– Нет, знаете ли, я не интересовалась, – раздражённо ответила Катя. Испугавшись, что девушка может уйти, Серж встал, и облокотившись о крышку рояля, потирая лоб задумчиво сказал. – Это невероятно, но вы и та женщина словно близнецы из разных эпох. И то, что сейчас на вас, схоже с тем, что на ней. Я отчётливо помню салатовое платье с глубоким декольте. Большую белую шляпу с диковинными перьями, из-под которой падает на грудь вьющийся локон золотых волос. Каплевидные изумрудные серьги на брильянтовых бантиках, брильянтовое колье на груди и несколько колец на пальцах. Вы даже сидите сейчас как она, в пол-оборота. Те же зелёные глаза, та же стать, и имя. Невероятное сходство! Он сказал словно нарисовал, да так эмоционально, что Катя заинтересовалась. – Не могу понять, где видели вы ту с которой меня сравниваете? – На кладбище Сент-Женевьев-де-Буа, во французском городке парижского региона. На её могильной плите написано так. ЕКАТЕРИНА СТЕПАНОВНА ВОСТРЯКОВА ДЕМЕНТЬЕВА ФУРЬЕ 1886 – 1958 – Где? На кладбище? – изумлённо переспросила Катя. – Да-да, именно там. Кладбище чаще называют просто русским, потому как оно было основано русской княгиней, и там в основном похоронены русские эмигранты. Вам следует самой это увидеть, тогда отпадут все вопросы. Хотя нет, один останется – кто та, под могильной плитой, с которой вы похожи как две капли воды? Поэтому я и смотрел на вас, как на приведение. Извините. На этом можно было бы и распрощаться, но по напряжённому состоянию Сержа было видно, что есть ещё что-то, что он мог бы рассказать для полной ясности, и поэтому Катя спросила. – Окей. Мы похожи как две капли воды, серьги одинаковые, глаза, цвет платья, размер декольте и так далее… Но вам-то что с этого? Почему это совпадение вызвало у вас такую реакцию, что вы до сих пор не можете успокоиться? – Спрашиваете почему? Вы абсолютно правильно уловили моё нервозное состояние, причина которого кроется в том, что я не могу найти объяснение тому, что произошло? – Так что ж такого необычного произошло? Может вы преувеличиваете? – спросила Катя, выразив сомнение. – Я расскажу. Мне бы очень помогло, если бы вы меня выслушали. – Хорошо. Я вся во внимании. Время на часах показывало девять тридцать вечера. Часть гостей ещё не разъехалась, и через открытое окно из парка доносились их голоса. На предложение Сержа что-нибудь выпить, Катя ответила согласием. Он вышел и вернулся через несколько минут в сопровождении официанта, который нёс поднос с бутылкой белого вина, двумя бокалами и блюдом с тарталетками. После лёгкого перекуса и тоста за знакомство Серж начал свой рассказ. – Год назад, моё состояние по отношению к работе, было равносильно тому, как если вдруг понимаешь, что женщина, которую ещё вчера ты обожал, и не мог представить жизни без её присутствия рядом, сегодня стала бешено тебя раздражать. Чувствуешь, разрыв неизбежен, но… Дабы потом не пожалеть, как о поспешном, необдуманном поступке, уговариваешь себя пожить какое-то время раздельно и не общаться даже через друзей. Другими словами, мне был необходим перерыв. Для чего? Наверное, что для отдыха, для абстрагирования от штампов и обретения чего-то такого, что заставило бы меня вернуться к работе, с тем же рвением и вдохновением как десять лет тому назад, когда я начинал. Официально объявив о перерыве в работе, я запретил себе интересоваться тем, без чего ранее не проходило и дня. Новинками рекламы, глянцевыми печатными изданиями, новостями с подиумов и всем остальным в том же свете, и занялся устройством своего пятикомнатного апартамента в Париже. До этого меня там всё устраивало, хоть он практически пустовал. Кровать, ванная комната, кофеварка и микроволновка, это всё что было нужно. Даже холодильника у меня не было. Вечно в разъездах, дома бывал редко, жил в отелях, ел в ресторанах и кафе, а теперь появилось время заняться ремонтом, дизайном, покупкой мебели и разных домашних мелочей. С этим проектом я справился очень успешно и довольно быстро. Надо было снова себя чем-то занять, и к концу осени я решил полететь на Карибы, где