Мария-Антуанетта рассматривала разложенные на кровати траурные одежды, выданные Конвентом вдове Капет: плащ из черной тафты, черные платье и перчатки. У нее не было слез, не осталось физических сил, мозг словно парализовало ужасом. Перед ее сухими воспаленными глазами постоянно стояла сцена ее прощания с Людовиком XVI, долгие час с четвертью слез, рыданий, бессильного протеста. В ушах звучало эхо пушечных выстрелов, возвестивших Парижу, что голова тирана отрублена. Угроза смерти сблизила ее с этим человеком, которого она так и не полюбила, но, в конце концов, стала уважать. Этот низложенный король, который никогда не желал зла, но и не сделал ничего хорошего, смертью искупил свои прошлые ошибки. Он поднялся на эшафот спокойно и невозмутимо, как жил, и даже не вздрогнул инстинктивно перед доской с выемкой, куда надо было класть голову. И теперь красная молния ножа гильотины показала Марии-Антуанетте всю меру ее слабости и беспомощности в той тьме, в которую она погружалась. Что сделают с ней и с детьми? Министр Гара, приходивший зачитать Людовику XVI декрет Конвента, приговаривавший его к смерти, заверил ее, что Собрание вскоре вышлет ее семью из Франции. Насколько можно было верить этому обещанию? Теперь для нее главным было не спасти трон, а вырвать свою жизнь и жизнь близких из рук кровожадных людей, в которых она находилась сейчас. Она медленно сняла платье в цветочек и оделась в траурное. Закончив, она пошла к детям и прижала их к себе. Она молчала, не зная, какие слова произнести, чтобы они не напомнили ни о жестоком прошлом, ни о пугающем будущем. И так, очевидно, будет долго, а им осталось одно: ждать, не смея надеяться. Несколько недель прошли в странном спокойствии, обычно наступающем после сильных бурь. Слежка за узниками, казалось, ослабла. Некоторые из охранников, тронутые их бедами, даже старались как-то смягчить их печальное существование. Это были муниципальные служащие Горэ, Моэль, Корте, Лебёф, а главное, Тулан и Мишлони. Тулан, бывший книготорговец, член Коммуны 10 августа и фанатичный санкюлот, стал роялистом, общаясь с этими страдающими женщинами. Он дал себе слово устроить им побег из Тампля и сумел завоевать их доверие. Мадам Елизавета направила его к мужу одной из горничных Марии-Антуанетты, шевалье де Жарже, находившемуся в Париже. Тулан встретился с ним и изложил план, созревший в его гасконском уме, холодном и дерзком. Жарже одобрил. Первым делом он потратил остававшиеся у него деньги на подкуп муниципального служащего по фамилии Лепитр, который, будучи начальником паспортного отдела полицейского управления, должен был добыть необходимые документы и содействовать побегу внутри Тампля. В назначенный день, когда стемнеет, Тизона и его жену усыпили бы наркотиком, подмешанным в любимый ими испанский табак. Мария-Антуанетта и Мадам Елизавета переоделись бы в форму муниципальных гвардейцев, принесенную в башню Туланом и Лепитром и спрятанную в туалете. Замаскированные таким видом, перепоясанные трехцветными шарфами и снабженные соответствующими документами, добытыми Лепитром, обе женщины прошли бы контрольные посты порознь, одна с Туланом, другая с Лепитром. Оставались юный король и его сестра. Каждый вечер в Тампль, в сопровождении двух своих детей, приходил человек, зажигавший фонари. Входя в крепость в пять часов, он уходил до семи, времени смены часовых. В день побега, через несколько минут после смены, сообщник Тулана, переодетый фонарщиком, подошел бы к посту и потребовал бы выпустить детей, которые якобы задержались, помогая ему. Тулан передал бы этому человеку принца и принцессу, переодетых маленькими фонарщиками. Вся семья присоединилась бы к господину де Жарже, который с тремя кабриолетами ждал бы ее в конце улицы Кордери. Когда около десяти часов стража Тампля заметила бы исчезновение узников, беглецы были бы уже далеко, на пути в Нормандию, откуда корабль увез бы их в