Мальчики старались вовсю, и доктор Алек наверняка бы первым дошел до Мыса, если бы Роза от волнения не замедлила лодку, дернув руль самым что ни на есть неловким образом, а едва лодка выправилась, у Розы с головы слетела шляпка. На этом гонка и завершилась: пока они вылавливали шляпку из воды, подошла вторая лодка – весла засушены, а бравые юные моряки готовы повеселиться. – Ты поймал краба, дядя? – Нет, камбалу, – ответил он, опуская промокшую шляпку на сиденье, чтобы она посушилась. – А где вы были? – Ходили повидаться с Фуном. – Вот же тебе повезло, Роза! Мы всё про него знаем. Мы его собираемся пригласить к себе и научить управляться с большим воздушным змеем, у него пока плохо получается. Правда, он отличный мальчишка? – Он не мальчишка, он китаец. – Да ладно тебе шутить, лучше покажи, что там у тебя. – Ну и веер – хоть ставь его вместо паруса. – Дай Денди свой зонтик на время, а то у него носик обгорит. – Ого, дядя, у тебя будет ужин с фонариками? – Нет, у меня будет чай с хлебом и маслом, как раз для этого время. Если вон та туча не шутит, скоро налетит крепкий порыв ветра, так что поторопитесь-ка домой, а то мама будет волноваться, Арчи. – Слушаемся, шкипер! Спокойной ночи, Роза; выходи в море почаще – мы тебя научим всем тонкостям гребли! – любезно предложил Чарли. После чего лодки разошлись в разные стороны, причем команда «Буревестника» распевала песенку-бессмыслицу, которая мальчикам ужасно нравилась: Ой, тим-ба-лу! Мы народец простой, Мы живем в решете и в кувшине с водой И уходим мы в море, как ночь настает, Под гороховым парусом мчимся вперед, Мы моряцкие песни поем под луной, В медный колокол бьем над гульливой волной, В дальнем краю, в дальнем краю Вверхтормашки живут – это кто? В синий красят они шевелюру свою, Вместо лодки у них решето[10]. Глава восьмая И чем это закончилось – Дядя, можно попросить у тебя в долг девять пенсов? Как получу карманные деньги, сразу верну. – Эти слова Роза произнесла в тот же вечер, поспешно входя в библиотеку. – Полагаю, что можно, я даже процентов не начислю, так что не торопись отдавать. Иди-ка сюда, помоги мне разложить книги, если у тебя нет никакого занятия поинтересней, – откликнулся доктор Алек, вручая ей деньги с готовностью, которая всегда так радует, когда просишь о небольшом одолжении. – Сейчас, минуточку; мне очень хотелось сложить поаккуратнее и свои книги, но я не решалась к ним притронуться – ты всегда качаешь головой, когда я читаю. – Я буду качать и когда ты пишешь, если будешь делать это так же небрежно, как в этом каталоге. – Я знаю, что получилось не очень, но я так спешила, да и сейчас спешу. – И Роза умчалась прочь от дядюшкиных нотаций. Впрочем, избежать их не удалось – когда она вернулась, дядя Алек так и стоял, нахмурив брови и вчитываясь в список книг; он указал на криво написанное название, конец которого поехал к нижнему краю страницы, и осведомился: – Это что такое, мадам, «Поверенным дай»? – Нет, сэр; это «Потерянный рай»[11]. – Ну, спасибо, что сказала, а то я уж подумал, что у нас неприятности с законом и придется платить юристам. А это, с вашего позволения, что? «Пруды бекона», если не ошибаюсь? Роза вгляделась в свои каракули, а потом, будто в просветлении, сообщила: – А! Это «Труды Бэкона»[12]. – Похоже, мисс Властер совсем не занималась с вами такими устаревшими глупостями, как чистописание. Посмотри-ка вот на эту памятную записку, которую вручила мне тетушка Изобилия: какой красивый, разборчивый почерк! Она ходила в домашнюю школу для девочек и научилась там кое-чему полезному; по-моему, толку от этого больше, чем от полудюжины так называемых институтов для благородных девиц. – Я, кстати, считалась в школе очень толковой ученицей и усвоила все, чему нас учили. Мы с Лули были первыми в классе, нас страх как хвалили за успехи во французском, музыке и всяком таком, – поведала Роза, немало разобиженная критикой дяди Алека. – Да уж наверное; но если французской грамматикой ты владеешь так же плохо, как и английским правописанием, не кажется мне, что похвалы были заслуженными, моя душа. – Ну как же, дядюшка, мы изучали английскую грамматику, и я была очень сильна в грамматическом разборе. Мисс Властер всегда нас вызывала, когда приходили гости, – чтобы похвастаться. Как мне кажется, речь у меня такая же правильная, какая у всех воспитанных девочек. – Это-то так, вот только все мы слишком небрежно обращаемся с английским языком. Вот как тебе такие выражения: «страх как хвалили», «и всяком таком», «такая же правильная, какая»? – Ну, наверное, нужно было сказать «очень хвалили», «и так далее» и «правильная, как», хотя лучше вообще, наверное, будет: «как у любой воспитанной девочки», так как-то. – Спасибо; если ты еще отбросишь «так как-то», мне и вовсе будет не придраться к моей маленькой янки. Да, Роза, учти: я не пытаюсь сказать, что меня самого можно брать за образец: недочетов в грамматике, манерах