Выходя из дома, я столкнулась с ватагой гостей, вооруженных смешными воздушными шариками и парадными пакетами. Мой зоркий следовательский взор отметил, что мальчиков и девочек в компании было поровну, причем все девчонки были ровно наполовину выше и крупнее мальчишек, как будто из другого измерения, и вся группа походила на мамаш с детьми школьного возраста. В прокуратуре было тихо и спокойно, и я подумала, что выходные — идеальное время для работы — никто не дергает, в кабинет не забредают заблудившиеся граждане, не звонит телефон, и только ветерочек тихо колышет занавеску... Но работать по выходным — это не дело, особенно если у тебя подрастает сын, и в ванной куча грязного белья. Я уж не говорю про то, что следователь должен быть гармоничным человеком и время от времени посещать учреждения культуры. Вздохнув, я открыла сейф и оглядела кучу папок с мыслью о том, что в ближайшее время мне явно придется чем-то пожертвовать: стиркой или учреждениями культуры. После недолгой внутренней борьбы вопрос был решен не в пользу культуры. На самом верху пачки из Лешкиных дел лежал серый скоросшиватель с уголовным делом о похищении человека и убийстве. Я знала эту замечательную историю с самого начала, но не отказала себе в удовольствии достать дело и снова перечитать избранные места. Полгода назад трое дерзких представителей одного преступного сообщества получили заказ па похищение, с последующим физическим устранением, некоего бизнесмена. Выследили его и, переодевшись в омоновскую форму, подъехали к его дому на «девятке», купленной специально для этой цели. Но бизнесмен оказался не промах — выйдя из дома и увидев подозрительную машину и «омоновцев», прогуливавшихся с автоматом наперевес, он бросился наутек через дворы. Киллеры, заметив, что жертва сбежала, прыгнули в машину и стали гнаться за бизнесменом сначала сквозь аркаду проходных дворов, а потом выскочили на оживленный проспект и понеслись по тротуарам, не разбирая дороги, и вот-вот догнали бы его, но ушлый беглец успел вскочить в отъезжающий с остановки трамвай. И отдувался, думая, что спасен. Киллеры понуро ехали за трамваем на «девятке» и соображали, как бы половчее грохнуть заказанного, как вдруг им дорогу перегородила патрульная машина территориального отделения милиции. Потенциальная жертва наблюдала за происходящим через окно трамвая и, надо полагать, испытала некоторое злорадство. Но, как оказалось, он рано радовался. Один из киллеров не растерялся и крикнул патрульным — мол, свои, преследуем опасного преступника, перекройте улицу. Патруль, недолго думая, остановился поперек трамвайных рельсов и терпеливо ждал, пока не чаявшие такой удачи бандюки заберутся в трамвай. В трамвае тот же сообразительный киллер предупредил публику — «спокойно, работает РУБОП!», после чего несчастному бизнесмену закрутили руки и вывели из трамвая, посадили его в «девятку» и увезли в неизвестном направлении под одобрительное лопотание бабушек на сиденьях для пассажиров с детьми и инвалидов. А территориальный патруль еще полчаса добросовестно перекрывал улицу, не давая проехать трамваю. Вечером очевидцы этого происшествия наверняка восторженно рассказывали домашним, при какой серьезной операции РУБОПа им довелось присутствовать, прямо как в кино. И так бы все и было шито-крыто, если бы не одна заслуженная гражданка с активной жизненной позицией. Это была бывшая общественная деятельница, член партии Бог знает с какого года, которой случилось ехать в пресловутом трамвае. Она внимательно наблюдала за происходящим; из-за упомянутых событий опоздала в поликлинику на прием к специалисту, запись к которому производилась аж за месяц, оказалась из-за этого серьезно расстроена и жаждала наказания тех, по вине кого это произошло. В трамвайном парке ее с ее претензиями просто послали, и оттуда она направилась прямиком в