Сзади со стороны города ещё изредка постреливали, несколько раз хлопнули взрывы гранат, но по всем признакам Ружаны уже были освобождены. Я не знал реального положения, но даже с моей невысокой колокольни был виден весьма неплохой дебют начавшегося контрнаступления. Штаб танковой дивизии разгромлен. Вражеской артиллерии не слышно, значит, она тоже приведена к молчанию. — Иван, отыщи связиста. — Курянин к командиру! — Красноармеец Курянин по ва… — Вячеслав, пиши шифровку: «Командарму 10. Штаб 17 германского корпуса разгромлен. Взяты в плен два генерала и документы. После ночного боя остатки бронетанковых батальонов противника отходят по направлению Коссово. Через четыре часа приступаем ко второму этапу операции. Просьба срочно обеспечить боеприпасами. Командир ОРСН». Отправишь шифровку и сразу свяжись с 155 дивизией или с полком Заклевского. Свяжешься, доложишь. И батареи побереги, пока стоим запитывай рацию от аккумуляторов. Я тебе объяснял. Потом проверь связь со взводами, в ночной неразберихе некогда было. Кромку леса осторожно просветил розовый рассвет, когда передо мной возникла долговязая фигура лейтенанта Строгова с запылённой и прокопченной, но счастливой физиономией. — Здравствуйте, Василий Захарович! Как мы их? — и он обвёл рукой забитое повреждённой техникой шоссе, обочины и два больших скопления в поле. — Здравия желаю, Валентин Борисович. Хорошая работа, качественная. Молодцы, хорошо повоевали, не то, что мы бездельники. — Кх-м. Ну, это я от излишней впечатлительности приврал маленько. Но вот те у МТС и справа от дороги точно наши. — Наши, ваши, какая разница. Главное, Валентин, — я впервые назвал его по имени, и он понял, что стал своим, — то, что мы ещё раз серьёзно ранили танковую группу Гудериана. Примерно часа через четыре мы выступаем в направлении Коссово. — Василий Захарович, товарищ командир, а как же мы? — он нервно закусил губу. — Во-первых, вы сожгли почти все снаряды, во-вторых, майор Заклевский был против переподчинения батареи, в-третьих, на чём мы потянем ваши шесть стволов? А в-четвёртых, я жду шифровку от командования. — Ясно. Снаряды подвезут, обещали. А с дивизией можно договориться, одно дело делаем. — Как у тебя всё просто, «договориться». Легче на горбу пушку волочь, чем начальство уговаривать. Или сам не знаешь? — Да, знаю я. — Ладно, иди, лейтенант, приводи в порядок свои иерихонские трубы. По любому, с нами или без нас, сегодня будешь воевать. — Товарищ командир, шифровка из штаба армии. «Командиру ОРСН. Приказываю выступить район Коссово не позднее 8-30. Совместное наступление со сводной группой 30 танковой дивизии в 10-00, с последующей деблокадой и уничтожением противника. По окончании операции приказываю блокировать оба шоссе на Брестском направлении. Боеприпасами обеспечим. Командарм 10». Вместе с появлением над горизонтом ослепительного края солнца я отдал команду к сбору: — Внимание рота. Через три часа выступаем. Подготовиться к маршу и бою. Вокруг и без того было немало движения, но после моей команды все забегали, как заведённые. — Товарищ командир, связь с дивизией, — Курянин протянул мне трубку. — У аппарата. — Привет, ротный, это твой знакомый компол, узнал? — Узнал, товарищ майор. — Ну и дел вы наворочали, черти стальные. — Отчего, стальные? — Так теперь вас все так называют. Нам почти ничего делать не пришлось, только артполк на окраине гробанули, да пехоту в городе добили. Наши потери мизерные. Если бы ты знал, ротный, кого вы зацапали. Но о том не в эфире. — Товарищ майор, через три часа выступаем. Нам позарез нужна артиллерия. — Хитрый ты, ротный всё в одну точку бьёшь. Ладно, бери батарею Строгова, комдив разрешил. Временно. Всё равно мы за вами следом идём. Сейчас в Ружанах закрепимся и потом подсобим. Но Батура нужен здесь. Увидишь его, передай. — Спасибо, товарищ майор, до связи. — До связи. Перед самым выходом взводным