солнце, пальмы, белый песок и бирюзовая вода, помогут мне переждать слякотную парижскую зиму. Перед отъездом я навестил родителей, а затем бабушку, которая хоть и ходит с тростью, но можно сказать, что для своих восьмидесяти двух, ведёт вполне полноценный образ жизни. Я застал её не одну, а с ровесницей-подругой из Ниццы по имени Розалинда. Каждый раз приезжая в Париж, она гостит у бабушки и обязательно посещает русское кладбище, где покоится её отчим, бывший офицером Российской Императорской армии. По словам бабушки, подруга очень его любила и почитала как отца. В Ницце тоже имеется русское кладбище, но похоронен он на Сент-Женевьев-де-Буа, рядом со своими боевыми товарищами и их генералом. Обычно Розалинда ездила на кладбище одна, но в тот раз попросила меня её сопроводить. – Я дожила до таких лет, когда снова нуждаюсь в молодом, сильном мужском плече, – грустно, не без иронии произнесла она, крепко взявшись за мою руку, и стало понятно, что в одиночестве, на большое расстояние, ей передвигаться достаточно проблематично. Дорога не заняла много времени, поскольку Сент-Женевьев-де-Буа находится всего в двадцати трёх километрах от Парижа. Проходя по дорожке вдоль захоронений, внимательно поглядывая по сторонам, Розалинда читала фамилии на надгробных плитах и прикладывая руку к сердцу здоровалась с некоторыми из них. Заметив моё удивление, она пояснила, что некогда знала этих русских господ, кои являясь сослуживцами отчима, были частыми гостями в его доме. Остановившись у могилы с большим крестом из серого камня, она поклонилась, поздоровалась, и положив на плиту цветы, купленные ей в Париже, произнесла слова, которых я не понял. Затем достала из сумочки и поставила около креста маленькую иконку и свечу. Зажгя свечу, села на стоящую рядом скамеечку и попросила меня ненадолго оставить её одну, что я конечно же сделал. Моя семья относится к католической церкви, поэтому, я был удивлён виду православной части кладбища, где принято класть на могилы живые цветы, ставить иконы и зажигать свечи. Среди множества заросших, заброшенных могил, были и такие, которые выделялись своей ухоженностью. Прохаживаясь, не теряя из вида моей спутницы, я обратил внимание на одну из таких. У изголовья массивной плиты из чёрного блестящего мрамора, стоял большой бесформенный слегка скошенный белый камень, с высеченной на нём, отполированной овальной вазой. С плеча вазы спадала длинная струящаяся лента из мелких осколков зелёного стекла, которая указывала на выбитую на плите надпись на двух языках, русском и французском. ЕКАТЕРИНА СТЕПАНОВНА ВОСТРЯКОВА ДЕМЕНТЬЕВА ФУРЬЕ 1886 – 1958 Но самое главное – это портрет очень молодой, невероятной красоты женщины, изображённой на лицевой стороне вазы. Стоя словно заворожённый, я разглядывал её лицо, прекраснее которого не знал. Она улыбалась словно живая, и эта улыбка была прекрасна, но по ней нельзя было уловить её настроения, её состояния души. Интересно, что чувствовала она, и о чём думала в момент когда позировала художнику? У вас в России есть художник Шилов, владеющий такой высокой техникой написания портретов, что они кажутся фотографиями. Так вот этот портрет был выполнен в таком же фотографическом стиле. Но почему для памятника было выбрано её изображение в молодые годы, ведь цифры на плите говорили, что она ушла в мир иной, дожив до семидесяти двух лет? Вопросы, вопросы, вопросы… Они роились в моей голове, и чем дольше я смотрел на портрет, тем больше их возникало. – Какой была жизнь этой красавицы Екатерины? Была ли она счастлива? И почему на плите указано три фамилии? – Вот ты где! Я знала, что остановишься здесь, – вдруг прозвучали за спиной слова Розалинды и я очнулся, но продолжая смотреть в огромные зелёные глаза, которые меня не отпускали, тихо спросил. – Почему? – Я видела эту женщину. На неё живую смотрели так же, как ты сейчас на её надгробный портрет. С восхищением и сожалением. – Вы видели эту женщину живой? Где, в Париже? Она входила в круг знакомых вашего отчима? Что вам известно о ней? – выпалил я, но вместо ответа Розалинда молча взяла