– Какой вы жестокий! – воскликнула Мария-Антуанетта. – Но вы заплатите за ваши грехи муками в аду… – К тому времени, – ответил Лозон с очаровательной беззаботностью, – мы с лукавым давно уже будем добрыми друзьями… Нет, мадам, княгиня не занимает в моей жизни того места, какое вы ей приписываете… Впрочем, через несколько дней я покидаю Париж. Мария-Антуанетта вздрогнула. – Вы уезжаете? – Я должен вернуться в мой полк в Саррегемин. – Так далеко! Значит, мы больше не увидимся?.. Послушайте, Лозон, я говорю серьезно, хотите, я попрошу господина де Мюи, военного министра, чтобы он перевел королевский легион поближе к Парижу? – Не трудитесь, мадам, княгиня Чарторыйская вполне обойдется без меня в течение нескольких недель. Она посмотрела ему прямо в лицо и нежно сказала: – Болван! – Не сердитесь на меня, мадам, – шутливым тоном попросил он. – Меня зовет не только долг военного. Имейте добрую душу, подумайте обо всех этих мелких буржуазках, которые скучают в маленьких гарнизонных городишках и ждут нас, чтобы мы их немного пообтесали; благодаря нам они выйдут замуж, имея гораздо более утонченные манеры. – Прекратите шутить, Лозон, вы доставляете мне сильное огорчение… я привыкла к вам… Ах, если бы вы остались! Молодой человек придвинулся к Марии-Антуанетте и бросил на нее из-под ресниц взгляд, перед которым не смогли устоять столько женщин. – На что я мог бы надеяться? – На немногое… А вы что имели в виду? – осведомилась, жеманничая, королева. – Чтобы вам ответить, простым словам недостает величия, но один поэт когда-то написал стихи, прекрасно выражающие мою мысль… Могу ли я осмелиться их повторить? – Неужели королевский офицер испытывает страх? Тогда Лозон наклонился к уху Марии-Антуанетты, которая стала розоветь, краснеть и багроветь по мере того, как слушала непочтительные рифмы: Если в твоем саду, обворожительная иностранка, Яблоня или густая груша Позволяет так неудачно опылять цветы, Что после этого не завязывается плод, Следует сменить руку, ухаживающую за нею, И выбрать работника получше… Если мой совет дошел до твоего сердца, Ах, в один из ближайших вечеров возьми в садовники меня! – Какая спешка! – воскликнула молодая женщина. – Я бы все-таки заставила вас немного набраться терпения, господин наглец. Сверкая глазами, она грозила ему своей длинной, украшенной лентами тростью. Вдруг поднялся гул, за которым последовал глухой топот копыт. – Скачка началась, – объявил мокрый от пота Артуа, вытирая лоб. Мария-Антуанетта взяла свой лорнет и направила его на дорожку. Лозон с невозмутимым видом стоял рядом с ней. Люди вокруг них размахивали руками, топали ногами, кричали. Артуа в одиночку производил больше шума, чем десять человек. Под крики партера лошади трижды обежали вокруг арены. Финиш сопровождался громким воплем. – Опять выиграл Лозон! – простонал Артуа. – Двадцать пять луидоров! – Чудовище! – сказала Мария-Антуанетта молодому человеку. – Вы были уверены в победе. Это я приношу вам удачу, а вы хотите меня покинуть? – Я вернусь, мадам, – пообещал герцог с проникновенными интонациями в голосе, – я вернусь, и тогда вы найдете в моем лице самого покорного, самого верного из ваших рабов… Но если позволите, я представлю вам моего жокея. Это молодой англичанин, обладатель больших достоинств. – Приведите его, я дам ему сто экю за труды. Когда Лозон ушел, Мария-Антуанетта обратилась к деверю: – Шарль, пока мы вместе, давайте обговорим, чем будем заниматься завтра. Что вы придумали? – Поездку на «телеге», моя очаровательница. Мне как раз доставили новую карету… перышко! Мы понесемся, словно ветер. Придется крепко держаться. Затем поужинаем в «Безделушке»… – А послезавтра? Как вы знаете, я более чем когда бы то ни было нуждаюсь в том, чтобы меня развлекали. – Я намереваюсь организовать в Булонском лесу охоту на оленя, ужин состоится в Ла-Мюэт. Соберется вся веселая компания наших друзей: Водрёй, Безенваль, Эстергази… – Шарль, – произнесла королева, небрежно поигрывая лорнетом, – не забудьте попросить присоединиться к нам Лозона, он очень милый юноша… Глава V. Любовь с