— Пошли. Показывай. В ящиках оказались новенькие СВТ-40 с оптическим прицелом. Оружие лежало в стружке в промасленной бумаге в специальных углублениях. В отдельном отсеке каждого ящика прилагался патронный цинк с тяжёлыми пулями, отмеченными жёлтой меткой. Я оглянулся, прикидывая, кому вручить эти инструменты. Однако вопрос разрешился сам собой, когда к машине подскочил Сергей Мирошниченко. Азартно блестя синими глазами, он вертел в руках пилотку, и, заикаясь, начал что-то лепетать, указывая на винтовки. Я его перебил: — Стоп. Спокойно, внятно и конкретно. Чего хочешь? — Так, товарищ сержант, там слух прошёл, что винтовки снайперские привезли. — Ну, привезли, и дальше что? — Так мы с Фёдором…, тоесть с красноармейцем Сидорчуком в ОСОАВИАХИМЕ… в кружке лучше всех стреляли… спорили, кто лучше. Можно нам винтовки попробовать… — Попробовала девка, да, бабой стала. Не врёшь, что стрелять умеете? — Ну, това-а-арищ сержант… — Ладно, зови Фёдора, берите винтовки, и чтобы через полчаса эти дудки играли, как кларнеты в оркестре. Чистить почаще, особенно возвратный поршень. На ствол вам по 330 спецпатронов. Отдав распоряжения, я вышел на рубеж. В окопах уставшие от сегодняшней гонки мужики собирались по двое-трое, курили ядрёную махорку и тихо переговаривались. Вопреки моим опасениям вокруг царило уверенное спокойствие воинов, наконец-то осознавших и размер опасности, и свои возможности. Однако невидимый маятник продолжал отстукивать счёт времени, и над измученными людьми ощутимо нависло тревожное напряжение. Часовая стрелка приближалась к семи. Скорее бы. — Внимание рота! — я громко крикнул на обе стороны. — Немцы думают, что нас здесь горстка, и что заслон находится возле шоссе, поэтому будут прорываться по центру. Всем действовать спокойно. Укокошить врага — дело нехитрое. С другой стороны, и сами приготовьтесь получить свою порцию шишек. Неприятно, конечно, но полезно, поскольку подбитый глаз уменьшает обзор, но увеличивает опыт. Всем держать хвост пистолетом, а хрен морковкой. Под пули и снаряды подставляться запрещаю. Всем стрелкам отойти от шоссе на фланги, поскольку гансы из всех пукалок сначала долбанут по центру, откуда стреляли. К бою!! Когда ровно в семь из-за поворота появилась колонна танков, сжатая пружина ожидания распрямилась, выплеснув в кровь очередной стакан адреналина. Я прикинул дистанцию. Полтора километра, 10 коробок. Явно перестраховались фрицы, посылая роту лёгких танков против пяти винтовок. Первыми ползли три «двойки» с 20-мм автоматическими недопушками. Их трёхсантиметровую лобовую броню я даже не рассматривал как препятствие. Одно слово — мишень. Но опасная и злая мишень, недоглядишь, до смерти укусит. Следующие семь «троек» были опаснее, пушка в 5 сантиметров, да пулемётов аж три штуки. Больно огрызаются, но броня та же 3-сантиметровая «бумага». За танками тянулись четыре грузовика с пехотой. И хотя врагов было поболе, чем я рассчитывал, будем бить их смело и решительно. Слева Сашка у ДШК от нетерпения притопывал, кажется, уже выпрыгивая из сапог. Я опять погрозил ему кулаком и потыкал в небо, и он сник, обиженно косясь из-под каски. А тем временем «двойки» добрались до входа в «бутылочное горлышко», приостановились, повертели башнями, как бы принюхиваясь, и принялись пятиснарядными очередями обстреливать линию ложных окопов у дороги. Игрушечные взрывы вспухли с недолётами до настоящего рубежа. Затем длинно протрещали пулемёты и вскоре смолкли. Немцы насторожились, поскольку в ответ — тишина. Напряжённо вглядываясь во вражескую колонну, я не заметил, как сквозь зубы принялся их уговаривать: — Ну, чего вы встали. Никого здесь нет. Давайте, давайте, сверхчеловеки недоделанные, смелее ползите. Все вас боятся. Все испугались и разбежались, а впереди много вкусного. Будто услышав меня, «двойки» осторожно втянулись в ловушку, за ними гуськом поползли «тройки», водящие жалом пушек по сторонам. Господи, лишь бы ребята Пилипенко не сорвались! Почти полностью втянувшись в «бутылочное горлышко», колонна остановилась, и из грузовиков начали выпрыгивать серые фигурки в касках и с ранцами. Немцы сначала собрались