меня под руку и куда-то повела. – Хм, как ты разволновался. Успокойся, отсюда она уже никогда не уйдёт. Скоро начнёт темнеть и кладбище закроется, а я ещё хотела бы зайти в церковь. Небольшая, белая, очень симпатичная церквушка находилась прямо на территории кладбища, но попасть во внутрь нам не удалось, так как она была закрыта. На обратном пути мы молчали, и, наверное, поэтому Розалинду сморило и она заснула. Я же чувствовал себя достаточно паршиво. С одной стороны, Екатерина не выходила из головы, а с другой, было стыдно перед моей спутницей. Не сдержался, дал волю эмоциям, завалил вопросами, не хорошо как-то. Розалинда проснулась, когда я отъезжал от бензозаправки. Выпив из термоса чая, она предложила посетить какой-нибудь ресторанчик. Это было хорошей идеей, потому как к тому времени я ужасно проголодался. Сидя за столиком в ожидании заказанных блюд, мы пили вино продолжая молчать. – Что молчишь? Ведь ты хочешь чтобы я ответила на твои вопросы, – словно прочитав мои мысли спросила Розалинда. Я ответил, что очень этого хочу, но прежде желал бы извиниться за свою несдержанность. – Ерунда, не стоит, – сказала она, и сразу предупредила, что знает о той женщине с кладбища крайне мало. Впервые, будучи ещё девочкой, Розалинда увидела её, прогуливаясь с гувернанткой по Английской набережной в Ницце. Женщина шла под руку с мужчиной, которого она не запомнила, а вот её облик запомнила на всегда. И лицо, и фигуру, и фасон наряда, всё до мелочей. Одним словом – безупречная фигура, безупречный вкус, не говоря уже о невероятной красоте, заставляющей и мужчин, и женщин смотреть на неё открыв рты. Розалинда видела её на той же Английской набережной ещё несколько раз в разные годы. Слышала обсуждение её персоны, как мамиными подругами, так и их мужьями… Ходили слухи, что живёт она то ли в Париже, то ли в Цюрихе. Но ни в обществе русских эмигрантов, ни в православных храмах её никогда не видели. Мало того, о том, что она русская стало известно только после её смерти. Имя, отчество, то есть имя отца, так принято у русских, и три фамилии, две из которых опять-таки русские были выгравированы на могильной плите. Это всё, что Розалинда могла рассказать. Однако она поделилась своим предположением, связанным с тем, что если могила всегда находится в идеальном состоянии, чистится мрамор, обновляется портрет и часто присутствуют живые цветы, то можно сказать, что этим занимаются или работники кладбища, которым платится за уход, или это делают её родственники. Розалинда наблюдала за этими переменами на протяжении многих лет, поскольку самолично ухаживала за могилой отчима, пока не переехала жить к сыну в Ниццу. И ещё. Она придерживается версии, что портрет в молодом возрасте и три фамилии, могут быть подсказкой для того, чтобы Екатерину было возможно кому-то найти, иначе зачем указывать такие подробности. – В конце концов, на кладбище имеются погребальные книги, в которых указано, кто захоронен, где, когда и кем. Может ещё что, – добавила она. Этот факт изменил моё унылое настроение, потому как появился шанс узнать о загадочной русской красавице. Отужинав в ресторане, я отвёз мадам Розалинду к моей бабушке, а утром следующего дня улетел на Карибы. Сидя в самолёте, я ругал себя за то, что зарёкся, минимум полгода, не брать в руки ни фотоаппарата, ни видеокамеры, за что и поплатился. Обычно у меня в машине всегда лежал фотоаппарат, но не в тот раз. Да и времени до отлёта, что позволило бы съездить на кладбище снять портрет Екатерины, уже не было. Поэтому я решил попытаться написать её портрет по памяти. И у меня это получилось, не сразу, но получилось. О, сколько бумаги я извёл. Уйму! Полгода на Карибах я больше работал, чем отдыхал. Сейчас в моей парижской квартире находится несколько десятков портретов, и столько же сюжетов с её изображением. Я придумал ей фигуру, я рисовал её разной, представляя какой она была, и какой могла бы быть сейчас в наши дни. Скажите сумасшествие? А вот и нет. На одной из последних зарисовок моя Екатерина выглядит так, как вы сейчас. В салатовом шёлковом платье, с