– И рассказал он историю, которую слышал от своего отца, потому как сам в то время воевал на гражданской. Осенью девятнадцатого года, привёз слуга, а звали его Демид, хоронить своего барина. Говорил, мол здесь похоронены все его родственники. На этом Новодевичьем кладбище при Воскресенском Новодевичьем монастыре, на протяжении многих лет, действительно хоронили петербургскую аристократию, представителей дворянства, цвет столичного чиновничества, врачей, юристов, академиков, а также знаменитых художников и актёров. Однако после октябрьской революции кладбище подверглось беспощадному вандализму. Были снесены все церкви, часовни, и разорены многие могилы. Поэтому, захоронений предков отца найти не удалось. Время было скверное, ни могильщиков, ни управляющего, да и хоронить человека «из бывших», как их тогда называли, было не безопасно. Банкир, барин, а значит кровопивец, враг народа. Голод, вот что сподвигло сторожа разрешить Демиду выкопать могилу для барина. – У отца с матерью помимо меня, ещё пять ртов было. Мать с ума сходила при виде как дети от голода в обмороки падали. А Демид тогда возьми и предложи отцу пол мешка картошки, кулёк муки, и чуток сахарку. Ну как от такого богатства отказаться? – вспоминал старик, потягивая самокрутку. Закашлявшись, он сделал паузу, а затем продолжил. – Зима, земля в камень превратилась, а Демид так старался, так отчаянно рыл могилу, что отец не мог не поинтересоваться, за что слуга столь предан своему барину? Чего такого тот для него сделал, что он ему и мёртвому служит? На что Демид ответил, что барин жизнь ему спас. Интересно отцу стало, как такое могло случиться? А Демид и говорит, мол поможешь могилу выкопать расскажу. Вот долбит отец кайлом мёрзлую землю и слушает. Родитель вашего отца, ваш дед значит, славился владельцем отменных верховых лошадей, гончих псов и русских борзых, а всё потому, что охотиться страсть как любил. Так вот в честь помолвки единственного сына, приказал он организовать охоту. Демид в то время самым молодым загонщиком в поместье был, опыта мало, а выказать себя перед барином ой как хотелось. И вот, зимой, по белой тропе началась охота. Верховые загонщики, среди которых был Демид, направляли волков на охотников, что двигались им на встречу в санях, держа при себе борзых. Волков было несколько. Уставшие от погони они из последних сил мчались по глубокому снегу на встречу смерти. Господа охотники уже держали их на прицеле, когда неожиданно споткнулся и упал конь, ведущего погоню Демида. Раздались выстрелы и скулёж падающих на снег окровавленных волков, а последний оставшийся в живых, вдруг развернулся, да и прыгнул на лежащего в снегу загонщика. Парень уже видел перед собой оскаленную пасть зверя, готового вцепиться ему в горло, как вдруг волк замертво упал рядом с ним. Пуля вашего отца, попавшая аккурат под левую лопатку серого, спасла Демида от страшной смерти. Старый граф хотел было приказать выпороть нерадивого загонщика, но ваш отец отговорил его это делать, и попросил отдать Демида ему. Так стал он слугой младшего графа Дементьева. Много лет уж прошло, а я по сей день помню эту историю, и как отец велел, рассказываю её уже моим внукам. – Ну что ж. Причина преданности Демида вполне понятна, и ваша благодарность тоже. Но неужели никто из власти имущих, не поинтересовался тогда этой странной могилой? – спросила я. – Ну как же! – усмехнувшись отвечал старик, – приходили, за грудки отца хватали, допытывались не враг ли народа здесь захоронен. А он возьми, да скажи, мол доктор здесь покоится, который самого этого лечил, и пальцем так в небо. И что ему лично поручено следить за его могилой. Кто и что приказал, эти люди конечно же проверять не стали, побоялись, а дабы на всякий случай угодить, предложили сыскать подходящую плиту. Крест каменный в земле плохо стоял, то и дело наклонялся, неустойчив был, упасть мог. Так позже, они не только плиту приволокли и крест в ней укрепили, но и оградку чугунную где-то раздобыли. Во как! – Да, занятная история. А Демид? Он ещё когда-либо здесь появлялся? – А как же! Приходил, навещал своего барина, как полагается по церковному календарю. А последний раз я видел его здесь перед самой войной. Отец мой тогда уж помер, так