за машинами, а потом побежали вдоль обочин, а некоторые начали спускаться с дороги вниз. Сигналом к бою стал хлопок взрыва растяжки под откосом. Почти в ту же секунду раздались два выстрела сорокапяток, и последняя «тройка», дёрнувшись, развернулась поперёк дороги и задымила. Следующие два выстрела вызвали детонацию снарядов соседнего танка, у которого струёй внутреннего взрыва вышибло боковые люки. Скособоченный взрывом танк начал быстро разгораться, а его башня сползла на сторону. Мой выстрел прозвучал как хлёсткий удар плётки. Я целился в двигатель передней «двойки» и не промазал, да и как было промазать с двухсот метров. Второй выстрел прошил борт и видно зацепил бензобак, поскольку через секунду полыхнул факел дымного пламени. Ну, всё, твари, теперь вы мишени. Считается, что танки живут в бою несколько минут, вот эти минуты мы и начали отсчитывать. Но и мне теперь придётся поберечься, поскольку тоже стал целью, что подтвердили удары пуль по броневому щитку. Фрицы сначала сыпанули в стороны, но увязнув в низине и нарвавшись на растяжки, и начали отступать вдоль дороги. Упускать их нельзя. — Рота! По фашистским гадам. Огонь!! Прицельная пальба восьми десятков винтовок и карабинов буквально опустошила обочины. От пушечных выстрелов, грохота взрывов и плотной стрельбы наглухо заложило уши. Но в горячке боя уже никто не замечал такие мелочи. Снаряд за снарядом я всаживал в передние танки, пока они не раскорячились рядом с горящей первой «двойкой». Запертые в ловушке немцы пытались огрызаться, ведя бесполезный беспорядочный и приблизительный огонь. Танки дёргались и ёрзали в отчаянных попытках вырваться из засады. Но куда там. Вот разгорелся третий с конца танк. Следующий, пытаясь его объехать по самому краю шоссе, шумно свалился под откос и уткнулся пушкой в болотную грязь. Охваченные паникой немцы отвечали хаотично и бестолково, но и среди этого бессмысленного дёрганья у них нашлись холодные головы. Укрывшаяся за горящим собратом «тройка» дважды выстрелила в мою сторону. Один снаряд ушёл с небольшим перелётом в лес, а второй почти попал, рванул метрах в десяти, швырнув в меня землю и мелкие осколки. По щитку ударил острый металл, по каске противно цвикнуло и пыль запорошила лицо. Сзади кто-то вскрикнул. Я быстро продрал глаза и обернулся. Ванька Иванов прижимал руку к окровавленному лицу. У его ног валялся лоток со снарядами. — Лёха, помоги Ваньке! — я старался перекричать шум боя, берясь за ручки Маузера. Сыто клацнул затвор казённика, проглотив снаряд. Я чуть подвернул ружьё и поймал в прицел башню «тройки», примерно то место, где сидел наводчик. Выстрел. На броне сверкнуло попадание. Есть. Может и не пробил, но точно напугал до грязных штанов. Под ноги вылетела дымящаяся гильза. Потянулся за снарядом, сунул в казённик и припал к прицелу. Злополучная «тройка» молчала. Неужто, наводчика прихлопнул? Для надёжности всадил снаряд в основание башни, и вздрогнул от неожиданности, когда танк вспучился от внутреннего взрыва. Ни хрена себе, компот! В азарте я потянулся за снарядом и нащупал пустой лоток. Быстро оглянулся. Алексей заматывал Ваньке голову. Я вскочил и сбежал под склон, схватил полный лоток и уже начал распрямляться, когда перед бруствером шарахнул взрыв, засыпавший окоп и ружьё землёй. Предпоследняя живая тройка долбанула осколочным. Надо мной противно вжикнул веер осколков. Ого! Это я удачно за снарядами сходил. Сидел бы на месте, без башки бы остался. Быстро смахнув с ружья землю и мусор, я в прицел принялся высматривать того гада, который меня чуть не прикончил. Ага, вот он. За дымом прячется. Развернуться не может, и огрызается то от меня, то от Пилипенко. Зря ты, фриц, так встал. На тебе в мотор. Не нравится. На ещё. Горишь, сволочь! Между тем сорокапятки вколотили снаряды в ходовую и борт, добивая последнюю тройку. Танк задымил и вспыхнул. Под ливнем пуль на шоссе упали последние гансы и фрицы. Из дымящего и горящего скопища искорёженного металла смогли вырваться лишь два стоящих в конце колонны Мерседеса. «Бутылочное горлышко» было наглухо заткнуто. Я со вздохом распрямился, смахнул со лба