всё-таки удалось подвести итоги нашей пятичасовой ночной битвы за Ружаны. Здесь на восточной окраине немцы потеряли 42 танка, 7 броневиков, 35 автомобилей, около тысячи солдат и офицеров. Подсчитать потери немцев от ночной атаки в городе не представлялось возможным. В роте потерь не было! Взводные доложили и с видом удивлённых тушканчиков уставились на меня, не веря своим словам. — Товарищ командир, если бы кто другой сказал, нипочём бы не поверил, но я сам считал, — проговорил взволнованный Пилипенко. Хитрейший суровый хохол был потрясён и искренне по-детски счастлив. Не смотря на всеобщее ликование, я хмурился и, глядя на окрылённых победой воинов, решил, что пора с ними серьёзно поговорить. Не откладывая разговор, я собрал взводных: — Товарищи командиры, прошу обратить ваше внимание на состояние бойцов. Сейчас у многих может возникнуть ощущение полной неуязвимости и вседозволенности. Приказываю сразу пресекать такие проявления. Да, мы защищены от пуль, осколков и огня, но существует немало других поражающих факторов, и я не советую пробовать, убьёт вас у упор гаубичный снаряд или нет. А что касается воды, то она однозначно, утопит, также как утопит вас и любой конкретный интерес госбезопасности. Поэтому требую приглядывать за бойцами и вовремя помогать тем, кто забудется или возомнит о себе невесть что. Всё идите к взводам. Андрей, отправь посыльного к лейтенанту Строгову. Жду его для важного сообщения. Сашка, для предстоящей операции нужно срочно и обязательно найти четырёх лошадей и две повозки и конфисковать под расписку. — Да, не вопрос, командир. Сейчас только штаны подтяну и сразу добуду, — хмыкнул он с изрядной долей иронии. Ну, никакого почтения к начальству. Не-е, этого хмыря уже не переделать, и все мои педагогические потуги абсолютно напрасны. Мы уже начали грузить миномёты, снаряды, оружие и оставшееся топливо, когда прибежал запыхавшийся Строгов. — Что случилось, Василий Захарович? — его потемневшие глаза тревожно блестели. — Ваша батарея придана нам. Комдив распорядился. Как пополнишь боекомплект, сразу же выдвигайся. Ну, ну, не сияй, как медный самовар. Работа будет опасная и запредельно тяжёлая. Разворачиваться придётся белым днём, возможно, под артогнём, да и юнкерсы наверняка не упустят свой шанс нагадить сверху. Поэтому мы и спешим. Схема боя несложная, по сути такая же, как и здесь. Они с тыла нас не ждут, поскольку нацелены на окруженцев. Когда мы ущипнём их за гузно, они развернутся к нам, чтобы огрызнуться, и тогда им в спину воткнут кол окруженцы. Немцы начнут вертеться, вот тогда и придёт твоё время. Встанешь на прямую наводку вот здесь, я ткнул пальцем в карту, — на высоте 203,7, — и вдаришь им в бок. Посматривай на сельцо Милейки, вот здесь, мимо него проходит грунтовая дорога, ведущая к нам в тыл. Поскольку мы уходим раньше, позаботься о транспорте и прикрытии сам. Рацию сейчас тебе принесут, управитесь с ней? — Естественно. Не переживайте, Василий Захарович, мы не задержимся, лишь бы боеприпасы доставили вовремя. — Да, чуть не забыл, Батуре майор приказал срочно вернуться в полк. Всё, ступай Валентин, и не подведи меня. Пока мы собирались, наша тридцатьчетвёрка расчистила дорогу, раздвинув подбитые танки направо и налево. Хорошо всё-таки, что мы укрепили ей железо. Ни царапины на броне, и за гуски не страшно, не порвутся. Пока всё складывалось весьма неплохо, однако бочку дёгтя всё-таки подпортила ложка мёда. В ночном побоище мы извели большую часть боеприпасов и на серьёзную драку выходили с опасно ограниченным боекомплектом. Слегка добавляла оптимизма пара добытых подвод с лошадьми, которых ездовые уже погнали по шоссе в сторону Коссово. Где и как Сашка достал лошадиные силы, понятия не имею. Предстоящий бой меня беспокоил намного больше, чем прошедший. Две изнурительные драки подряд, даже для нашей «стальной» роты чересчур. К тому же и боеприпасов в