И она обвела взглядом комнатушку. — Нет, — качнул головой АВ. — В туалете. И при этом слове Алена, как во сне, вдруг проговорила: — Крест, восемь С, бутерброд. АВ так и вытаращил глаза: — Откуда вы знаете?! Неужели уже пошел слух? Но ведь они обещали никому пока не говорить! — Да мне никто ничего не говорил, — растерянно объясняла Алена, не имевшая представления, кто такие эти они, и пытавшаяся как-то привести в порядок мысли, бестолково и беспорядочно сновавшие в голове. — Я сама не пойму, почему это ляпнула. Просто сегодня днем на Курском вокзале тоже случилось убийство в туалете… там прозвучали эти слова — крест, восемь С, бутерброд, ну, вот, видимо, записались на каких-то файлах моей памяти… К тому же туфелька валялась под дверью так странно… В ней было что-то трагичное, обреченное. — Вы тоже видели туфельку? — Ну да, я как раз переодевалась, когда вы пришли открывать кабинки. Но неужели и правда эта туфелька принадлежала убитой? А ведь она купила ее только сегодня! Я видела эту пару в «El choclo»! — Да, Афина сказала, что сегодня туфли купила Роза Рыбина. Это одна из преподавательниц аргентинского танго в Москве. Раньше она с Белым Лебедем танцевала, а теперь и свою школу открыла. Дела у нее, правда, неладно идут, но Роза — весьма амбициозная дама, она свое непременно возьмет. — Так значит, это ее убили? — воскликнула Алена, немного удивившись, почему это АВ говорит о Розе Рыбиной в настоящем времени. — Да нет, — покачал он головой, — жива-здорова, дома сидит. Я ей сразу позвонил, и она объяснила, что ногу подвернула, когда от нас с новыми туфлями шла, и теперь может только платонически любоваться ими. Сидит, дескать, и плачет… — Но получается, такие туфли покупал кто-то еще? — Да, где-то полгода назад была у нас еще пара, но кому мы их продали, Афина, конечно, не помнит. Очевидно, эту девушку и убили. Кошмар… — И Афина не опознала ее? — Да опознать ее весьма затруднительно, — мрачно сказал АВ, и Алена почувствовала, как тошнота поползла к горлу. Что ж там такое случилось, в той тесной туалетной кабинке?! — Просто потому, что трупа нет. — Как — нет? — тупо переспросила Алена. — А куда он делся?! Может быть, его и не было? — А кровь откуда? Это, знаете ли, не кетчуп или краска, это настоящая кровь. — Откуда вы знаете? Сейчас такие пошли заменители всякого реквизита для фильмов, что и не отличишь. Тут анализы надо в лаборатории… За спиной скрипнула дверь. Что же это двери тут все такие скрипучие, на этом заводе?! — Все анализы сделаны, — послышался мужской голос. — А теперь объясните, откуда вы знаете про крест и восемь С. Алена обернулась — и так удивилась, что сказала: — Здрасте! Да и было чему удивляться! Ведь перед ней стоял не кто иной, как тот сероглазый в серой куртке, которого она видела сегодня днем в туалете Курского вокзала! — А Громовой тоже здесь? — вопросом на вопрос ответила Алена, и у него изумленно расширились глаза. — А, я вас знаю. Я вас видел днем на Курском. Я вас в туалет не пускал. — Да, и именно там я и еще сотня всякого народу могли слышать, как Громовой проорал про крест, бутерброд и все такое, — любезно сообщила Алена. — Значит, милицию все же вызвали? — повернулась она к АВ. — Полагаю, это самое разумное. — А я не полагаю, — мотнул головой АВ. — Никто никого не вызывал. Это случайное совпадение, что господа… в смысле товарищи сыщики тут оказались. Они искали меня для разговора. А тут… — Чистая правда, — подтвердил сероглазый. — Дело в том, что в том туалете на Курском, в мусорной корзинке, стоявшей в той же кабинке, где произошло убийство, мы нашли розовую с белыми цветами танцевальную туфельку на бессмысленно высоком каблуке. Туфля лежала в шелковом мешочке с надписью «Comme il faut», а еще сверху была пришпилена бумажка с надписью, отпечатанной на принтере: «Студия «El choclo», обувь для аргентинского танго». Это и привело нас сюда. То есть мы сначала побывали в студии, но нам сказали, что все руководство здесь. Вот и мы здесь. Вчера и позавчера мы тоже находили в окровавленных туалетах очень красивые и дорогие — это даже мне, мужчине, понятно! — танцевальные туфли в фирменных мешочках с разными надписями. Алена, которая не только писала детективы, но и любила их читать, мигом вспомнила один из любимейших: роман Мэри Хиггинс Кларк «Любит музыку, любит танцевать». Маньяк убивал девушек, сначала потанцевав с ними, и одну нарядную танцевальную туфельку отсылал родным. Жуть! Не дай бог столкнуться с таким в реальности! — Всегда одна туфля, — продолжал сероглазый. — Всегда полный унитаз крови. Трупа нет. Мы терялись в догадках, как все эти ситуации связаны. Серия ведь самая типичная! И вот эта этикетка на мешочке, найденная сегодня на Курском… Нам потребовалось время, чтобы связать кое-какие нити, найти студию «El choclo». Кстати, может кто-то объяснить мне, что