высокой причёской, открытой шеей и изумрудными каплями в ушах. Используя исключительно графитный карандаш, я крайне редко позволяю себе добавить цвет. Так вот на той зарисовке три оттенка зелёного – её глаза, платье и серьги. Поэтому, увидев вас, я чуть не лишился рассудка. Я не верил своим глазам! Моя фантазия ожила! Она ходит, разговаривает, смеётся, пьёт шампанское. Как такое возможно? Что это – мистика? Но самое главное. Ведь я принял приглашение Даниэлы не на приём в их доме, а просто повидаться, потому как мы друзья, ну и заодно подтвердить отказ от участия в проекте, так как решил заняться изданием своего альбома с рисунками. Однако, увидев вас, помимо неимоверного изумления, я ощутил в себе то, что давно утратил – вдохновение и огромное желание вернуться к прежней работе. А материал, созданный мной за последние полгода, может очень даже пригодиться. Настала пауза. Глядя на Катю, Серж медленно пил вино, а она, покручивая в руках бокал о чём-то сосредоточенно думала. Затем встала, подошла к Сержу, и поставив бокал на крышку рояля сказала. – А не боитесь пожалеть, разочароваться? Вы придумали себе одну, а я окажусь совсем другой. Ведь я не профессиональная модель, а так, случайность. Вдруг не оправдаю ваших надежд? – Признаюсь, я доверяю Даниэле как самому себе. Она не могла ошибиться, иначе мы с вами не разговаривали бы здесь, – спокойно и уверенно ответил Серж. – Хорошо, я буду очень стараться, но мне нужна помощь, ведь у меня совершенно нет опыта. – И это замечательно! Вы не заштампованная! – радостно выпалил Серж. – Вот-вот, не заштампованная. И Даниэла так же говорит, – подумала Катя, и взглянув на огромные напольные часы, стоящие в проёме двух окон, сказала. – Сейчас уже поздно. Завтра первый день съёмок и нам обоим необходимо выспаться. Поэтому предлагаю закончить разговор. Но перед тем, как расстаться скажу, что ваш рассказ о женщине, на которую я похожа, меня сильно заинтриговал. И наверное, я знаю человека, который сможет пролить свет на эту, почти мистическую историю. Приятно было с вами познакомиться, и спасибо за столь необычный разговор. Серж проводил Катю до лестницы, поцеловал ей руку, после чего, пожелав друг другу спокойной ночи, они расстались. Уставшая и задумчивая Катя поднималась по лестнице со свойственной ей грациозностью, а он, не отрывая глаз любовался ею. Не торопясь дойдя до своего этажа, она обернулась, и помахав Сержу скрылась из вида. Глава XIV Говоря о человеке, который возможно сможет пролить свет на историю с женщиной, похороненной на русском кладбище под Парижем, Катя имела в виду Машу, Марию Александровну Волжанову, свою прабабулю, которой ровно через три недели исполнится девяносто лет. Долго стоя под душем, а потом медленно расчёсывая волосы сидя в кресле, Катя вспоминала, как порвав отношения с родителями, изредка звонила бабушке Наталье, маме отца, который называл её матушкой. Именно от неё, Катя узнала о рождении брата, а также о странном, непонятно откуда взявшемся известии о предках Маши и её истинном происхождении. Якобы её отец, Александр Васильевич Дементьев был потомственным дворянином и имел графский титул. И что брата назвали Александром именно в его честь. – Не принимая в серьёз услышанное, я тогда в шутку спросила, мол может и меня как брата, в честь какой-нибудь графини назвали? И услышала, что имя мне дали родители, потому как оно им просто нравилось. Но мол сейчас открылось, что Екатериной звалась мать Маши, которая в результате замужества получила титул графини, и что человеком она была очень непростым… А ещё сказала, что изумрудные серьги, подаренные мне Машей, принадлежали её матери, моей прапрабабке Екатерине, на что существует неоспоримое доказательство. Я посмеялась, не веря, откуда спустя столько лет, могли вдруг взяться такие подробности? – Эти подробности, как тайну, она была вынуждена хранить всю свою жизнь. Времена такие были…, – ответила бабушка, посоветовав мне навестить Машу и услышать захватывающую историю о предках из её уст. Я не поверила во всё это и забыла, забыла до сегодняшнего дня.