обрез, бойцы устали, да, и воевать придётся белым днём на неподготовленных позициях. На что я рассчитывал? По сути, ни на что, лишь опять на авось, на кое-какие задумки, интуицию и предчувствия. Для меня вполне очевидным стало лишь то, что в любом деле война исключала здравый смысл, любые железобетонные доводы и разумную аргументацию. За две версты до намеченного места ротная колонна обогнала наши подводы и покатила дальше. За деревней Альба разбитая танками дорога огибала небольшую рощицу, поворачивала налево и за мостом через ручей тянулась по ровному полю прямиком в ближайшие сёла. По предварительным данным где-то там сосредоточилась блокирующая немецкая группировка, к которой отошли потрёпанные батальоны 17 танковой дивизии. Здесь на месте я окончательно понял, что кто-то сошёл с ума, предположив, что вполне допустимо противостоять одной роте мощному соединению днём на неподготовленных позициях. Слон и моська в реальном исполнении. Стараясь раньше времени не засветиться, мы высадились перед поворотом, скрытым придорожными зарослями. Пока бойцы разгружались и готовились к бою, я собрал взводных. В целом командиры одобрили мой план: танк выдвинется по дороге вперёд, за ним в сотне метрах в обе стороны встанут зенитки. Позади них на другом берегу ручья будут позиции двух ДШК в кузовах. Вместе с зенитками они образуют зенитный узел. А зенитки вместе с танком — противотанковый заслон. Первый взвода с шестью пулемётами прикрое дорогу и танк, второй, усиленный миномётами и восемью пулемётами расположится левее. Дальше слева на высотке встанет батарея Строгова. Все разгрузившиеся машины отъедут в тыл, а я с водителями, сапёрами и вестовыми обеспечу оборону моста и прикрою зенитки. А теперь — козырь. Справа к дороге примыкает окраина пущи, поэтому немцы здесь нападения не ждут. А зря. По грунтовке, идущей вдоль опушки, обе сорокапятки отправятся на лошадиной тяге к немцам в полутыл. Их прикроют Сажин с боевиками, пара пулемётных расчётов и пара снайперов. Таким образом, силами роты и приданной батареи мы охватим наступающих немцев полукольцом. Не теряя времени, по лесной дороге укатила группа Пилипенко. Когда лошади утянули набитые снарядами телеги и прицепленные к ним пушки, на левый фланг скрытно под берегом оврага выдвинулся второй взвод. Остальные не спешили обнаруживать себя, давая время нашим пушкарям уйти, как можно дальше. Бойцы напряжённо вглядывались вдаль и нервно курили. Но вот неумолимое время и вышло. Часы показывали половину десятого. Взревев моторами, машины с ДШК разъехались за ручьём, два других грузовика, растащив зенитки по обе стороны моста, укатили в тыл. Пока зенитчики вили свои гнёзда в сотне метрах друг от друга, танк продвинулся немного вперёд по дороге, а сопровождающие его бойцы разбежались в обе стороны. Тут же замелькали лопатки, взводы начали поспешно окапываться. Солнце поднималось всё выше. Я с тревогой посматривал на часы, понимая, что опоздание или задержка группы Пилипенко и батареи Строгова будет стоить нам не только победы, но, возможно, и жизни. Конечно, у нас имелся единственный аргумент: наша личная броня, которая в этой паршивой ситуации может дать нам хоть какой-то шанс и поможет избежать полного уничтожения. Но даже этот весомый бонус без поддержки артиллерии и своевременного удара окруженцев в тыл немцам позволит нашей роте лишь ненадолго задержать противника. Понимая нашу уязвимость, бойцы изо всех сил спешили поглубже закопаться в землю. Но вот с окраины села хлестнул винтовочный выстрел, потом ещё один, и началось движение. Нас засекли. Не прошло и четверти часа, как на дорогу выползли два броневика и шесть грузовиков, из которых начали выскакивать солдаты. Немного погодя с той стороны донёсся шум мощных двигателей. На шоссе появился первый танк. Тройка. За ним другой, третий. Началось. 