Однако полчаса спустя на выставке обнаружилась пропажа. Из центральной витрины исчез экспонат, значащийся в описи под номером 12. Это был элегантный, обтянутый шелком ежедневник великого тенора. Его передал Арине лично, из рук в руки, известный московский коллекционер Григорий Борисович Лейбман. 5. Долгожданный гость Я не стараюсь танцевать лучше всех остальных. Я стараюсь танцевать лучше себя самого. Михаил Барышников – Привет… – со слабой улыбкой, чуть растягивая гласные, произнес Федор, обнял хозяина и расцеловал его в обе щеки. – Выглядишь прекрасно! Италия тебе на пользу! – приветствовал гостя Арнольд Михайлович. Он не преувеличивал – обаятельно улыбавшийся ему молодой человек был хорош: сквозь смуглую кожу просвечивал легкий румянец, выгоревшие волосы, придавшие ему еще более юный вид, отливали золотом, светлые серые глаза эффектно контрастировали с загаром. Он немного поправился, что, впрочем, нисколько его не портило. – Милости прошу, милости прошу! Очень рад, очень рад. Давненько не виделись! Ты, наверное, голодный? Ужин почти готов, – скороговоркой заговорил Каратов и невольно залюбовался гостем. На Федоре был серый пуловер, надетый без рубашки, под которым рельефно проступал «идеальный балетный верх» – широкие плечи, сильные руки, точеная талия. Черные, с дранцой джинсы после отдыха сидели на нем немного впритык, но это тот случай, когда «притык» смотрится как надо. – Ой, я б лучше выпил… – ответил Федор, бросил короткий взгляд на свое отражение в зеркале, прошел в комнату и присел на диван – нога закинута на ногу, стопа смотрит вниз, спина идеально прямая, – поза почти картинная. – Что пьем? Кстати, есть твое любимое «винище»… – Каратов уже взял бутылку тосканского, собираясь ее открыть. Но Федор даже не взглянул на этикетку: – А водки нет? – Хм! Смешать или чистую? – Чистую. – Что, так все плохо? – Отвратно просто. – Сейчас поправим! – И Каратов, улыбнувшись, исчез в дверях. – Как же, поправишь, – буркнул Федор, но тотчас встал и последовал в кухню за хозяином. Тот как раз доставал из холодильника водку. – Вообще, такая жопа, что хочется в хлам нажраться! – продолжил Федор. – Нельзя себе отказывать. Заглянув в открытый холодильник, Федор хмыкнул: – Парфюм, как всегда, рядом с творожком и колбаской. Знакомая история. О! Салями, yes! Уважаю! Каратов с деланой улыбкой молча достал вакуумный пакетик нарезки и усмехнулся: – Это же дрянь. Как ты это есть можешь? – Он специально купил эту дурацкую колбасу, которую сам терпеть не мог. «Все-таки плебейский вкус Федора неистребим!» – Кстати, как вы отдохнули? Как Venezia la regina? – Отдохнули норм. Венеция стоит. Мы там всего три дня, потом в Римини, на море. Туристов – толпы, ценник – жуть, гостиница в этот раз – полный пипец, а про пляжи – ты сам знаешь. – Что ж… вольному воля, ты сам выбрал… – тихо сказал Арнольд Михайлович и тотчас пожалел: не стоило начинать вечер с упреков. Впрочем, Федор его не услышал или сделал вид, что не услышал. – Так это ж Таська облажалась с локейшеном. Я тебе говорил, мы с ней едем… – Опрокинув стопку, Федор довольно крякнул и сразу налил себе вторую. – Ну-ну… собаку Шульца звали Эмма. – Какая Эмма? Таська. – Учите матчасть, молодой человек, – назидательным тоном произнес Каратов, – это сцена вранья из «Летучей мыши». И вообще, мне уже все донесли, что ездил ты не только с Антониной, но и… – Ну да, мы втроем ездили… А что такого? – А то, что однажды кто-нибудь из этих бесчисленных дамочек тебя захомутает, и тогда плакала твоя карьера… – Нырнув головой в холодильник, Арнольд Михайлович принялся доставать оттуда закуски: зеленый микс-салат, к нему соус, рыбу, колбасу, маслины… – А сейчас ты откуда? – С репетиции. – Значит, самое время поесть. – Самое время повеситься! – буркнул молодой человек и стянул кусок семги, которую Каратов нарезал и раскладывал на