и правилах поведения и у меня много, можешь меня на них подлавливать, я тебе только спасибо скажу. Я много блуждал по свету, стал небрежным, но мне очень хочется, чтобы девочка моя выросла образованной, пусть даже весь следующий год ей придется заниматься только чтением, письмом и арифметикой. Зато их мы освоим досконально и без всякой спешки. Доктор Алек говорил очень проникновенно и явно переживал из-за того, что обидел племянницу, поэтому она подошла поближе, присела на ручку его кресла и с видом милым и покаянным произнесла: – Прости, дядя, что рассердилась, а на самом деле я должна была тебя поблагодарить за то, что ты так обо мне заботишься. И да, ты, конечно же, прав насчет доскональности, потому что я все понимала гораздо лучше, когда папа давал мне всего несколько уроков, а не когда мисс Властер подгоняла – чем больше, тем лучше. Знаешь, в голове у меня образовалась такая мешанина из французского и немецкого, истории и арифметики, грамматики и музыки, что иногда мне казалось: голова возьмет и лопнет. Ничего удивительного, что она часто болела. – И Роза обхватила голову руками, как будто от одной мысли о «мешанине» у нее началось головокружение. – При этом твоя школа, как я выяснил, считается просто образцовой, да она такой бы и была, если бы эта именитая дама не набивала своих учениц всякими сведениями, как фаршированных индеек, вместо того чтобы кормить их естественной и здоровой пищей. В этом беда большинства американских школ, и бедные головки так и будут болеть, пока мы не научимся уму-разуму. Дядя Алек сел на своего любимого конька, и Роза уж напугалась, что скакать на нем он будет долго, однако доктор натянул поводья и придал ее мыслям совершенно иное направление – он вытащил из кармана толстый бумажник и заявил: – Дядя Мак передал все твои дела в мои руки, и это твои карманные деньги на месяц. Я полагаю, ты записываешь все свои траты? – Благодарю. Да, когда я уезжала в школу, дядя Мак подарил мне расходную книгу, и некоторое время я пыталась все подсчитывать, но у меня не очень получалось – я вообще в цифрах довольно слаба, – сказала Роза и стала шарить в ящике стола, чтобы отыскать обтрепанную книжицу; нашла, но показать постыдилась. – Ну, цифры, знаешь ли, важны для всех, и жизнь может сложиться так, что в будущем тебе придется вести большое хозяйство, поэтому предлагаю начать прямо сейчас и учиться считать центы, чтобы потом не запутаться в долларах, а? – А я думала, этими скучными вещами – считать доллары – будешь заниматься ты. Неужели это моя забота? Я так ненавижу складывать и вычитать! – Я буду всем заниматься до твоего совершеннолетия, но мне важно, чтобы ты имела внятное представление о том, как распоряжаются твоим имуществом, и по мере сил принимала в этом участие; тогда тебе не придется зависеть от порядочности чужих людей. – Ах ты господи! Да будь у меня даже миллион миллионов, я и его бы тебе доверила, не рассуждая! – воскликнула Роза, ошеломленная самим этим предположением. – А вдруг я поддамся искушению? С опекунами такое бывает, так что тебе придется зорко за мною следить – а для этого нужно выучиться подсчетам, – ответил доктор Алек, что-то вписывая в собственную свою, очень опрятную расходную книгу. Роза заглянула ему через плечо, а потом, обреченно вздохнув, обратилась к насущной математической задаче. – Дядя, а когда ты складываешь свои расходы, у тебя иногда выходит, что денег у тебя стало больше, чем было вначале? – Нет, у меня обычно выходит, что их значительно меньше, чем было вначале. А что, тебя чем-то не устраивает описанная тобой диковинная ситуация? – Да, это вообще очень странно: у меня никогда ничего ни с чем не сходится. – Давай, пожалуй, я тебе помогу, – чрезвычайно почтительным тоном предложил дядя Алек. – Боюсь, без этого никак, ведь если уж мне всяко вести счета, так лучше делать это правильно с самого начала. Только, пожалуйста, не смейся! Я знаю, что я глупая, книжка моя просто позор – но у меня никогда ничего не сходится! – И Роза, совсем засмущавшись, бросила попытки подсчитать свои невеликие траты. Доктору Алеку хватило деликатности не рассмеяться, и девочка почувствовала к нему глубокую благодарность, когда он едва ли не заискивающе произнес: – Похоже, у тебя доллары и центы перепутались; давай-ка я попробую их распутать, тогда все, наверное, сойдется. – Ах да, пожалуйста! А потом покажи мне на чистой страничке, как сделать, чтобы и у меня все было так же ровно и опрятно, как и у тебя. Роза стояла рядом и смотрела, с какой легкостью и быстротой дядя привнес порядок в хаос, и в голове у нее зрело решение отыскать старый учебник арифметики и поупражняться в четырех основных действиях, сделав упор на деление, – а до того не тратить время на чтение сказок. – Дядя, а я богата? – вдруг спросила она, пока он записывал цифры в столбик. – По-моему, довольно бедна, если тебе приходится брать девять пенсов взаймы.