он ко мне обратился. – С чем же в тот раз? Затянувшись несколько раз подряд едким дымом самокрутки, старик отбросил в сторону, всё что от неё осталось, и тяжело вздохнув заговорил, только уж больно грустно. – Стар он уж был, плох очень, ходил с трудом, кашлял постоянно. Сказал, что пришёл в последний раз, потому как помирать ему скоро. А ещё сказал, что поговорить надобно. Я его домой к себе привёл. Жена нас чаем напоила, он поблагодарил, потом как-то странно засуетился, и достав из котомки свёрток, положил его на стол. – Мне это уже не к чему, а вам пригодиться может, – сказал он, освобождая небольшую коробку от вороха тряпья и бумаги. Но прежде, чем открыть коробку, взял с нас обещание содержать могилу его барина, в наилучшем виде. – И что ж в ней было, в этой коробке? – сгорая от любопытства, спросила я. Сторож снял с головы капюшон, и загибая пальцы стал медленно перечислять. – Так значит. Золотой перстень с большим чёрным квадратным камнем, булавка золотая для галстука с жемчужиной, шарик перламутровый с резьбой, видно на трость когда-то наворачивался. Двое карманных часов с крышечками, на кнопочку нажимаешь, крышечка та открывается, и музыка играет. Одни часы золотые, другие серебряные. Табакерка, украшенная самоцветами и пару женских браслетов из серебра. Всё. – А где же сейчас эти вещи? – Во мне, в жене моей, в трёх невестках, в пяти внуках от трёх сыновей, что на фронте тогда воевали. А ещё, в двух десятках детей, чьи родители в блокаду померли, – с укором взглянув на меня, резко ответил старик. – Простите, я не хотела вас обидеть. Но я не поняла, как это в вас? – А вот так! Когда Демид ушёл, спрятал я подальше эти сокровища. И хоть понятное дело, что ни денег, ни еды нам не хватало, продать из этого что либо, я побоялся. Откуда, спросит советская власть, у кладбищенского сторожа такие-то цацки? И повели бы меня тогда под белы рученьки в кутузку. А семья? Ну а через полгода началась война. В блокаду, пропали с улиц все собаки, все кошки, а воробьи да голуби в первую очередь. И стали на кладбище подозрительные люди появляться. А однажды, проходя мимо вот этого самого склепа я услышал из его окошка, разговор двух мужчин. Один другому обещал продукты, если тот достанет ему какие-то старинные картины. Напугал я их тогда до смерти, закрыть грозился, и сообщить куда следует. Потом подумал, подумал, мол мне-то что с того будет, какая польза? Тогда, принялся я их шантажировать, а они меня. В конце концов сговорились. И стал один из них мне продукты приносить, но не за так. Последнюю вещь, тот самый перстень с большим квадратным чёрным камнем, я ему аккурат накануне прорыва блокады отдал. Вот так и получилось, что этот мёртвый барин и его преданный слуга, несколько десятков людей от голодной смерти спасли. – Я вам верю, и за всё благодарю. Теперь буду приезжать и ухаживать за обеими могилами. – Ну уж нет! Что хотите делайте, приходите, цветы приносите, за могилой того офицера ухаживайте, а за этой, как я ухаживал, так и буду. И детям своим накажу, и внукам, и правнукам. – Хорошо, пусть будет по-вашему, – ответила я, но не смогла удержаться, чтоб опять не задать вопроса. – Извините. А с чего вы решили, что там офицер похоронен? – Так ту могилу я с отцом рыл. Видел я его в гробу, красавцем был, хоть и со шрамом через пол лица. Глаз у меня намётанный на ихнего брата белого офицера. Поди не один год под их командованием прослужил. А хлопотала за него пожилая женщина, продуктами она с нами расплатилась. Записали его как солдата-большевика, умершего от ранения в голову, на что из госпиталя справка имелась. Подле могилы девчушка стояла, дочь его, плакала она сильно, а паренёк молоденький под руку её держал да утешал. – Той девчушкой была я. – Вот те на! Так кем вам доводится офицер, ежели банкир ваш отец? – Граф Александр Дементьев – человек, давший мне жизнь, мой настоящий отец. А офицер Александр Лавров – спас меня, подарив вторую жизнь. – А мать ваша жива, аль уж нет? – спросил старик. – О ней мне ничего не известно, – солгала я, чтобы закончить разговор. Всё это время, внук смотрел на бабулю, словно заворожённый, и сейчас ожидал слов, которыми она подытожит свой рассказ. Так и случилось. Сдерживая слёзы, она грустно