прокуратуру города. Пробившись к дежурному прокурору, она предъявила ему все свои орденские книжки и членские билеты, после чего сказала, что пережила гражданскую войну, НЭП, блокаду, перестройку, но такого безобразия ей видеть не приходилось, и в красках поведала о происшедшем. Дежурный прокурор, сообразив, что от него бабушка, не получив удовлетворения, пойдет не иначе как в Генеральную, попросил старую леди подождать в коридоре, снял телефонную трубку и набрал номер заместителя начальника РУБОПа. «Слушай, — сказал он, — у меня тут заявительница права качает, ты мне расскажи быстренько, какую такую операцию вы проводили давеча там-то и там-то. Я ей баки забью сказкой про то, каких страшных преступников вы разоблачили, авось ей крыть будет нечем, она и заткнется». Замначальника РУБОПа на том конце провода пожал плечами и открестился от каких бы то ни было операций, проводимых в тот день на территории означенного района, да и вообще от каких-либо аналогичных операций. «Да мы, — сказал он, — в тот день вообще никого не задерживали». Вот так все и раскрылось. Старушка дала ценнейшие показания, касающиеся обстоятельств похищения, подробно описала приметы всех лжеомоновцев, а также похищенного ими бизнесмена. Приметы идеально совпали с данными о внешности известных боевиков достославного господина Карапуза, лидера одного из крупнейших преступных сообществ нашего замечательного города. РУБОПу удалось получить данные о том, что похищенный бизнесмен в последнее время был для господина Карапуза как бельмо в глазу и с его исчезновением перед лидером ОПГ открывались широкие экономические горизонты. Нашлись даже люди, согласившиеся дать показания о том, что слышали угрозы; был установлен магазин, где киллеры покупали машину, их по фоткам опознали территориальные милиционеры — те самые, перекрывавшие улицу по их заданию, ну вот и взяли ребят в ресторане «Царица Савская», самом модном на сегодняшний день местечке, где за одним столиком можно встретить лидеров нашей организованной преступности и реликтовых воров в законе, а также приблатненных шоуменов. Киллеры, только что закопав потерпевшего в лесу, все вместе, торжественно, отмечали успешное окончание сложной операции. Они были настолько деморализованы задержанием, что даже показали место захоронения. Кроме того, в багажнике машины их старшего — г. Кости Барракуды — аккуратно сложенные, дожидались оперов три комплекта омоновской формы. В дело была вложена Лешкина записочка: «Маша! На Костю Барракуду есть информация, что он причастен к похищению картины из Эрмитажа. По-моему, это туфта. Я не успел это проверить, но ты съезди к нему. Думаю, что с ним можно говорить в открытую». С Костей Барракудой — Бородинским — я была знакома, допрашивала его как-то по одному из своих дел, тогда он был на свободе, выглядел франтом, и вроде бы мы понравились друг другу. Я подумала, что не без удовольствия с ним пообщаюсь. К вечеру мне удалось более или менее систематизировать нагрузку. За это время я раза три-четыре набрала номер буровского кабинета, но телефон не отвечал. В дежурку я уже звонить не стала, а то они, как и Сашка, могли подумать что-нибудь не то. Написав неотложные бумажки, я решила поработать сверхурочно. Завтра докладывать шефу материал по актрисе, надо бы определиться, возбуждаем мы дело или нет. Взял бланк постановления о возбуждении дела, я долго присматривалась к нему, решая, что можно в нем упомянуть в качестве признаков преступления, и после долгого размышления пришла к выводу, что по сути ничего. Зыбкие подозрения, обстоятельства, которые вольно истолковать как угодно, — вот и все. На каждый довод — отсутствие ручки, которой была написана записка, обращение актрисы в прокуратуру, странный звонок — имелся контрдовод: записка была написана в другом месте, но однозначно ее рукой, звонки могли быть не