после этого Петр начал связываться с НИИ-9 и узнавать, как и что творится с этими разработками. Из госпиталя не выпускали, а времени после выписки не дали, выписав воинское требование на тот же день. За этим жестко следили, и врачи не отошли от инструкций ни на шаг. Во всем, что произошло, Петр винил только самого себя, не справился он в поединке с шестью противниками, а требуется летать так, чтобы это были семечки для настоящего истребителя. Основательно взялся за стрельбы и технику пилотирования, так же жестко требуя этого и от своих курсантов. За что и получил от них кличку «Жареный», из-за ожога на щеке, с которого снег содрал кожу. Новая кожа почти не загорала и резко выделялась на лице своим бело-розовым цветом. Летом он в Ленинград не поехал, предложили путевку в санаторий ВВС в Гаграх, там его и провел. В начале сентября получила продолжение история с «изнасилованием». Из тех же Гагр возвращался Кузнецов, который с женой и ребенком заехал в Ейск. Они здесь служили семь лет, поэтому проехать мимо не могли. Петр с ним практически столкнулся нос к носу, выходя из ангара шестой. Тот шел именно к нему, поэтому облапил его, приподнял и сказал: – Живой, чертяка, живой! У Петра исподволь гуляла нехорошая мысля, что его звено бросило умирать в том болоте. Поэтому он ответил: – А что мне будет? – Так ведь я послал «утенка» сразу по маршруту, они вернулись, сказали, что нашли, самолет полностью сгорел, труп в кабине, доставать не стали. Потому что обгорел сильно. – Не садились они, Григорич. Я их видел, но я выбросился за полтора километра от места падения машины. Просигналить было нечем, ракетница оставалась в машине.