сказала. – Так мои отцы, два Александра, соперники при жизни, сумевшие примириться перед смертью, лежат на кладбище напротив друг друга. С тех пор я навещала их обоих, а мой сон исчез навсегда. И знаешь, я до сих пор скучаю по нему, так как знаю, чьи руки меня обнимали. Не сумев справиться с болью нахлынувших воспоминаний, Маше захотелось побыть одной, и она ушла к себе в спальню. А Дмитрий, дабы сдержать обещание, полез на крышу дома, сбрасывать снег. Глава II Набросив на плечи шубу, Маша вышла на крыльцо, позвать внука обедать. Глядя на лёгкие размашистые движения, которыми он разбрасывал снег по обе стороны от центральной дорожки, она вдруг вспомнила то далёкое время, когда вот так же стоя на крыльце, любовалась мужем, сыном и внуком, превративших уборку снега в весёлую игру. Всё началось с того, что разгребая снег, сброшенный с крыши, каждый пытался незаметно осыпать им другого. Затем, побросав лопаты, все трое начали играть в снежки, толкать друг друга в сугробы, и лишь когда силы были на исходе, заключив мировую, они дружно принялись очищать дорожку, ведущую к крыльцу. – Дима! Дима! Заканчивай! Обед стынет! – освободившись от воспоминаний крикнула Маша. Скрестив над головой руки, Дмитрий подтвердил окончание работы, и направился к дому, похлопывая лопатой по верхушкам сугробов, окаймляющих дорожку. У лестницы, он воткнул лопату в сугроб, отряхнулся, затем взбежал по ступенькам и обняв бабулю за плечи, вошёл с ней в дом. – Что, с морозца аппетит сильно разгулялся? – улыбаясь спросила Маша, наливая внуку из пузатой фарфоровой кастрюли, вторую порцию куриного супа. – О да! Честно говоря, такого аппетита у меня давненько не было. Я когда нервничаю, вообще есть забываю, – ответил Дима, отламывая кусочек от хлеба, лежащего на блюдце. Поставив тарелку перед внуком, Маша погладила его по голове, после чего взглянув в окно грустно сказала. – Смотри-ка, уж стемнело. Тебе ехать скоро, завтра рано на работу. – Если ты не против, то я и сегодня переночую у тебя, а завтра просто выеду пораньше. – А Катя? – Я позвоню ей и предупрежу. – Хорошо, оставайся, тем более что мы не договорили. Покончив с основными блюдами, Маша принялась готовить стол к чаепитию, а Дмитрий принёс дров, и разжигая в камине огонь задумчиво спросил. – Как ты думаешь, твоя мать стала счастливой там, куда уехала от тебя и твоего отца? – Не знаю. Я не желала ей зла, но и счастья не желала, поскольку считала, что она его не заслуживает. – А наша Катя? – Ну, во-первых, твоя дочь, покамест не натворила ничего такого, чтобы стать несчастной на всю оставшуюся жизнь. А во-вторых, понятие счастья у всех разное. И всё же, я склонна верить, что победит здравый смысл, а не дурная наследственность, которая из неё полезла. Проблема в том, что Катя унаследовала от моей матери не только красоту. Человеку, у которого отсутствуют такие качества как стыд и нравственность, живётся несомненно легче, чем тем, у кого они есть. Главное, чтобы Катя не вошла во вкус к такой жизни, и не опоздала с выводами. – Но мы же можем ей помочь. Подскажи только как? Я готов на всё, чего бы это не стоило! – Ай да молодец Дима! Ещё скажи любой ценой! Не уж то, у тебя имеется что-то лишнее иль совсем уж не нужное, чего бы ты мог вот так легко отдать? Может любимую жену, работу, друзей, и наконец меня и твою матушку, а? Запомни, любимый внук – только дурак решает проблемы любой ценой! Хуже всего потом прийти к выводу, что цена того не стоила. – Прости, я что-то не то сказал. – Ничего, я понимаю. Ты в растерянности, ты мечешься не зная, что предпринять, поскольку в такой ситуации впервые. Ведь в нашей семье ничего подобного никогда не случалось. Но хочу тебя обнадёжить. Ты помнишь профессора Якова Михайловича и его жену Лилию Игнатьевну, что жили через два дома от нас. У них в саду великолепные вишнёвые деревья растут, и каждый раз после сбора урожая они приносили нам корзинку ягод. – Да, помню. Ты и матушка готовили вареники с этой вишней, а потом, в знак благодарности, вы приглашали профессорскую чету в гости. Профессор, кажется, был биологом? Он скончался года три тому назад. А жена его как, до сих пор здесь живёт? – Нет, она переехала в город к дочери. Но дело не в этом, а в том, что Яков Михайлович