связаны с угрозой ее жизни, и прочее. Самоубийство, и все тут. В данной ситуации гораздо легче написать обоснованное постановление об отказе в возбуждении уголовного дела. А все-таки надо поехать на вскрытие. Почему-то, совестливая идиотка, я чувствовала некую моральную ответственность из-за того, что при жизни Климанова приходила ко мне и рассказывала о своих проблемах. Так что надо убедить шефа подождать с решением вопроса о возбуждении, или об отказе в возбуждении дела, до вскрытия. Так, а что у меня в понедельник? Я заглянула в свой календарь. У меня по плану забор крови у обвиняемого в тюрьме и доставка ее на экспертизу, находящуюся в том же здании, что и морг. Кровь взять можно только с утра, вот и славно. Заодно поговорю с Барракудой и успею в морг как раз на вскрытие. Я отложила дела и потянулась; на часах было восемь вечера. Боже, как быстро пролетел день! Так и жизнь пройдет, не заметишь. И проходит, что характерно... Пора идти разгонять молодежную вакханалию. Я сняла трубку телефона и набрала свой домашний номер. Ребенок подошел не сразу, а когда откликнулся, я поняла, что гулянка в самом разгаре. Слышалась музыка, девичий смех, звяканье посуды. Я робко поинтересовалась, когда будет очищено помещение. Хрюндик, зажав трубку рукой, посоветовался с гостями и сообщил, что если я приду через два часа, то они даже успеют убраться и помыть посуду. — Да, мам, — добавил он, — тебе звонил кто-то. — Кто? — Не представились. — А мужчина или женщина? — Мужчина. — А как спрашивал? — в зависимости от того, как звонивший меня называет, можно понять, кто звонит. — Марию Сергеевну. Голос незнакомый, такой тебе раньше не звонил. — Ладно, позвонят еще. Работать мне уже категорически не хотелось. Я, кстати, заметила, что работа без выходных только вредит, потому что человеку жизненно необходимо менять обстановку и расслабляться. Конечно, если есть необходимость, то вполне возможно поупираться, провести ночь без сна и сделать то, что нужно. Но работать трое суток без отдыха с одинаковой интенсивностью ни один человек не может. А что уж говорить про бедных оперов, у которых что ни месяц, то усиление. А если человек месяцами не уходит с работы, то в конце концов он эти стены начинает ненавидеть. А в выходные им зачем сидеть на работе, если какой-нибудь министр осчастливил наш город своим визитом, только и всего, — не понимаю! Все равно все учреждения закрыты, людей тоже не особенно повызываешь, настроение хреновое, потому что жена ругается и ребенок уже перестал папу узнавать, вот и остается водку пить. А потом удивляются, чего это опера хронически пьяные и на работу ходить не хотят. В процессе уборки дел в сейф и приведения кабинета в порядок меня посетила удачная мысль. Время до контрольной явки домой у меня еще есть; а что, если мне зайти в РУВД, поговорить с Буровым, тот наверняка уже вернулся, и там наверняка найдется машина, которая подбросит меня домой. От радости, что я так хорошо придумала, я быстренько сдала прокуратуру на сигнализацию и вприпрыжку поскакала в РУВД. В дежурной части кипела работа. Бурова я в управлении не нашла, дежурный сказал, что он еще не возвращался. Зато был начальник убойного отдела Костик Мигулько, который сегодня заступил ответственным от руководства. Он забрал из дежурки какие-то бумажки, пообещал, что через час будет машина, выяснил, что я сегодня не обедала, и зазвал к себе в кабинет попить чайку. Мы пошли в убойный отдел, и я машинально подергала дверь буровского кабинета. — Чего, очень тебе Буров нужен? — спросил Мигулько, отпирая свою дверь. Я кивнула. — Мы с ним в пятницу были на трупе, хотела поговорить. — Ага. Я тоже хотел с тобой поговорить насчет этого трупа. Костик бросил бумажки на диван и включил электрический чайник. — Присаживайся, хочешь на диван? — Нет уж, там пружина колется. А чего ты кужеровский диван