— Товарищ командир, есть, Пилипенко! — Кузьма Петрович, что у вас? Приём. — Вышли на рубеж, — прохрипело в трубке, — минут через пять начнём. Здесь их, как грязи. Наши стрелки и пулемётчики уже начали. — Давай, Кузьма Петрович, поторопись, а то нас тут крепко прижали. Конец связи. Курянин, связь с батареей Строгова. — Есть связь. — Лейтенант Строгов, ответьте командиру… — Здесь Строгов. — Что у тебя, Валентин. — Уже на позиции. В двух километрах на дороге слева вижу движение. Похоже, колонна танков. Есть мотоциклы и броневики. Ваш бой тоже, как на ладони. — Ставь два орудия в сторону дороги и четыре в поле. Врежь гадам во фланг, но и дорогу закупорь. Мало будет две пушки, ставь три, но дорогу закрой. Здесь попробуем справиться. — Всё понял. Сейчас начнём. Через пять минут ситуация резко изменилась. Получив бронебойный привет с фланга, немцы будто споткнулись. Справа тоже доносились хлёсткие хлопки сорокапяток. Тридцатьчетвёрка и зенитки поддали жару, и наступление немцев сразу забуксовало. Попавшие под фланговый удар танки пытались маневрировать, но подставляли борта нашим орудиям, вспыхивали и замирали неподвижными грудами железа. Не будучи упёртыми дураками, немцы сообразили, что угодили в ловушку и, зло огрызаясь, попятились. Поредевшая немецкая пехота сначала залегла, потом поспешила за отползающими назад танками. Тридцатьчетвёрка продолжала лупить по пятящимся коробкам. Пулемёты уже не трещали, а выли и рычали, останавливаясь ненадолго только для смены раскалённых стволов. На нашу беду ветер дул с востока. Всё поле горело и дымилось, к тому же вдали на кромке горизонта тоже поднимались растрёпанные ветром столбы чёрного дыма. Там на самом виднокрае в плотной дымной мути, широко накрывшей горизонт, виднелись отдельные вспышки. От наплывающих волн чадной вони к горлу подкатывала удушливая тошнота, и тогда я припадал к земле, пытаясь втянуть хоть немного чистого воздуха. — Лёха! — кое-как отдышавшись, крикнул я Бале, — сбегай к зенитчикам и к Дашкам (так у нас называли ДШК). Хватит им припасы жечь. Пусть готовятся к налёту. Бегом! Тем временем немецкие танки и пехота скрылись за дымной завесой. Стрельба прекратилась, но со стороны батареи Строгова всё ещё раздавались редкие орудийные выстрелы. Справа тоже нехило дымило, но и там бой угасал. Среди негромкого треска винтовок и пулемётов оттуда доносились редкие выстрелы сорокапяток. Только теперь, когда бой почти затих, я услышал отдалённый грохот канонады и взрывов, доносящихся со стороны Коссово. — Курянин, связь со Строговым! — Есть связь. — Командир беспокоит. Как дела, Валентин? — Дорогу закупорили. Эти гады четыре пушки подбили, две осталось. Пару в полку можно починить, а две в хлам. Но и немцы огребли по самые помидоры, кто горит, кто так сдох. На дороге из десяти только две «четвёрки» назад уползли. В поле пока не считал. — Смотри в оба. Похоже, наши танкисты их с тыла крепко за мошонку прихватили и сейчас ошейник одевают. Гансы с перепугу могут на тебя ломануться. Конец связи. — Курянин, Пилипенко на связь. — Есть связь. — Кузьма Петрович, что у тебя? — Порядок, командир. Они здесь кучей стояли, видать, к атаке готовились. Как мы начали хлестать им по задницам, так немчура и забегала, как тараканы от тапка. Пока они сообразили, что к чему, мы, считай, их уполовинили. А сейчас гансы сдаются. Не нам, конечно. Наши танки со стороны Коссово подошли. Вижу БТешки, бойцов с мосинками. Кажись, всё закончилось. — Добро. Пошли