первого взгляда К громадному разочарованию графа де Мерси, Мария-Антуанеттаа более чем когда бы то ни было демонстрировала свое отвращение к занятиям государственными делами. Но если речь шла об удовлетворении личного каприза или о том, чтобы добиться милости для одного из своих протеже, она шла напролом к цели. Ее приказы разваливали хитроумные комбинации министров, словно шары фигуры из кеглей. После все приходилось расставлять по местам. Принцесса де Шиме нежно любила своего отца, герцога Фитц-Джеймса, а у того было единственное желание – стать маршалом Франции. От этого он потерял сон и стал немного заговариваться. Как хорошая дочь, заботящаяся об отцовском покое, госпожа де Шиме замолвила словечко королеве. Мария-Антуанетта с улыбкой обещала маршальский жезл. Людовик XVI сказал «аминь», и дело пошло на лад. Однако военный министр граф де Мюи, неподкупный человек, воспротивился столь скандальному назначению. Он подкрепил свой отказ сотней доводов, главным из которых была неспособность герцога правильно командовать хотя бы четырьмя карабинерами. Король, убедившийся в своей ошибке, стал на сторону здравого смысла и добродетели: Фитц-Джеймс не будет маршалом. В окружении королевы разразился вопль, Мария-Антуанетта помчалась к мужу и устроила его величеству взбучку. Оказавшись между любовью и долгом, монарх пережил несколько трагических минут. Наконец он нашел решение проблемы: чтобы прошла кандидатура Фитц-Джеймса, в маршалы будут произведены семеро: господа д’Аркур, де Муши, де Дюрас и еще несколько, которые ничем не отличились и большинство из которых всю свою военную карьеру если и осаждали что-то, то только приемные короля и других высокопоставленных персон. Примерно в это же время Марии-Антуанетте представился еще один случай оценить степень своей власти. Произошло это в связи с делом графа де Гина, которому французское правосудие намеревалось устроить крупные неприятности. Гин, посол в Лондоне, был человеком примечательным, особенно своими штанами, которые у него были двух видов: облегающие, когда он собирался оставаться на ногах, и более широкие, когда должен был садиться. Обвиненный своим секретарем в занятии контрабандой под прикрытием дипломатического иммунитета и использовании секретной информации для игры на бирже, он предстал перед парижским парламентом. Известие о процессе вызвало сильное волнение при дворе. К Гину слетелись все его друзья, клан Шуазёлей окружил его и занял оборону в ожидании атаки. Имя бывшего министра было для королевы достаточной гарантией. Она взяла обвиняемого под свое покровительство и постаралась создать ему образ жертвы. Присутствие в противостоящем лагере д’Эгийона, интриговавшего против Гина, дополнительно стимулировало ее рвение. Она пришла к королю, льстила ему, тормошила, запугивала; министрам казалось, что на них налетел ураган. Постановление Государственного совета аннулирует памятную записку графа де Гина, оскорбительную для герцога д’Эгийона? Мария-Антуанетта вмешивается, постановление отправляется ко всем чертям в корзину для мусора, а д’Эгийон может быть публично вывалян в грязи, чего и заслуживает. Наконец процесс все-таки состоялся. Тор де ла Сонд, секретарь, был осужден, а торжествующий де Гин вернулся на свой пост в посольстве. От внимания графа де Мерси не ускользнуло, что этот успех – дело рук Марии-Антуанетты. Возможно ли, чтобы королева имела такое влияние на своего мужа? В этом случае следует закрепить и развить успех. Австрийскому послу пришла в голову идея, которой он был очень горд. Он предложил молодой женщине проделать в Версале потайной коридор, соединяющий ее апартаменты с покоями короля. Тогда, чтобы попасть друг к другу, им больше не придется ходить через «Бычий глаз»[27], где всегда полно людей. Мария-Антуанетта с восторгом согласилась. Вызвали рабочих, которые принялись пробивать стены и ломать перегородки. Мерси поздравлял себя с удачной придумкой; он уже представлял себе, какую выгоду сближение супругов принесет австрийской политике… Но однажды ему стало известно, что, ссылаясь на насморк, королева