к себе не перетащил? Тот получше будет. Костя тем временем достал из шкафчика печенье, пакетики с чаем, сахар. — Понимаешь, Маша, к нам новый опер в отдел перевелся, Буров, ему пока жить негде, он в кабинете живет. Что ж я буду ему поганый диван подсовывать? Я-то и в кресле посижу, а ему ночевать надо на чем поприличнее. — Какой ты благородный начальник. — Просто на этом диване спать невозможно. — А ты как спишь, когда дежуришь? — Ха, — Костик ухмыльнулся, — в последнее время не очень-то и поспишь в дежурство. А потом, у меня же ключи от всех кабинетов, если надо, открою чей-нибудь кабинет и там посплю. Я обвела взглядом кабинет начальника отдела по раскрытию умышленных убийств крупнейшего района города. Много лет назад, когда я пришла работать в этот район, отдела по раскрытию умышленных убийств еще не было, но кабинет был, в нем сидел начальник уголовного розыска. С тех пор много воды утекло, стены облупились, потолок потрескался, мебель развалилась. Все это великолепие освещала тусклая лампочка в засиженном мухами абажуре. С тех пор сменилось правительство, название города и даже страны, были приняты новые Конституция и Уголовный кодекс, а обои в этом кабинете так ни разу и не клеили. — Слушай, а откуда вообще взялся этот Буров? Как он из области перевелся сюда? — спросила я Костика, с жадностью набросившись на печенье и набив себе полный рот. Разговаривая, я поперхнулась, и Костик вынужден был постучать мне по спине, чтобы я прокашлялась. — Ой, Маша, он — несчастный парень. Работал в области, город Коробицин. — Не знаю такого. — Ну уж. Между прочим, старинный город, там кино любят снимать. Стоит на реке, там замок есть, и монастырь. Триста тысяч жителей. — Ну и что? — Он там опером работал. — Ну и что? Чего ему там не хватало? Мафия стала наезжать? — Да нет, — Костик помолчал, грея руки о чашку с чаем. — Он сам-то вообще питерский, здесь закончил Техноложку, туда его распределили на химкомбинат, а он покантовался пару лет и пошел в милицию. Тогда это модно было... Костик завздыхал. Он и сам так же пришел в милицию по комсомольской путевке; тоже закончил Технологический институт, распределился на завод, подумал и пошел работать в уголовный розыск. Тогда это было не только модно, но и почетно, и денег больше платили. А главное — романтика борьбы с преступностью. Романтика быстро выветрилась и сменилась инерцией. Хотя нет, Костик — человек увлекающийся, у него инерция на романтике сидит и чувством долга погоняет. У меня иногда складывается такое впечатление, что опера — это последние люди в наше время, чувствующие ответственность за страну. Бизнесмены всякие несут ответственность за свою фирму, нувориши, крепкие мужики, вьющие кирпичные трехэтажные гнезда, — за свою семью. А эти ребята семьи имеют, а денег не имеют, и времени у них тоже нет жене за картошкой сходить, зато «нам надо поймать Лысого, а то кто же его поймает...» — А что ж он в кабинете живет, раз он питерский? — А то ты, Маша, не понимаешь! Он по распределению уехал в свой Коробицин, родители его здесь умерли, квартира была государственная, государству и ушла, он-то ведь выписался. — Ну, а там-то он где жил? — Жил с женой в однокомнатной квартире, квартиру продал за три тысячи. — А чего так дешево? — удивилась я. — А сколько ты думала? Это в Питере квартиры дорогие. А в Коробицине никому на фиг не нужны. Ну вот и смотри, что он может здесь купить на три тысячи. Даже комнаты не купит. — Подожди, а где его жена живет, раз ты говоришь, что он квартиру продал? Костик помрачнел. — Жена... Вот он из-за этого и перевелся. — Что, жена бросила? — Хуже. Убили у него жену. — Господи! — я отставила кружку с чаем и замолчала. — А как убили? Кто? — Глухарь, — Костик пожал плечами. — Ушла с работы, а до дому не дошла. Нашли труп на берегу речки. Следы сексуального насилия, ребра переломаны.