кого-нибудь к танкистам, а то они в горячке в нас пулять начнут. Конец связи. — Курянин. Дай связь с танком. — Есть танк. — Командир на связи. Ну, что, тёмная сила. Все живы? — Порядок, командир. Только башка гудит. Долбили по нам, не стеснялись. Если бы не наши стальные головы… — Меньше болтайте про «стальные». Давайте отползайте к зениткам. Наверняка, сейчас юнкерсы пожалуют или ещё какие-нибудь летучие твари. Конец связи. — Курянин. Второй взвод на связь. — Есть второй взвод. — Сурин? Это командир. Собирайте манатки и бегом с позиции в тыл. Скоро будет налёт. За речкой в леске пока посидите. Конец связи. — Иван, — повернулся я к Иванову, — сбегай в первый взвод, скажи, пусть готовятся к налёту и отойдут направо в лес. Я внимательно окинул всю панораму боя. Не смотря на сильное задымление, картина впечатляла. Курская дуга, едрёна шишка! Самому стало жутковато от того, что мы опять наворочали. К сожалению, чудес не бывает, а вот херня встречается. Как и предполагал, вскоре высоко в небе появился и повис двойной тощий силуэт фоккера-рамы. Ну, раз чужой глаз объявился, теперь с минуты на минуту нужно ждать злых дядек с бомбами. Гул подлетающих самолётов послышался с юго-запада. Из-за леса вынырнули три тройки юнкерсов и на двух тысячах начали заходить на боевой курс. То есть на нас, моп их ять! — Воздух!! Бойцы попрятались и вжались в землю, а зенитки и дашки задрали стволы вверх. Первый лаптёжник свалился на крыло и с нарастающим воем начал пикировать, и тут к нему навстречу потянулись бледные строчки трасс. Ага! Не нравится! Юнкерс раньше времени вышел из пике, и чёрная капля бомбы улетела в лес. Рвануло. Но вот уже другой пикирует, готовится третий. Зенитки начали долбить очередями почти непрерывно. От них не отставали ДШК. Даже отсюда с земли было видно, что бомберам не по себе, а двое и вовсе попытались отбомбиться с горизонтального полёта. Однако, тем не менее. сотки и полусотки стали рваться всё ближе, и вот уже мощный взрыв накрыл край наших позиций. В невероятном грохоте я не слышал сам себя, но отчаянно орал: — Сашка!! Гаси гадов к едреням!! Сашка!! Давай!!! Близкий взрыв сбил меня с ног, завалил комьями земли и вдобавок долбанул по спине чем-то тяжёлым, будто бревном приласкал. Дыхание перехватило и в глазах потемнело, но в последний миг я успел заметить, как вздрогнул юнкерс, и от него отлетела часть крыла. Выбравшись из-под земли, я отряхнул голову, продрал глаза и за околицей увидел клубок огня и дыма от взрыва самолёта. Один готов. Горишь, гад! Я погрозил ему кулаком. Как всегда, встретив отпор, немцы покрутились, побросали бомбы куда попало, и скрылись за лесом. Откашлявшись, я встал и попытался пальцем выковырнуть звон из ушей. Огляделся. Вокруг и без того растерзанная земля напрочь лишилась травы и походила на карьерную разработку с дымящимися воронками, меж которых среди обломков железа валялись окровавленные тряпки, какие-то обломки и разный хлам. Слух медленно возвращался. На фоне затихающего звона в уши просочились слабые крики раненых и стоны умирающих немцев, доносящиеся со стороны поля. С нашей стороны тут и там началось шевеление, бойцы вылезали из щелей и воронок, отряхивались и наспех очищали от пыли и грязи оружие. Я оглянулся. Так, Курянин цел, рацию обихаживает. Баля продувает от пыли винтовку. Ванька трясёт головой и смахивает землю с плеч. Танк стоит. Зенитки и ДШК на месте. Батарея осталась в стороне. Так, на левом фланге что-то произошло. Через пять