Англию. Побег был назначен на 8 марта. Все было готово; но накануне пришло известие, что революционным армиям пришлось оставить Ахен, а австрийцы вновь заняли Льеж. Совет Коммуны, на который давили районные секции, сразу приостановил выдачу паспортов. Лепитр испугался и заявил, что в настоящее время не может снабдить беглецов необходимыми бумагами. Побег пришлось отложить. А вскоре он стал вовсе неосуществим, поскольку фонарщик неожиданно перестал брать с собой в Тампль детей. Но Тулан не падал духом. Если теперь вывести из тюрьмы четырех человек было невозможно, он тем не менее был уверен, что сумеет доставить королеву, одну и переодетую в мужской костюм, к господину де Жарже, который отвезет ее в безопасное место. Мария-Антуанетта согласилась, но в последний момент, при мысли, что она оставит сына, дочь и Мадам Елизавету на ярость и, возможно, на расправу революционерам, мужество покинуло ее. Но Тулан продолжал ловить благоприятный момент. В это время ему удалось передать королеве кольцо, печатку и пакетик с волосами, которые Людовик XVI утром дня своей казни отдал Клери, но Коммуна забрала их у слуги и поместила под замок. Это было последнее доказательство преданности, представленное им королевской семье. В середине апреля Тизон донес Коммуне о подозрительных поступках некоторых муниципальных служащих. Совет тотчас отрядил Эбера для производства обыска у Марии-Антуанетты. После пяти часов ночных поисков Эбер и его люди удалились, ничего не найдя, но Тулан, Лепитр и Моэль были вычеркнуты из списка комиссаров, осуществляющих надзор за Тамплем. Пока Жарже и Тулан обдумывают планы побега в Париже, Ферзен в Ахене и Дюссельдорфе, куда ему пришлось бежать при приближении революционных армий, не прекращает своих усилий. Злая воля австрийских министров, равнодушие Питта, скрытая враждебность эмигрантов – ничто его не останавливает. Иностранные дворы все больше теряют интерес к Марии-Антуанетте. Уже не приходится рассчитывать на помощь держав в вызволении королевы из тюрьмы. Надо придумать что-то другое. Там, где не сработали масштабные средства, возможно, помогут хитрость и деньги. Швед задумал купить за золото нескольких вожаков революции. В этот момент, как будто для того, чтобы доказать ему правильность его идеи, один человек опережает его желания. Это Дюмурье. Разочарованный в возможности реализации своих амбиций, раздраженный опекой, под которой его держит Конвент, он ищет случая отомстить. Более того, не дожидаясь, пока его купят, он сам предлагает свои услуги эмигрантам. В последних числах марта 1793 года он заключает соглашение с принцем Кобургом, главнокомандующим австрийскими войсками. Взамен на деньги и почести, которые ему щедро обещают, он обязуется выступить во главе своей армии на Париж, разогнать Конвент и восстановить монархию. Как только Ферзен узнаёт о заключении сделки, он не сомневается в ее успехе. Его воображение летит на крыльях радости впереди освободительной армии и строит четкие планы на будущее. Мария-Антуанетта, освобожденная из темницы осознавшим свои ошибки народом, назначена регентшей королевства. Но Дюмурье слишком переоценил свое влияние. Его армия, едва он попытался повернуть ее на Париж, поднимается против него. Ему приходится бежать со своим штабом в Монс, прихватив комиссаров Конвента, присланных его арестовать. Но еще сохраняется надежда, за которую отчаянно цепляется Ферзен: обменять пленных комиссаров на узников Тампля. Переговоры начинаются сразу. Но Конвент требует признания республики, на что не согласны союзники. С другой стороны, австрийский министр Тугут рассчитывает на частичный раздел Франции в интересах своей страны и не спешит заключать вроде бы выгодное соглашение, предложенное ему: обменять четырех голодранцев на одного короля, одну королеву и двух принцесс. Переговоры тянутся, а через месяц их вообще прерывают. Покинутая своей семьей и своей страной, Мария-Антуанетта