Восьмая глава Элиас сопровождает нас на второй этаж, где лестница ведет в широкую каменную галерею с вертикальными закругленными окнами. Вид открывается на специально обустроенный внутренний двор снизу – скромный квадратный участок, врезанный в центр дворца, который, на мой вкус, слишком искусственен. Дальше по коридору кучка хорошо одетых людей с ручками и пергаментом оглядывают нас, их лица раздуты от чувства собственной важности, которое кричит «государственные чиновники». Я пытаюсь и не могу прочитать документы, когда мы проходим мимо. С тех пор как я работала на короля Жерара, я не слышала никаких рассказов о недовольстве сроком полномочий министра Мерет, до которого осталось два года. Только скрытое опасение среди придворных замка Роанин, чтобы продолжающийся успех их соседа не вдохновил демократические настроения среди ворчливых тилианских роялистов. В редком проявлении политического интереса даже Финли приложил все усилия, чтобы этого не произошло. – Это умно, – заметил однажды днем Элос, и его голос эхом отозвался в старом каретном сарае на территории замка. Мы распахнули ставни, чтобы создать затхлую частную студию для последнего проекта Финли – деревянного корабля, который он строил на основе сложных схем. Лицо Финли высунулось из-за стены неиспользуемого прилавка. – Ты имеешь в виду меня? – Я имею в виду это, – ответил Элос, шлепнув принца листовкой по макушке. Финли схватил смятый пергамент и просмотрел его, затем ухмыльнулся. – Так ты действительно имеешь в виду меня. – Принцесса Вайолет борется с пламенем, – процитировал Элос из подписи. Я схватилась за край листовки, воздух был свежим от осеннего холода. Это был рисунок Вайолет с ведром, тушащей огонь, охватывающий край гнезда птенцов. В воздухе капли воды образовали бисерные слова. Дальновидность. Смелость. Справедливость. – Никаких упоминаний о каком-либо принце Финли. – Как ты думаешь, чья была идея поместить эту историю в газетах? – Твоей сестры, – сразу сказала я. – Ну, да. Но каков образ? Я более внимательно изучила набросок. – Это ты нарисовал? Он подмигнул. – Иногда картинки обладают большей силой, чем слова. – И изгибы, – добавил Элос, решительно изогнув бровь. Первая общественная инициатива Вайолет – предложение заменить старое дерево камнем, чтобы уменьшить распространение огня, получила широкое одобрение. Настолько, что пресса уже перестала сообщать о пожаре, благодаря которому и приняли то решение. – Не зря народ до сих пор не пытался свергнуть нас. Финли сунул листовку Элосу. – Мы делаем больше, чем просто поддерживаем работоспособность систем. Мы обещаем творить добро, а затем выполняем это. – По-моему, звучит как королевское высокомерие, – улыбнулся мой брат. В конце коридора мы сворачиваем за угол и почти сразу останавливаемся. – Ваше королевское высочество, – говорит Элиас, открывая дверь в первую комнату. Уэслин кивает и заходит внутрь. Следующие две комнаты предназначены для меня и брата. Моя комната светлая и просторная, с огромной кроватью с балдахином у левой стены, зеркальным туалетным столиком и впечатляющим резным шкафом, а также множеством мягких диванов и стульев, расположенных перед окнами. Голубые и желтые тона украшают комнату, вплоть до толстого ковра под ногами. Пока Элиас ведет группу дальше, я сбрасываю рюкзак и подхожу к высоким окнам, прислоняясь к подоконнику. Наши покои находятся в задней части дворца, прямо на краю вершины холма. После того как мы все посмотрели издалека, я знаю, насколько крут обрыв чуть ниже. Раздается стук в мою открытую дверь, и через мгновение брат просовывает голову внутрь. – Думаю, она делает заявление, – говорит он, заходя в комнату. – Что ты имеешь в виду? Несмотря на то, что Элос позаимствовал свою форму, мне легко его узнать. Он сидит на подлокотнике дивана и кивает, указывая на открывающийся вид. – Отсюда есть только один выход, и он не через окно. Брат соображал быстрее меня, и он прав. Там, где нас разместили, наши передвижения с легкостью можно отследить. – Она нам не доверяет, – замечаю я. – Конечно, не доверяет. Я снова поворачиваюсь, не услышав, как подошел Уэслин. – Однако это неудивительно, – добавляет он, закрывая дверь и подходя ко мне. – Это довольно подозрительно, когда посетитель из другого двора появляется без предупреждения. Еще более необычно для него путешествовать с такой небольшой группой, да еще и пешком. Явный признак того, что мы путешествовуем тайно, и все это вдобавок к давлению, что она уже испытывает от Эрадайна, – он пожимает плечами. – На ее месте я бы тоже не доверял нам. Я не делаю ни малейшего движения, чтобы заполнить наступившую тишину. Это первый раз, когда принц решил остаться с нами наедине, и я не знаю, как на это реагировать, а также на его вежливый тон. Как будто ничего не может быть более нормального. – Я хочу извиниться за сегодняшние действия Дома, – Уэслин прислоняется к подоконнику, отчего воротник его рубашки мнется. – Он – моя ответственность. Такого больше не повторится. Мы с Элосом обмениваемся взглядами. Где было это чувство, когда Каролетта сыпала оскорблениями или он сам обращался с нами как с прокаженными? – Ты ему веришь? – спрашиваю я, чувствуя необходимость проверить его извинения. – Что, если ты пойдешь с нами завтра и не вернешься? Похоже, он тщательно обдумывает этот вопрос. – Если я не вернусь, это будет не из-за какого-то пророчества. Это меня удивляет. – А ужин сегодня вечером? Вы спросили, можем ли мы присутствовать. – Вы двое принимаете участие в этой миссии, чего не делают другие. Ты имеешь право услышать, что скажет Мерет, – отвечает он коротко, изучая руки на подоконнике. – В любом случае, поскольку мы собираемся путешествовать вместе, только втроем, я подумал, что нам следует… Он замолкает, барабаня пальцами по дереву. – Договор? Проговорил брат сухим голосом. Лицо Уэслина вспыхивает. – Что-то в этом роде, – бормочет принц, поворачиваясь обратно к окну. Если бы я не знала его лучше, я бы назвала его сдержанность дискомфортом. Проследив за его взглядом, я нахожу северную границу Гленвэйла недалеко от дворцового холма. Равнины на другой стороне бесплодны и плоски, затенены жженой умброй, грубые пожелтевшие стебли, покрывающие их, увядшие и вялые. Выбоины и трещины испещрены увядающим ястребом и посеребренной полынью, а на востоке горизонт пересекают зазубренные скалы из камня и глины. Это зрелище вызывает в воображении другие образы: мрачные болота, стоячие лужи, птицы, безмолвно сидящие на своих насестах, растения, которые горят, когда вы задеваете их бока. Я представляю, как земля рыдает сквозь свои корни. Все говорит о вымирании. – Эрадайн, – замечаю я тихим голосом. Уэслин кивает. – Вот и все. И поскольку принц явно старается, и он прав, что мы собираемся путешествовать одни, я решаю, что будет справедливо приложить усилия наладить контакт. – Ты когда-нибудь был там? – Однажды, – он слегка хмурится. – Давным-давно. Я прикусываю внутреннюю сторону своей губы. Странно стоять на пороге места, где мы с Элосом никогда не рисковали за все годы нашей самостоятельной жизни. Когда наконец пришло время сменить дикую природу на городскую жизнь, мы долго искали место, где можно было бы переправиться через реку. Потребовалось два перехода вдоль берега, сверху вниз и обратно, прежде чем мы признали, что естественных переходов не было. Река почти не сужалась ни в одном месте, если не считать крутого ущелья на юге. Нет, единственное место, где купание вообще казалось возможным, было в Ниаве, откуда мы могли видеть город и крошечный причал на противоположном берегу. Элос, конечно, решает идти первым, намереваясь дать мне сигнал, если сочтет воду достаточно безопасной. Мы ждем раннего вечера, когда солнце только начинает садиться. Затем он идет вброд реки и… – Что именно Эрадайн потребовал от Тилиана? – резко спрашиваю я, чтобы остановить волну. Челюсть Уэслина сжимается, и, видя это, мой брат складывает руки на груди. Я вспоминаю, как я узнала об Эрадайне больше от беженцев в Долине, чем из собственных уст моего работодателя. Как король Жерар никогда не предоставлял мне ничего, кроме закрытых дверей, всякий раз, когда прибывали представили этого королевства. Отталкивали в сторону, когда мое присутствие больше не было полезным, и никогда не доверяли достаточно, чтобы поделиться правдой. Внутри разгорается маленький огонек. Клеймо позора. – Неважно, – сердито произношу я.