был не просто биологом, а биологом – генетиком. Он из того малого числа учёных, что остались в живых и не покинули страны, не смотря на смертельную опасность. Дело в том, что генетика, как самостоятельная наука, долгое время была в нашей стране под запретом. Это было при Сталине и Хрущёве. О какой наследственности тогда могла идти речь, когда партия была всем! Если человек талантливый, и трудолюбивый, то его воспитала партия, а если бездарность и лодырь, то виноваты родители. Воспитывалась новая порода человека под названием советский. Такой человек, ради любви к партии должен был готов на любые жертвы и подвиги. А тут появились генетики, которые ставили под сомнение утверждение партийных руководителей, чем могли вызвать к ним недоверие народа. Некоторые ведущие учёные были даже расстреляны. Но были и те, кому всё же удалось спастись, иммигрируя в Америку, или в Европу. Оставшиеся были вынуждены назвать себя приверженцами иных наук, как наш сосед, который во имя спасения стал на время просто биологом. Только после снятия Хрущёва с поста генерального секретаря ЦК КПСС, генетика получила в СССР, статус свободной самостоятельной науки. Так вот наш сосед, мог часами говорить о генетике. Для сравнения он шутливо называл её багажом, этакой авоськой, с которой человек приходит в жизнь. Что в эту авоську положено нашими предками, то и придётся нам носить. В первую очередь это внешние данные, затем болезни, пороки, привычки, и много другое, но…. Что касается характера человека, то он тоже может передаваться по наследству, однако, каким бы он ни был, он не является неизменным на всю оставшуюся жизнь. То есть, если человек хочет измениться, то он может это сделать. Другой характер – другая судьба, а значит и жизнь другая. Это говорит о том, что у Кати есть шанс измениться в лучшую сторону. Как скоро такое может произойти, не известно, следовательно, стоит запастись терпением, а также помнить, что – любовью можно одарить, но можно и погубить. Поэтому, если в ближайшее время она не перестанет чудить, если её поведение превзойдёт рамки дозволенного, с чем вам будет невозможно смириться, то советую не молчать, а высказать своё мнение, но преподнести это в спокойной форме, поскольку криком, нравоучениями, угрозами здесь не помочь, а навредить можно. И не удивляйтесь, если она вдруг решит уйти из дома, и не вставайте тогда преградой у неё на пути. Как бы вы того не хотели, но вам не удастся связать дочь по рукам и ногам, и заставить следовать общепринятым нормам поведения. Отпустите её, дайте уйти, и пусть попробует жить своей жизнью, если сможет, поскольку ей есть что терять. Я уверена, без нашей любви, без атмосферы семьи, в которой она всегда была окружена теплом и вниманием, долго просуществовать ей будет невозможно. И вот когда она это поймёт, то попытается вернуться, но при условии, если будет уверена, что её по-прежнему любят и ждут. Ты понял? – То, что ты рассказала о генетике, я конечно же знал, просто не доводилось применить эти знания, потому как у меня иной медицинский профиль. Но факты вещь упрямая, и сопоставив то, что тебе доподлинно стало известно о матери, с тем, что произошло с нашей Катей, убеждает в твоей правоте – это действительно наследственность. Я вот думаю, что делать, если она действительно уйдёт из дома? Это же с ума сойти можно! Таня и так вся на нервах, да и я тоже. – Успокоится надо будет и смириться с тем, что дочь выросла и выпорхнула из гнезда. А для вас настало время заняться собой. Или вот что. Ты когда-то сына хотел? – хитро спросила Маша. – Я и сейчас хочу, – ответил Дима, впервые улыбнувшись за всё время разговора. – Ну вот, кто ж вам мешает? Забота о будущем малыше, заставит твою жену не волноваться, да и тебе придётся поработать над собой в этом отношении. – А что, это было бы здорово! Проблемы это конечно не решит, но отвлечься заставит, это правда. Дочь мы по-прежнему любим, а потому придётся набраться терпения, так как в одночасье такие проблемы не исчезают. – Да уж…– задумчиво произнесла Маша, и с прищуром глядя куда-то в сторону, сказала. – Вот ещё что. Постарайся под любым предлогом, взять у Кати, подаренные мной серьги. Это буквально на день, может на два. Знаешь церковь на Соколе?