заливающий глаза пот, и подрагивающие от напряжения руки бессильно упали. Уф-ф. Часы показывали 19-40. Вечернее солнце удлинило тревожные тени. Но до темноты оставалось ещё не меньше трёх часов. Поняв, что их здесь поджидали, немцы сейчас наверняка не на шутку разозлились. Ещё бы не разозлиться! Наша ловушка не могла не задеть их за живое. Бессмысленная потеря танковой роты для Неринга равносильна публичной пощёчине. А посему, надо готовиться к серьёзному штурму. Как известно, согласно своему плану блицкрига немцы двигаются в эти дни напролом маршевыми колоннами, поэтому они вряд ли собирались разворачивать дивизионный артполк против ничтожного заслона. Но теперь, крепко получив по зубам, они обязательно это сделают, а сперва, как у них принято, пришлют бомберов и подтянут полковые пушки. В любом случае для нас вытанцовывалась отчаянная ситуация, и надеяться нам оставалось только на наступающую ночь, маскировку, зенитчиков, авось и счастливый случай. В окопах со всех сторон раздавалось металлическое звяканье. Без приказов и понуканий мужики приводили в порядок себя и оружие, укрепляли ячейки и окопы, пополняли боеприпасы. Кто-то сидел на бруствере с мокрым от грязного пота лицом, позволив себе урвать несколько минут отдыха, глотнуть воды, пыхнуть махоркой. Глядя на всё это движение, я не мог избавиться от противоречивых чувств. С одной стороны, меня переполняла гордость за мужественных воинов честно и достойно выполняющих боевую работу, с другой — тревожила очевидная ущербность нашей группы, вернее случайного скопища опытных, но неорганизованных бойцов. Ясно понимая, что наш хлипкий заслон обречён на уничтожение, я так и этак прикидывал, как нам половчее упереться, прежде, чем упокоиться. И по всему выходило, что в первую очередь необходимо воссоздать структуру подразделения и наладить управление. Со стоном поднявшись с ящика, я выбрался из окопа и направился к Ваньке, рядом с которым суетился Алексей. — Крепко зацепило? — Щёку посекло, но черепушка цела. — Воевать можешь? — Могу, товарищ сержант. — Добро. Думаю, скоро начнётся бомбёжка. Откатите ружьё в укрытие, почистите и накройте брезентом и ветками. Как немцы отбомбятся, приведите позицию в порядок и верните ружьё на место. — Я махнул рукой, подзывая Сашку. — Минут через десять-пятнадцать жди «юнкерсов». И пока пригляди за первым взводом, тоесть бойцами левого фланга. Не возражай, так надо. Внимание, рота! Всем кроме расчётов ДШК и зениток укрыться в окопах. Отыскав Семёна Иваныча, я временно поручил ему второй взвод, тоесть тех, кто окопался вблизи дороги. Понимая, что лейтенантов и пушки у нас при первой возможности заберут, я поставил над всей артиллерией старшину Пилипенко. Балю с Ивановым, снайперов и сапёров оставил при себе. Толковый младший сержант Андрей Ситников возглавил пулемётный взвод из двух расчётов «дегтярей» и десятка трофейных MG. После недолгой суеты и матюгов позиции опустели, и чуть погодя послышалось нарастающее гудение подлетающих бомберов. На фоне вечернего неба чётко проявились контуры самолётов с характерным изломом крыльев и висящими шасси-лаптями. «Штуки» пожаловали. Один, два, три… девять. Один штаффель. Каждый из этих стервятников тащит по полтонны бомб, и все на наши головы. Спаси нас, господи, и помилуй. Бойцы в окопах вжались в землю и замерли. Я тоже спрыгнул в траншею и остался стоять, не в силах отвести взгляд от самолётов, которые по дуге начали заходить на боевой курс. Первый лаптёжник клюнул носом и, включив сирену, свалился в пике, набирая скорость. И тут справа очередями загрохотали наши зенитки, а слева зарычали ДШК. К юнкерсу потянулись едва заметные строчки трасс. Я сложил обе ладони козырьком и до хруста сжал зубы, наблюдая атаку пикировщика. Трассеры пересекались и прочерчивали воздух перед носом немца. И он перетрусил, вильнул, отчего вой его сирены как бы захлебнулся. Юнкерс раньше времени вышел из пике, сбросив две тёмные капли бомб, будто на лету обгадился. Высокие кусты взрывов поднялись в поле вблизи лощины. Навскидку — бомбы-сотки. Ведущий ушёл на высоту, уступив место следующему стервятнику, который решительно