это значит? — По-испански это означает кукурузный початок, — пояснил АВ. — Танго культовое так называется, но к кукурузе оно не имеет отношения. Алена кивнула с видом эксперта, потому что «El choclo» она тоже переводила, и там в самом деле не было ни слова про какие бы то ни было сельскохозяйственные культуры. Только про танец, про музыку, про звезды… Ах, в ритме танго, ритме дерзком и хвастливом, Я улетел однажды, как на крыльях ночи, Я улетел однажды из трущоб постылых И устремился, все покинув, в небеса. Я заклинал своей душою звезд потоки, Я в ритме танго закружил луну и солнце, Я пел о боли, о любви и о надежде, Я в ритме танго вырвался с земли. Отличный был перевод, который Алена с удовольствием пропела бы, но сейчас, увы, было не до прославлений своего несомненного литературного таланта. — Ишь ты, — сказал сероглазый. — Мы сначала думали, это магазин какой-то так называется. Оказалось, танцы… танго… Позвонили Александру Великому, — разумеется, Аксютин назвал его по имени-отчеству, — приехали, а у вас тут такое… — Слушайте, АВ, — сказала Алена недоуменно, — сколько раз покупала у вас туфли, но ни разу не видела на мешочках таких этикеточек: «Студия «El choclo», обувь для аргентинского танго». — Не видели, потому что мы их никогда не клеили, — угрюмо сказал АВ. — Это кто-то другой сделал. Но я не понимаю, при чем тут этикетка! — Сколько, вы говорите, уже зафиксировано подобных случаев? — спросила Алена у сероглазого. — Кстати, как вас зовут? — Майор Аксютин Геннадий Андреевич, — отрапортовал тот и нахмурился: — Это к делу не относится. Зачем вам? — Меня зовут Алена, Алена Дмитриева, — сказала наша писательница, которую на самом деле звали Елена Ярушкина. Но она так привыкла к своему псевдониму, сроднилась с ним, можно сказать, что про подлинное имя и фамилию периодически забывала. — И должна же я к вам как-то обращаться. Господин или даже товарищ сыщик — не лучшая форма, вам не кажется? Он усмехнулся: — Ладно, зовите меня просто майор, это удобнее всего. — Договорились, — кивнула Алена. — Так вы мне не ответили, майор. — Убийств — четыре, включая сегодняшнее. Но этикетка появилась впервые, на предыдущих мешочках ее не было. — Где все это случалось, в каких районах Москвы? — Сначала в туалете на Павелецком вокзале, потом в общественном туалете на Приваловой, потом на Курском и вот теперь здесь. — А я думаю, — сказала Алена, — что больше ничего подобного не произойдет. — Вашими бы устами… — скептически хмыкнул майор Аксютин, а АВ вздохнул с отчаянной надеждой. — Нет, серьезно, — настойчиво проговорила Алена. — Вам не кажется, майор, что милицию кто-то старательно подводит именно к студии «El choclo»? Обратите внимание: Павелецкий вокзал находится рядом с Приваловой, а на Приваловой расположена студия. Курский вокзал рядом с заводом, где уже давно анонсирована милонга, которую проводит именно «El choclo»… И если уж вы сразу не увязали аргентинские танго-туфли, которые продаются только в «EI choclo», с этой студией, вам на нее конкретно указали в записке. То есть кто-то убивал людей и расчленял трупы, чтобы только скомпрометировать какую-то студию аргентинского танго? — скептически поднял бровь Аксютин. — Ну и полет фантазии у вас, Алена Дмитриева! — Расчленял?! — севшим голосом повторила Алена, почувствовав, как похолодело лицо. — А куда еще, по-вашему, деваются трупы? — как на идиотку, посмотрел на нее Аксютин. — Как можно убить человека в туалетной кабинке, а потом вынести его? Разумеется, только расчленив, а потом положив в большую сумку. — Слушайте, — осторожно проговорила Алена, — я не очень хорошо разбираюсь в этом… э-э… процессе, но даже я знаю, что все должно быть в кровище… — Кровищи достаточно, — успокаивающе кивнул Аксютин. — Но умеренно. Мне приходилось уже сталкиваться с такими ситуациями, когда убийца работает профессионально. Сначала он заталкивает труп в большой пластиковый мешок — и уже в этом мешке орудует ножом или секатором. — Секатором… — Алена сделала глотательное движение, подавляя тошноту. — При известном навыке, — продолжал хладнокровный Аксютин, — следы крови сведены до минимума. Потом труп кладется в большую сумку — и… При словах «большая сумка» Алена вдруг вспомнила черненькую тангеру с ее сумкой. Да, в такой вполне может уместиться расчлененное тело… Но, во-первых, девушка вышла из другой кабинки, не оттуда, где произошло убийство, а во-вторых, если всех женщин с большими сумками подозревать в совершении жуткого преступления, то Алена вполне может занять место в очереди первой. — Господи боже, — простонала она, вдруг кое-что вспомнив, — а я ведь стояла рядом, практически рядом, когда он ее убивал… я слышала какие-то звуки, доносившиеся из кабинки… но мне и в голову не могло прийти, что… я думала, там переодеваются. Это меньше всего было похоже на убийство!