уже полтора месяца спит одна, при этом каждую ночь ужинает и танцует со своим деверем. Теперь она практически не разлучается с Артуа. Всё для нее служит поводом для шуток и развлечений. Когда народ, разъяренный скачком цены на хлеб, принялся громить версальские булочные и лавки, королева два дня спустя отметила данное событие в своей манере, надев «бунтарский чепец». Впрочем, у Марии-Антуанетты нет времени сочувствовать страданиям народа. Надо готовиться к коронации Людовика XVI, которая в скором времени пройдет в Реймсе. Несмотря на личные настояния и усилия де Мерси, она так и не сумела добиться совершения над ней акта помазания одновременно с супругом, но король предложил ей приятнейшую компенсацию: герцог д’Эгийон получил приказ удалиться в свои гиеньские поместья. Выехать он должен немедленно, и вот, с тяжелым сердцем, герцог уже пакует в сундук роскошный мундир капитана шеволежеров[28], пошитый им специально для церемонии коронации. 5 июня 1775 года двор покидает Версаль и отправляется в Реймс, куда прибывает 19-го. Отныне все время королевы поглощают дела ее друзей. Более чем когда-либо она заботится о том, чтобы сделать госпожу де Ламбаль управительницей своего дома. Хотя проект этот был встречен королем прохладно, он начал осуществляться; Морепа отнесся к нему благоприятно, а Тюрго, вечно боящийся, что дьявол похитит экю из его кассы, безропотно принял кровопускание, которое устраивало казне создание новой должности. Назначение принцессы было вопросом нескольких дней. Мария-Антуанетта уже радовалась благоприятному исходу дела, как вдруг трудности выскочили оттуда, откуда она совсем не ожидала. Едва новость распространилась, госпожа де Ноай, именовавшаяся маршальшей де Муши после того, как ее муж получил это звание, заявила, что подаст в отставку в тот же день, когда госпожа де Ламбаль вступит в свои обязанности. Но это было предусмотрено. Но вот уже принцесса де Шиме и госпожа де Майи, которые должны были занять места одна статс-дамы, другая гардеробмейстерины, отказываются приносить присягу королеве, если та не обещает им, что они ни в чем не будут подчинены сюринтендантше. Госпожа де Ламбаль бросилась защищать свои прерогативы с пылом тем более сильным, что она чувствовала грозящий ее престижу урон. Окружение Марии-Антуанетты закипело; образовалось два лагеря, обменивавшиеся язвительными колкостями, и брызги попадали на королеву. Ежесекундно кто-то плакал перед ней, ее осаждали жалобами и упреками. Наконец, устав жить в подобной атмосфере недовольства и враждебности, она повысила голос. Г-жи де Шиме и де Майи, поставленные перед выбором, подчиниться или подать в отставку, покорились, затаив в сердцах обиду. Внешне восстановилось спокойствие. Но во время этих баталий Мария-Антуанетта с удивлением и печалью открыла для себя, что совсем не знает свою новую сюринтендантшу. Она никогда бы не подумала, что госпожа де Ламбаль, такая мягкая и почти незаметная, оказывается, обладает такой скрытой жаждой почестей и богатства. Более того, желая, чтобы королева принадлежала ей одной, принцесса попыталась отдалить от нее госпожу де Грамон, принцессу де Гемене и госпожу де Брион; она обиделась из-за мимолетной дружбы, которую ее повелительница почувствовала к графине де Дийон, при каждом случае она демонстрировала ревность, была деспотична и невыносима. И Мария-Антуанетта спросила себя, не придется ли ей скоро пожалеть о госпоже де Ноай, которая, по крайней мере, не требовала, чтобы улыбки, нежные взгляды и поцелуи королевы принадлежали ей одной. Под руку с графом де Водрёем, одетым с крайней элегантностью в алый камзол и обутым в башмаки с лентами, Мария-Антуанетта направлялась в салон, где оправлявшаяся после родов графиня д’Артуа устраивала концерт. На пороге пару встретили аккорды. Перед клавесином с двумя рядами клавиш перед нотным пюпитром стояла молодая женщина. Мария-Антуанетта остановилась возле двери, жестом попросила присутствующих не вставать и стала слушать певицу, начавшую исполнение пасторали шевалье де Буффлера: Под ивой, на лугу, Однажды юный Колине