все еще находит рядом с собой людей, готовых рискнуть собственной жизнью ради ее освобождения. С ней уже нет ни Моэля, ни Горэ, ни Лепитра, ни Тулана, но ее несчастья и беда тронули души муниципального служащего Мишониса и бакалейщика Корте, одного из командиров охраны Тампля. Наконец, вокруг тюрьмы бродит барон де Батц. 21 января Батц попытался освободить Людовика XVI на пути к эшафоту. Ему это не удалось; тогда он поклялся вырвать из рук революционеров королеву и ее семью. Неуловимый, раскрывающий все ловушки полицейских, брошенных по его следам, он с тех пор дерзко разгуливает по Парижу, несмотря на то что Конвент оценил его голову в триста тысяч ливров. Благодаря Корте ему удается, переодевшись муниципальным гвардейцем, пробраться в башню и переговорить с Марией-Антуанеттой. В день, когда его дежурство совпадет со сменой Мишониса, Корте войдет в Тампль с Батцем и тремя десятками верных солдат, которых расставит у дверей башни и на лестнице. Между полуночью и двумя часами Мишонис, несущий охрану в комнате принцесс, оденет их в военную форму и выведет. Они, с оружием в руках, будут вместе с маленьким королем помещены в середину патрульной группы, и Корте, открыв все двери, выведет их наружу, где будут ждать экипажи. Наступает день, приближается час, опускается ночь. Батц вошел в Тампль со своим отрядом и расставил людей в нужных местах. Скоро полночь. Вдруг появляется комиссар Симон, потрясающий бумагой, которую ему только что передал какой-то жандарм. – Читай! – говорит он Корте. Бакалейщик пробегает взглядом записку: «Мишонис предаст вас этой ночью. Будьте бдительны!» Он пожимает плечами, но Симон взбегает на четвертый этаж, где находится Мишонис, и приказывает ему спуститься и следовать за ним в мэрию. Чиновник исполняет приказ, но, проходя мимо Корте, шепчет ему на ухо: – Все пропало!.. Спасайте Батца! Корте понял. Он тут же приказывает патрулю обойти вокруг Тампля, включает в него Батца и приказывает открыть ворота. Барон спасен. А наверху сидящие на стульях узницы опускают головы, онемев от отчаяния, подавленные, словно пассажиры потерпевшего в шторм крушение корабля, которые видят, как исчезают вдали паруса судна, которое, проходя совсем близко, могло их спасти… Глава XII. Марию-Антуанетту разлучают с сыном Было 3 июля. День, отмеченный двумя хорошими новостями. Утром, за завтраком, повар Тюржи сумел сообщить узницам, что Рейнская армия отступает под натиском имперских войск. Изобретательность Тюржи в том, что касалось способов передачи новостей Марии-Антуанетте и Мадам Елизавете, была неисчерпаемой. То он засовывал свои записки в мотки шерсти или ниток, то бросал, обернув в них свинцовую пулю для тяжести, во флакон миндального молока, порой писал симпатическими чернилами на кусках бумаги, которыми затыкал горлышко графинов. Когда он чувствовал за собой слишком плотную слежку, переходил на язык жестов и знаков. Благодаря ему обе женщины постепенно узнали детали поражения республиканских войск на севере, о восстаниях в Вандее, в Нормандии, в Лионе. После обеда они услышали, как кто-то играет на рожке. Это Тулан, вынужденный скрываться, но все равно решивший быть им полезным, снял комнату неподалеку от Тампля и оттуда, условным кодом, передавал им на своем рожке газетные новости. Между двумя ариями фанфар они узнали, что вандейцы, овладев Сомюром, Анже и Ансени, победно наступают на Нант… Наступила ночь. В девять часов Мария-Антуанетта уложила сына, который сразу заснул. Чтобы ему не мешал свет, она натянула перед его кроватью большую шаль. Сидя рядом, королева и Мадам Елизавета штопают одежду. Между ними Мадам Руаяль читает вслух страницы «Святой недели». Время от времени Мария-Антуанетта кладет свое рукоделие на колени и смотрит на спящего ребенка, на его немного бледное лицо, белокурые волосы, маленькую ручку, лежащую поверх одеяла. Когда она наклоняется к подушке, то чувствует, как