тарелке. – Рыбка, к слову, самосольная, очень недурственная! Теодор, будь ангелом, отнеси это на стол. Облизнув пальцы, Федор картинно поднял над головой хрустальную миску с зеленым салатом и устремился в комнату. Через несколько минут хозяин и его гость уселись за стол и приступили к ужину. Федор ел молча, быстро, жадно, много пил, в разговор вставлял лишь короткие замечания, но, утолив первый голод, заметно повеселел. Каратов подал горячее – дымящиеся антрекоты с овощами-гриль. – Арни, скажи, как ты все-таки это мясо жаришь? – в устах Федора, который молниеносно разделался с первым куском и сразу приступил ко второму, вопрос звучал как высшая похвала. – Блин, у меня, по ходу, то сухое, то жесткое получается. Че я не так делаю? Каратов расплылся в самодовольной улыбке: – Евреи, кладите больше заварки, в смысле, покупайте парную телятину. – И он положил Федору еще кусок. – Расскажи, как ваши гастроли? – А что гастроли? Отлично, как обычно. В Лондоне я уже был. А деньги те же, что и в Москве. Родная бухгалтерия меня вдобавок на обмене наколола. Пока наши палки в рубли, а потом в фунты переводила. О, хочешь прикол? – ? – В этот раз наша Юрова опять стриптиз устроила! – То есть? – Да вышла в «Баядерке» в шароварах, а белья-то под ними и нет. – Федор вскочил и, изображая, отставил ногу в арабеск, а потом сделал наклон пор де бра. Каратов засмеялся: – Что, совсем без белья? – Ну, может, стринги и были, но шаровары-то прозрачные. Голый зад светится, как абажур, мужики в партере, понятно, слюни пускают. Арнольд Михайлович поставил на стол сырное блюдо и вновь наполнил бокалы. После водки Федор перешел на вино и быстро пьянел. Сам же Каратов пил осторожно, ибо знал свою норму. – И что же Юровой сказал лондонский зритель? – А что ей скажешь?! У нее ж папик в папи-чительском совете. – Но балерина она все же способная, – возразил Каратов. С конца восьмидесятых он работал балетным агентом, последние годы возглавлял собственное продюсерское агентство и отлично разбирался в предмете. – Данные у нее прекрасные, трудяга и на редкость артистичная. – От этих ее данных Денисенко третий месяц спину лечит! – зло буркнул Федор, запыхтел, взял бутылку, наполнил бокал, только свой, Арнольду не предложил, и залпом выпил. «Эх, можно вывести человека из Малой Буйловки, но Буйловку из человека не выведешь никогда», – усмехнулся Нолик, впрочем, снисходительно, по-доброму. Он понял, что разговор о театре раздражает Федора, и решил проверенным способом сменить тему. – Ой! Теодор, вылетело из головы! Я же тебе кое-что… – Каратов взял с буфета небольшую коробочку, – …кое-что привез из Нью-Йорка. Знаю, ты любишь такие штуки. Открывай, открывай! – Это же последний «Айфон»! – по-детски восторженно воскликнул Федор, вскочил и снова, как в прихожей, обнял Каратова и расцеловал в обе щеки. Увлеченный подарком, он стал рассказывать о каких-то новых замечательных опциях телефона, а счастливый даритель улыбался и слушал, не понимая и половины слов из его технологического монолога. Потом Федор выпил еще бокал вина, и настроение у него, без всяких видимых причин, резко переменилось. Он вдруг насупился, потемнел и, глядя исподлобья на Каратова, заговорил каким-то чужим, ядовитым голосом сначала о том, что Каратов, мол, настоящий друг и что он ему очень признателен, хотя сам этой дружбы не стоит. Затем, без связи, Федор вдруг перешел к некой антрепризной постановке, в которой «один мужик» предложил ему ведущую партию. Внешне спокойно Каратов слушал пьяный монолог, хотя на самом деле напрягся: – Некто – это кто? Теодор, чего темнить, я знаю наперечет всех, кто серьезно работает в теме. Но от расспросов Федор отмахнулся, «чтоб не сглазить», мимоходом пролив вино на скатерть. – И вообще, ты не ребенок, должен понимать, что обещать – не значит делать, – прибавил Каратов. И тут Федора будто прорвало: