Хвосты покрыты перьями. И вдруг я вижу то, чего не могла видеть раньше. Воспоминание детства, вырванное из складки, его края обретают четкость с каждой новой встречей. Комната вокруг меня тускнеет, становясь неуместной, когда в моем сознании появляется лицо отца, знакомые серьезные голубые глаза и светло-каштановые кудри, венчающие стареющее лицо. Лишь обрывки той последней ночи, когда я видела его живым. – Теперь ты должна быть храброй, Рора, – сказал он, присаживаясь передо мной на корточки у линии деревьев и баюкая мое крошечное личико в своих теплых ладонях. Пламя пожирало здания вокруг нас с ревущим безразличием, его жар обжигал. Повсюду люди кричали, пытаясь выбраться наружу. – Вот и все. Будь храброй, еще немного. Идите с Элосом. Мы с твоей матерью последуем за тобой. – Не оставляй меня! – воскликнула я как раз в тот момент, когда рядом со мной появился мой брат с дикими глазами. – Иди к деревьям – лес защитит тебя. Не разделяйтесь, вы меня слышите? – отец схватил Элоса за плечо. – Вы остаетесь вместе. Соседка, пожилая женщина, которая всегда пекла нам сладкий хлеб, упала на землю рядом с нами, из ее шеи торчала стрела. Я вскрикнула и прикусила язык так сильно, что пошла кровь. – Быстро! – воскликнул отец, кладя руку мне на спину и подталкивая вперед. – Но ты… Он издал сдавленный звук, когда стрела с черным оперением вонзилась ему в спину с ужасным глухим стуком. Он приземлился лицом в грязь. И больше не двигался. – Отец! – закричала я, падая рядом с ним. – Папа… Слово застряло у меня в горле, когда тонкие руки обхватили меня за талию и дернули назад. – Пойдем же! – закричал Элос, чуть не сбив меня с ног. Я извивалась в его объятиях, кричала, боролась, чтобы освободиться и отползти обратно к нашему отцу, пока он истекал кровью на лесной поляне. – Мы должны… – Сюда. Не встречаясь со мной взглядом, невысокий мужчина трясущимися руками ставит поднос на землю. Я его почти не вижу. Еда, солдаты – все это ничего для меня не значит. Я смотрю только на их стрелы, когда группа отступает через дверь и засов возвращается на место. Не знаю, как долго я простояла там, прислонившись к стене, а мое сознание было привязано к прошлому. Старые угли, погребенные между моими ребрами, вновь разгораются в пылающий рев. Оружие, убившее моего отца, портрет моей матери, установленный и усеянный дротиками – кусочки кружатся, чтобы выделиться в моем мозгу, связанные одним словом. Эрадайн. Я стираю усталость с лица и изо всех сил пытаюсь отбросить эти мысли в сторону. Сейчас не время разгадывать эту загадку. Воспоминания не помогут мне сбежать. Поскольку я действительно голодна, я оцениваю содержимое подноса: красный виноград, кусок сыра и кусок хрустящего хлеба. Все это могло бы побороть мою усталость, и мое горло чуть не плачет при виде стакана с водой рядом с ними. Я ни к чему из этого не прикасаюсь. Вместо этого я остаюсь в таком положении, уставившись на дверь в течение неопределенного количества времени. Я пытаюсь представить Элоса в лесу, брата, бегущего на свободе. Наконец-то его безопасность гарантирована благодаря моей помощи. Я пришла за ним без раздумий, и на этот раз это сработало. Я слегка улыбаюсь, несмотря на сильную пульсацию в голове. Когда, наконец, дверь снова открывается, в комнату врывается горстка солдат и встает по стойке смирно, освобождая дорогу мужчине, прокладывающему путь между ними. Это не вчерашний командир. Этот высокий, гибкий и… ну, молодой. Моложе большинства из них. Все внутри у меня переворачивается. Смотреть на этого человека – все равно что смотреть в зеркало. Его кожа имеет тот же оливковый оттенок, хотя глаза зеленые. Волосы такие же густые и волнистые, хотя подстрижены немного короче и отливают темным блеском – поразительным оттенком черного. Его нос заметнее выступает на лице, брови немного шире. Однако эти различия мало что делают: они не скрывают сходство. Он слегка искаженная версия Элоса. Выражение его лица, поначалу нейтральное, немного искажается при виде меня. Несколько мгновений никто не произносит ни слова. – Ты издеваешься надо мной, оборотень? Значит, он тоже это видит. Сходство. Я качаю головой, не потрудившись скрыть свое удивление; это может помочь мне в данной ситуации. Он смотрит на меня еще некоторое время, затем одним быстрым движением стирает гнев со своего лица и напускает на себя подобие полуулыбки. Подбородком он указывает в сторону нетронутой еды. – Это не отравлено, не беспокойся. Словно в доказательство своих слов, он наклоняется, чтобы сорвать виноградину со стебля, и кладет ее в рот. Затем опускается в одно из кресел, широко расставив колени. – Садись, – говорит он, протягивая ладонь к сиденью напротив своего. Я остаюсь на месте, и один из солдат предупреждающе дотрагивается до арбалета у себя на боку. Сидящий мужчина прослеживает за моим взглядом. – Оставьте нас, – приказывает он собравшейся команде. Женщина делает шаг вперед. – Ваше величество, это небезопасно. Ваше величество? Может ли это быть Джоул? Этот юноша-король, который выглядит немного старше моего брата? Он поворачивается ко мне лицом, черты его лица совершенно расслаблены, если не считать расчетливых глаз. – Делай, как я говорю. Солдаты шаркающей походкой выходят, закрывая за собой дверь. Большинство людей при дворе короля Жерара боялись встречаться со мной взглядом дольше, чем на несколько мгновений. Только не этот человек. Его глаза встречаются с моими, и хотя они той же формы, что и у Элоса, в них нет его обычной нежной теплоты. – Сядь, – снова говорит он. Я не вижу у него никакого оружия, и мне не очень хочется, чтобы этих солдат вызвали обратно. Поэтому я сажусь. Король откидывается назад, положив локоть на подлокотник кресла. Его рубашка с воротником окрашена в темный цвет, напоминающий засохшую кровь, изображение, которое смутно напоминает мне маскировку Элоса во дворце Виллахельм. – Я должен извиниться за поведение моего командира, – начинает он. – Я бы вмешался раньше, если бы прибыл до того, как тебя накачали наркотиками. У меня все еще покалывает в животе. Я ничего не говорю. – Как вас зовут? Как будто я когда-нибудь доверила бы ему это. Его тон может звучать достаточно вежливо, но он говорит с размеренным, жестко контролируемым выражением лица человека, который не добился своего, задавая неправильные вопросы. – Ястреб – интересная форма для обращения, – продолжает он, не обращая внимания на мое молчание. – Дай мне посмотреть. Ястреб, лиса, лось, верно? Он пересчитывает их по пальцам один за другим, прежде чем немного понизить голос. – Уже три формы в таком юном возрасте. Ты ведь не жил в комфорте все эти годы, не так ли? В его тоне чувствуется горечь, которую я понимаю не больше, чем извинения, увольнение охранников, еда и переселение. – В этом мы похожи, – говорит он так просто, как будто мы уже друзья. – Некоторые сказали бы, что это делает нас сильнее. Вы бы согласились? Я действительно не знаю, в какую игру он играет. Но под проницательным выражением лица я замечаю намек на искреннее любопытство, и, возможно, именно поэтому я отвечаю: – Возможно, но недостаточно, чтобы оправдать компромисс. В его глазах вспыхивает огонек, похожий на одобрение. – Как получилось, что ты оказался здесь? – На меня напали, – говорю я, так как он наверняка уже получил бы отчет. – Ваши отвратительные люди. – Ужасно. – Он качает головой. – Ты судишь меня. Это совершенно очевидно. Но хороший лидер делает то, что лучше для его народа. Я уверен, ты можешь это понять. – Для всех его людей или только для некоторых? – парирую я. Он изучает меня с настороженным выражением лица, его реакция так же непонятна, как и у Вайолет. – Кто еще знает, что ты здесь? – Никто. – Никто, – эхом отзывается он, теперь в его голосе слышится легкое удивление. – Это не объясняет того, что произошло в сторожевой башне. Я моргаю и надеюсь, что это сойдет за замешательство. – С кем ты живешь? – Один.