ровное теплое дыхание ласкает ее щеки. Она вздыхает: жизнь этого восьмилетнего мальчика, ради которого она отказалась от свободы, – это единственное, что удерживает ее на земле. Она думает о неустойчивом настоящем, о еще более мрачном будущем. Ее охватывает огромное отчаяние, вызванное бессилием матери сделать что-нибудь ради счастья своего ребенка. – Господи! – шепчет она. – Что со мной будет, если я его потеряю?.. Женщины вздрагивает. На лестнице слышатся тяжелые шаги. Они поднимаются, приближаются. Слышны хлопки железной и дубовой дверей, лязг отпираемых засовов. Мария-Антуанетта бросает взгляд на стоящие на камине часы, которые по злой иронии изображают Фортуну, крутящую свое колесо. Скоро десять! Она вздрагивает. – Сестра, – спрашивает она еле слышно, – кто может прийти так поздно? Мадам Елизавета не отвечает. Она уже заметила, что их мучители предпочитают ночные часы, чтобы объявлять им дурные новости, потому что темнота и тишина усиливают жестокость известий. Узницы, окаменев, ждут, не сводя глаз с двери, в которую вот-вот снова пойдет беда. Она открывается, заходят шесть чиновников в шляпах на голове. Один отделяется от группы, достает из кармана бумагу и обращается к Марии-Антуанетте: – Мы пришли довести до вашего сведения приказ Комитета общественного спасения, гласящий, что сын Капета будет отделен от своей матери и семьи. Королева вскакивает, бледная, с дрожащими губами. – Вы пришли забрать моего ребенка? – кричит она, не в силах поверить в такую холодную чудовищную жестокость. Она плохо расслышала, эти люди сейчас все объяснят, успокоят ее. Но чиновник продолжает: – У нас приказ препроводить его в отдельные апартаменты и передать наставнику, которого Коммуна назначила для его воспитания. Марию-Антуанетту бьет дрожь. Она складывает руки: – Как Коммуна может хотеть разлучить меня с сыном? Он только что переболел, они знают, как необходима ему моя забота… – Комитет принял постановление, – отвечает чиновник ровным голосом, – Собрание его ратифицировало, и мы должны немедленно его исполнить. Потрясенная королева пятится к кровати. – Но почему? Что я сделала? Господа, неужели у вас нет сердца, если вы разлучаете мать с ребенком? Не отвечая, посланцы Коммуны подходят. Мария-Антуанетта издает крик и, раскинув руки, падает, прикрывая своим телом спящего сына. Мадам Елизавета становится слева от нее, Мадам Руаяль справа. – А ну! – говорит один из мужчин. – Без истерик. У нас приказ. Отдайте нам ребенка. Он протягивает руку и срывает шаль, закрывающую от света лицо маленького принца, который сразу просыпается, трет глаза и, заметив мрачного вида мужчин, пугается: – Мама! Мама! Мария-Антуанетта берет его на руки, прижимает к себе и осыпает поцелуями. – Я здесь, Шарль, не бойся. Малыш вцепляется в нее и прячет голову у нее на груди. – Не бросай меня, мама, не бросай меня! – Нет, малыш, успокойся… Вы видите, господа, вы не можете забрать его у меня. Он слишком мал, он нуждается во мне… Господа, вспомните о своих детях… я уверена, что вы меня поймете… Не отнимайте у меня сына… Кроме него, у меня никого больше нет… а у него – никого, кроме меня… Целый час Мария-Антуанетта убеждает, уговаривает, умоляет; падает на колени перед мучителями, обратив к ним лицо, блестящее от слез. Она забыла сдержанность, величие и гордость королевы, сейчас она лишь мать, защищающая сына, которого у нее хотят отобрать. Комиссары теряют терпение. – Кончай, – грубо прерывает ее один. – Мы тебя достаточно наслушались. Одень его. Мария-Антуанетта решительно обнимает маленького принца одной рукой, а другой вцепляется в спинку кровати. – Лучше убейте меня, – кричит она, – пока я жива, вы его не получите! Чиновники переглядываются, пристыженные работой, которая им предстоит. Один комиссар, не сказавший до сих пор ни слова, вступает в разговор. – Граждане, – говорит он, – не станем же мы драться с женщинами. Лучше позовем стражу.