нырнул, заходя на цель, но почти сразу сбросил бомбы с недолётом, опасаясь злых очередей зениток. И, тем не менее, не смотря на заградительный огонь, юнкерсы выстроились в карусель и принялись по очереди клевать наши окопы. Бомбы падали всё ближе, вой невыносимо рвал слух и бил по нервам. И вот уже огромный взрыв потряс склон высотки и даже до опушки долетели комья земли. Ещё взрыв. Я закусил губу, нешуточно переживая за Сашку, который лупил из ДШК, как одержимый, и что-то орал двум заряжающим. Чуть дальше надрывался второй крупнокалиберный пулемёт. Проводив взглядом трассу сашкиного ДШК, я вдруг отчётливо разглядел, как она чиркнула по серому фюзеляжу, от которого отвалились куски. «Юнкерс» медленно перевернулся через крыло и, не выходя из пике, вонзился в пруд. Рванули бомбы, поднялся столб дыма, воды и огня, и во все стороны полетели ошмётки. У меня от неожиданной радости в горле застрял восторженный крик. Но уже через пару минут вырвался торжествующий вопль, когда очередь зенитных снарядов вспорола морду другого бомбера, и тот, кувыркаясь, упал за лесом. Остальные «юнкерсы» покидали бомбы куда попало и скрылись в южном направлении. Ну, мужики! Ну, молодцы! Была бы водка, каждого бы напоил. Напою. Потом. Когда всё закончится. Если закончится. Я бросился к Сашке. То ли улыбаясь, то ли оскалившись, он стоял у дымящегося пулемёта и глядел вслед улетающим бомбардировщикам. — Саня, молотчага. Как ты его! — у меня не было слов от радости. — Да, ладно, командир, дело привычное, надо будет, ещё дичи набьём, — и он громко засмеялся. Зенитчиков я тоже похвалил от души: — Молодцы, воины. Ни одна бомба на нас не упала. Бойцы нервно улыбались и смущённо покашливали. Только пожилой сержант устало вздохнул и попросил подбросить снарядов, расход был ужасающим. Быстро кинув взгляд вправо-влево, я заметил Мироновича: — Коля, возьми трёх бойцов и дуй на склад. Срочно нужны снаряды к зениткам, патроны к ДШК и посмотри, может быть найдёшь спираль Бруно. Это такие бухты тонкой проволоки. Накидай, сколько получится. А, если сапёры всё приготовили, погрузите их бочки и мигом возвращайся. Всё. Одна нога здесь другая уже там. На часах девять вечера. Интересно этот кошмар когда-нибудь закончится? И вдруг до меня дошло, что в этой жизни он не закончится никогда. Через четверть часа на шоссе собрались все командиры: Сашка, Семён Иваныч, Андрей Ситников, старшина Пилипенко, чуть позже подошли оба лейтенанта. Как ни странно, во время налёта никто не погиб, а из двоих раненых один вывихнул палец, когда споткнулся, спрыгивая в окоп, а другой обжёгся горячей гильзой от зенитки. С такими потерями воевать было можно. Но больше всего меня удивило изменившееся отношение бойцов и лейтенантов. И если первые стали беспрекословно выполнять все мои распоряжения, то вторые в разговоре стали вести себя почти как с равным. Позже Семён Иваныч, или Дед, как меж собой прозвали его бойцы, потихоньку разъяснил мне суть этих перемен. — Видишь ли, Василь Захарыч, удача завсегда лучше везения. Командиров хороших и грамотных много, попадаются даже талантливые, но мало удачливых. Ты удачливый. Тебе поверили, и за тобой пойдут в огонь и воду. С тобой не пропадёшь. Я на минуту задумался, принимая свалившуюся на меня ответственность и тяжесть людского доверия. А мысли, не покидающие мою бедную голову, были ох как далеки от оптимистичных. За три дня войны люди страшно устали, и вот сейчас вместо хоть небольшой передышки нам придётся испытать жесточайший удар немецкой танковой дивизии. Вальтер Неринг не простит бесславной гибели разведроты и головной танковой роты, и наверняка уже сейчас по его приказу прогревают движки танковые батальоны. А средние немецкие танки P-IV — это серьёзно. И хотя в сорок первом их неприлично короткую пушку даже сами немцы называли окурком, её калибр 75 мм на относительно небольшой дистанции может натворить немало бед. В моём времени почему-то считалось, что немцы по ночам не воевали. Однако вопреки тому расхожему мнению сегодня они собирались сделать именно это. В нашей безнадёжной ситуации немного утешало лишь одно: непуганых гансов пока ещё