Стальнов покивал головой: – Согласен. Ну и всё-таки, что будешь с этим знанием делать? Борис взял в пальцы сигарету из пачки, покрутил, но закуривать не стал: – Ну, квартиру я осмотрю, конечно, хоть и знаю, что там этого ничего нет. Осмотрю просто для очистки совести. Да и привыкнуть надо будет. Ненужное выкинуть. Ещё в завещании были погреб с подвальной кладовкой. Их Стрелецкий не обыскивал. По крайней мере, мне ничего про это не говорил. Вот там поищу. Где ещё можно искать – представления не имею. Если, например, дядь Валера клад этот зарыл где-нибудь, то я никак об этом узнать не смогу. Никакого разговора у меня с ним не было, и карты Флинта он мне не передавал. А в квартиру завтра пойду. Друзья ещё немного посидели за неторопливой беседой, вспоминая теперь ушедших близких, минувшую, казалось бы, совсем недавно, бурную и непредсказуемую юную жизнь, героев своей молодости, и Борис ушёл. Глава 8 Глава 4. В наступившие выходные, Торопов, как и задумывал, занялся расколкой еловых заготовок на пластины для верхней деки. Процесс включал в себя перевозку до цеха, который находился в городском механическом заводе, где и была необходимая для его целей высокоточная гильотина – гигантские ножницы, на которых можно было вывести нужную высоту ножа. А дальше уже шёл сам процесс, в котором участвовали четверо человек – сам Борис, его подмастерье Витёк, и оператор станка с помощником. Осуществить задуманное стало возможным почти через целый год мытарств мастера в кабинетах заводоуправления. Для окончательной реализации замысла требовалось договориться о работах в цехе с руководством предприятия. Борис никогда не любил хитрить и втягивать в свои планы посторонних, поэтому со всей ответственностью сам ходил по кабинетам всех главных и всех замов, «добивая» до конца необходимые бумажные процедуры. Коллекция подписей на итоговом документе выглядела не мельче, чем какая-нибудь Декларация о чьей-нибудь независимости. Станок использовался в две смены, а в третью его приводили в порядок. Нужно было найти время в выходные, чтобы не сорвать текущие производственные планы. Кроме того, требовался особый нож с увеличенным вылетом резака. Описание запланированных операций заняло в разработанном и утверждённом проекте целых двадцать пять листов. По итогам работ у гитарного мастера на руках оказалось тридцать две пластины, по размерам вполне подходившие для деки, но сколько из них годится использовать для этой цели – не знал никто. Это могло выясниться только на месте, в мастерской. А всё остальное ушло в отходы. Но и эти щепы тоже нужны – из них должны получиться внутренние пружины корпуса гитары. Обмотав две стопы полученных заготовок мягкой мешковиной, Борис с Витьком отнесли их в нанятую для перевозки Газель. Водитель грузовичка, увидев объёмы реального выхода в сравнении с тем количеством древесины, что грузили утром, с досады выплюнул недокуренную сигарету: – Остальное испортили, криворукие? Витёк, осторожно укладывавший драгоценный теперь груз в кузов, не удержался: – Эй, организм, послушай, что скажу, ты сейчас присутствуешь при рождении шедевра среди мирового музыкального инструментария и лучше запомни этот момент в деталях – через годик будешь интервью за деньги давать, описывая это событие. Водитель, немного старше самого Витюши, сделал «сурьёзное» выражение лица и бодро ответил: – Ага! Всенепременно! Тогда нужно повторить – ты ещё раз притащи и в кузов уложи, а я на камеру сниму, для потомков. Подмастерье открыл было рот для ответа, но Борис, заметив намечающуюся дуэль, пальцем прижал снизу его подбородок: – Форточку закрой, а то весь ум выдует. Залезай, поехали – день скоро закончится. После разгрузки мастер вместе со своим помощником аккуратно разложили пластины на просушку, после чего присели передохнуть. Заваривая чай, Борис принялся «воспитывать» подопечного: – Витя, что ты с ним связался? Не видишь, что человек очень далёк от нашей работы, и вдобавок – просто хамло? Витёк, который в это время задумчиво вертел в руках брусок желтоватой древесины, думая о