минут на дорогу вынесли тело бойца. Потом на плащ-накидке принесли другого. — Прямое попадание, командир, прямее не бывает, — прохрипел, отплёвываясь Сурин, и злобно оскалился, — сотка ему прямо под ноги прилетела, чтоб им гадам ни дна, ни покрышки. Ведь заранее приказал им отходить! Обидно, хоть вешайся, но я не стал ругать комвзвода за промедление при отходе. Не время. Пусть знает, что эта смерть на его совести. Тело погибшего было похоже на изломанную куклу. Все конечности оставались на месте, но их сплющило и согнуло. Тоже самое с головой и туловищем. Обычное тело вообще распалось бы на молекулы, пыль и мокрую труху, а здесь мёртвый воин остался в целости. И оказавшихся вблизи взрыва бойцов лишь оглушило, а не порвало на куски. Одного ударило посильнее, другого слегка ошеломило. — Курянин, общую связь. Здесь командир. Всем осмотреться. Привести оружие в порядок. — Пилипенко вызывает командира. — Слушаю, Кузьма Петрович. — Здесь танкисты пожаловали, ихние майор и особист. В общем, пытаются нас задержать. Грозятся арестом. — Что-о!! А, ну-ка дай мне кого-нибудь из них! — Майор Иванюк, командир танкового полка. С кем говорю? — Командир отдельной роты специального назначения старшина Батов. За что вы пытаетесь задержать бойцов, которые только что вышли победителями из боя? — Что? Старшина, комроты? — он презрительно хмыкнул, — ты там не бредишь? — Похоже, бредите вы. Оглянитесь. Посмотрите вокруг на кучи горелых каркалыг с крестами. Всё это сделали мои бойцы. — Вот за это мы их и задержим, чтобы не приписывали себе чужие заслуги. — Во-первых, вам не за что их задерживать, а если попытаетесь, то они дадут отпор, и тогда за ваше здоровье я не поручусь. Во-вторых, если вы сделаете это, сегодня же за превышение полномочий командование вас разжалует. И на этом ваша карьера закончится. — Ах, ты, сявка!! Это ты мне угрожаешь!! Заслуженному командиру!! — Слушай ты, заслуженный, тебе не надоело глотку драть? — я завёлся не на шутку. — Ты драпаешь от самого Бреста, потерял и разбазарил свой полк. Ты сидел, трясясь в Коссово в окружении, не зная, толи застрелиться, то ли сдаться, толи уползти лесами. Вам помогли, а ты и хвост задрал! — Что!!! — взревел на том конце связи майор, — убью, тварь!!! Я бросил трубку Курянину. — Всем бойцам занять боевые позиции. Танк вперёд. Зенитки и дашки на прямую наводку. Николай, сгоняй за речку, тащи сюда второй взвод. Со стороны позиций Пилипенко донеслись два далёких винтовочных выстрела. И снова тишина. Я вышел на дорогу и встал перед танком. За мной встали Баля с Ивановым. Зенитки опустили стволы. На машинах пошевелились ДШК. Вскоре вдали на дороге появилась пыль, и через минуту показались три БТшки, которые притормозили, чтобы объехать битых немцев. Кое-где им пришлось съезжать на грунт, и, наконец, они встали метрах в тридцати и зашевелили стволами. Потом из переднего танка выбрался человек в комбезе и шлемофоне, за ним ещё двое и направились ко мне. Но, сделав несколько шагов, майор остановился, будто налетел на препятствие и стал озираться. Постоял, вернулся, забрался на танк, чуть подался вперёд, поднял бинокль и стал осматривать панораму боя. Потом он опустил руки и голову, потупил взор и на минуту замер. Снова спрыгнул, махнул рукой сопровождающим и один зашагал ко мне. Он остановился в трёх шагах. Внимательно в меня вгляделся и отдал честь. — Майор Иванюк, — он нервно раздул ноздри. — Старшина Батов, — я кинул руку к виску. — Твоя работа? — Наша.