толком не били, и потому их нахальная самоуверенность обязательно выйдет им боком. Во всяком случае, сегодня нам выпала уникальная возможность избавить гитлеровцев от иллюзий и заблуждений. — Товарищи, в ближайший час нам предстоит столкнуться с танковым батальоном, а может и с двумя. Это от тридцати до семидесяти танков. И поддержка у них будет неслабая: пехотный полк в полторы тысячи головорезов, с тремя десятками пулемётов, шестью полевыми 75-мм пушками и парой гаубиц 150 мм. Но и это ещё не всё. Исходя из особенностей местности и сложившейся обстановки, можно предположить, что справа от нас на луговине за прудом немцы развернут дивизионный артполк. Во всяком случае, на их месте я бы поступил точно так. А это две дюжины 105-мм гаубиц, и дюжина шестидюймовок 150-мм. Если они начнут по нам работать, то здесь останется только мелкая труха, пыль и мокрые пятна. Поэтому… Товарищ лейтенант Батура, Евгений… — Михайлович. — Евгений Михайлович, у вас есть реальный шанс разгромить артполк хвалёного вермахта. Летёха от неожиданности вскинул голову и выпучил глаза, но тут же собрался. — Отсюда в сотне метров с шоссе вправо отходит наезженная просека лесничества. Берите обе машины и обе резервные пушки и гоните по той просеке. Эта дорога по краю леса огибает поле и выходит немцам во фланг. Со всеми объездами здесь километра четыре, за полчаса доберётесь. Пока встанете, определите позиции и устроитесь, начнёт смеркаться. Сумеречный лес вас скроет, а стоящие на открытом месте немцы, на фоне ещё светлого неба будут, как на ладони. Под вашим интенсивным обстрелом они не смогут быстро развернуть свои тяжёлые гаубицы. К тому же по норме расхода боеприпасов рядом с орудиями будет находиться около полутысячи фугасных снарядов. Уверен, что в два десятка выстрелов вы немцев уничтожите. Это может спасти всех нас. Действуйте. Лейтенант убежал к пушкам, а я продолжил: — Товарищ лейтенант Строгов… — Валентин Борисович. — Валентин Борисович, ваша позиция на левом фланге позволяет простреливать всё поле перед нашими окопами. Немцам на шоссе будет тесно, и они обязательно выгонят средние танки на открытое ровное пространство и попытаются нас обойти. Поэтому ваша главная задача, как можно больше сжечь танков в поле и не пропустить их в обход высоты. Сначала на съезде с дороги, когда они напорются на мины, начнётся неразбериха, а потом они начнут широко расползаться и двинутся в вашу сторону. Сумерки, минная опасность и скученность заставит их осторожничать и беспорядочно маневрировать, что затруднит им прицельную стрельбу. Не упустите удобный момент. Пусть пехота вас не отвлекает. Ваши цели — танки. Теперь ты, Александр… Сашка на секунду обалдел, но быстро сообразил: — Мефодьевич я. — Александр Мефодьевич, бери оба ДШК, три трофейных пулемёта и отделение бойцов помимо пулемётных расчётов. Слева от позиции лейтенанта Строгова окраина леса тянется вплоть села Деревянчицы, а там проходит второстепенная дорога в Слоним. Между ней и нами открытое поле, и оттуда к нам во фланг могут пожаловать гансы. Вряд ли это будут танки, почва не позволит. Скорее всего, мотоциклы и пехота. В крайнем случае — ганомаги. Закроешь фланг пулемётами, а со стороны леса перекроешь подходы растяжками. Гранат не жалеть. Позиции меняй почаще. Если что пришлёшь посыльного. При необходимости поможешь лейтенанту Строгову, или он тебе. Действуй. — Кузьма Петрович, — обратился я к Пилипенко, — здесь шоссе закупорено. Во время боя немцы пробку не смогут растащить, да и я со своим ружьём не дам этого сделать. Поэтому противник захочет обойти заслон. А вы с вашими сорокапятками должны его хотелку ампутировать под самый корешок. Если здесь по фронту наверняка расползутся «тройки» и «четвёрки» и будут нас долбить своими трёхдюймовками, то вам достанется лёгкая броня, которая обойдёт пруд и попытается ударить нам в правый бок. Поэтому обе сорокапятки поставь на край обороны, где открывается большая прогалина между прудом и пущей. Там ты их и прищучишь. Зенитки остаются в центре в резерве. Если надо поставим их на прямую наводку. — Андрей Андреевич, — улыбаясь, опередил меня Ситников.