чём-то своём, ответил: – Учитель, у меня один недостаток есть – я с дураками не умею разговаривать. Учитель замахал руками: – Это я знаю. Ладно, проехали. Кстати, что-то давно уже я не вижу ничего нового из твоих «малых скульптур»? Что случилось – настроения нет? Или идеи закончились? Ты печенье будешь? – Борис Алексеевич, зачем спрашиваете? Вы же знаете, что я за коробку печенья и банку варенья Родину готов продать! Конечно же, буду. Скажите, а это какое дерево? – спросил он, протягивая мастеру брусок, который рассматривал. Тот взял в руки основательный параллелепипед, покрутил и поцарапал ногтем поверхность: – Липа. А ты что, намереваешься резать из него? Не порти, хорошая заготовка. – Борис Алексеевич, что значит это ваше «не порти»? То есть, я, вырезая в порыве вдохновения из брошенных вами на пол отходов, дивных обликом рыбок и кроликов, а недавно и верблюда создал, получается «порчу»? Этот брусок в углу валялся, вон около того чудовища в полиэтилене. Он был грязный и всеми забытый. Когда я поднял его с пола, то сразу ощутил, что у меня появились некоторые задумки, и я уже начал видеть внутри этого бруска облик грядущего шедевра, и тут слышу – «Не порти!» – и от кого слышу! О боги! За что мне это? Творца во мне за что гнобите? Борис уже начал хвататься за живот: – Ну всё, Витюша, хватит! Хватит уже! Делай, что хочешь, за бога ради! Подмастерье в это время «метал» из открытой банки печенье почти со сверхзвуковой скоростью: – Учитель, вы присоединяйтесь, а то баночку-то я добью скоро! И, кстати, хочу у вас спросить, вы чем последние дни так обеспокоены? – С чего ты решил? – Борис Алексеевич, я, натура творческая, и тонко ощущаю все психические флюиды начальства. Вижу, что вы постоянно что-то обдумываете, и тревога поселилась у вас на челе. Я не ошибся? Борис серьёзно ответил: – Да, ты прав, Витя. Извини, но я не всем с тобой делюсь, потому что не обязан этого делать. Но об этом – расскажу. Ты должен знать. – Слушаю вас, учитель. – Ты же помнишь Валерия Сергеевича? Ну, пожилой человек такой, седой. Он у нас тут в мастерской последний раз был чуть меньше месяца назад. Помнишь? Витюша закивал головой: – Помню, ага. Он ещё просил Кларенса Клемонса поставить послушать. – Да, точно! Хочу сообщить тебе – он умер. – Да я знаю, учитель. – Знаешь? А тебе кто сказал? – Так писали везде. Это и не новость, вообще-то. – Витюша, ты про кого говоришь? – Ну, о Клемонсе. – Ты, Витя, иногда пугаешь меня своим способом мыслить! Умер Валерий Сергеевич! Витюша ответил с испуганным лицом: – Ну и ну, дядь Валера… Жалко-то как. Хороший дед был, не злобный совсем. И в инструментах разбирался хорошо. Хлабуду эту в полиэтилене посоветовал в угол поставить. Сказал, что там температура стабильнее, и не заденет никто. Стариковской тупости в нём совсем не было… Очень жалко. Больше уже не зайдёт к нам… – Да, Витёк, не зайдёт. И ещё, послушай, чтобы для тебя не было неожиданностью – он перед смертью составил завещание, и наследником всего своего имущества определил меня. Причин я не знаю. Витёк так округлил глаза, что Борис забеспокоился: – Ты чего? – Вот это да! Вы только представьте – не было ничего, а тут вдруг с неба – х-х-хр-ряп! – Витюш, успокойся, мне не надо ничего такого представлять – я как раз внутри такой ситуации. Но ты прав, действительно – хряп, и всё! Это точно. – Дядь Боря – это же прямо, как в кино! Р-раз, и вы – наследный принц! А от чего деда умер? – Старый был, от чего. Витя прикусил нижнюю губу: – А вот мне кажется, что я не умру… Вот с самого детства кажется. И что – квартиру тоже вам? – Ну говорю же тебе – всё имущество. И квартиру, значит, тоже. – Учитель, так вы теперь завидный жених. Сейчас невестушки косяком пойдут. – Закрой рот, салага! Тебе откуда знать? – Да бабушка рассказывала. – Короче, ладно. Давай по домам, на сегодня всё. Завтра с утра будешь вон на ту болезную гитарку верхнюю деку клеить. Ты всё подготовил – отшлифовал? Розетку сделал? – Шеф, усё готово, завтра загоню в форму, замажу, закреплю – дел на час. А вы уже в квартиру въехали?