10-00. Что-то мне совсем стало нехорошо, когда в полусотне метров от нашего танка взметнулся взрыв гаубичного фугаса. Второй взрыв прогремел ближе к лесу. Третий ударил рядом с ручьём. Немецкий артдивизион начал пристрелку. А это означало, что очень скоро нас начнут равнять с землёй. От отчаяния я закусил кулак, но вдруг всё как-то неуловимо изменилось, когда с востока донеслись далёкие пушечные выстрелы. Сделав по нам только один залп, немецкие гаубицы замолчали. Правда, и этого залпа нам хватило за глаза. Близкий взрыв тряхнул зенитку, на состоянии которой, впрочем, это никак не отразилось. Но бойцам пришлось повозиться, снова устанавливая её на место и выводя горизонтали. Другим взрывом оглушило двух бойцов, одного из которых пришлось отправить в тыл. Вражеская артиллерия внезапно замолчала, похоже у немцев в тылу появились серьёзные проблемы. Канонада в той стороне заметно усилилась, и сюда докатился глухой грохот взрывов. Артналёта мы чудом избежали, но в поле начали выползать танки. Много танков. Сначала я пытался считать, потом бросил. Как говорится хрен редьки не слаще. А нынче, похоже, нам предстоит нажраться именно ядрёного хрена, Не исключено, что немцы решили всем кагалом пробиться через нас на соединение со своим 43 армейским корпусом. Я выругался сквозь зубы. Только этого нам и не хватало! Д-дух, ударила наша тридцатьчетвёрка. Есть! Немецкий танк вздрогнул, выплюнул тёмное облачко и окутался дымным пламенем. А вот и ответ. Башня и корпус тридцатьчетвёрки вздрогнули сразу от трёх попаданий. Бр-р. Каково там мужикам внутри. Пока огрызаются тройки со своим несерьёзным калибром. Ползущие позади всех «четвёрки» пока не стреляли. Для их коротких пушек дистанция пока велика. Однако нашим танкачам явно не понравилась роль мишени, и они принялись маневрировать. Короткая остановка. Д-дух. Есть попадание. Молодец Варик, бьет как на стрельбище. От моста стеганули сдвоенные выстрелы зениток, через пять секунд ещё, потом ещё. Вот теперь пойдёт карусель! А нам сейчас важнее любой ценой отбрыкаться от танков. Немцы приближались. 500 метров. 400. 300. Вот уже ударили немецкие танковые трёхдюймовки, их поддержали полевые батареи, и вспухли взрывы, наполнив воздух, сталью, пылью и дымом. Слева начали огрызаться наши пулемёты. К ним подключились миномёты. Справа и слева хлопотали наши зенитки. Поле боя затянула дымная завеса. Взрывы рвали землю по всему рубежу, оглушающий грохот забил уши, на зубах заскрипела висящая в воздухе пыль. Не обращая внимания на удары вражьих болванок, упрямая тридцатьчетвёрка, по-прежнему стоящая открыто на дороге, долбила и долбила, будто сваи вколачивала. Гудящая от попаданий башня медленно поворачивалась, выискивая цели. 200 метров. 100. Немецкая пехота пошла в атаку. Пулемёты неистовствали и захлёбывались от перегрева стволов. Хлопали выстрелами миномёты, молотя по очереди, как колотушка сторожа. Наши пули перепутались с немецкими, пронизав воздух свинцовой сетью. И в том оглушающем шуме отчётливо выделялся характерный звонкий стук попаданий пуль и осколков по бойцам. Я напряжённо вглядывался в поле, пытаясь сообразить, что к чему. Но какие к лешему соображения! Бой уже стал жить своей собственной жизнью и шёл по своим неписаным законам. Бросив ломать голову над бесполезным занятием, я принялся вгонять пулю за пулей в мелькающие среди дыма серые фигурки, тихо бормоча под нос: А на войне, как на войне: Патроны, водка, махорка в цене, А на войне нелегкий труд, И сам стреляй, а то убьют. А на войне, как на войне, Подруга, вспомни обо мне. А на войне неровен час, А может мы, а может нас. Лежащий неподалёку под склоном связист Курянин от нетерпения ерзал на месте, но, помня о моём запрете участвовать в пострелушках, крепко сжимал мешок с рацией. Подозвав взмахом руки, я прохрипел ему в ухо: — Давай связь с Пилипенко! — Пока не отвечают. — Твою ж машу! Если всё обойдётся, я покажу ему, «не отвечают», пусть только вернутся.