– Мелихор! – позвала я, протискиваясь на другой конец площади после того, как, намотав по ней несколько беспокойных кругов, всё-таки не выдержала. Та как раз танцевала на пару с Гектором, который, прихрамывая, был краснее рябины и неуклюжее мешка с картофелем. А ещё изо всех сил старался не пялиться на бедренный разрез её платья. – Солярис ушёл встречать вашего отца. Мне неспокойно… – Не переживай за него! Это будет непросто, но, уверена, он справится. Сол уже давно не детёныш, пускай я и зову его так. Лучше иди и выпей чего-нибудь. Только осторожно! Человеку хватает одного глотка нектара, чтобы забыться, – беззаботно пролепетала Мелихор, не отрываясь от танца, и я поняла, что уговаривать её отправиться на помощь Солу бессмысленно. То ли она во всём была такой легкомысленной, то ли и впрямь слишком полагалась на кровные узы своей семьи, в которые я сама уже переставала верить. Оставалась лишь Маттиола на другой стороне площади, но я не осмелилась приблизиться к ней. Даже то, что стоящий перед ней Вельгар превосходил ростом платяной шкаф, не охладило её пыл. Всё это время она кричала ему в лицо, активно жестикулируя: – …ранил моего младшего брата! Как тебе не стыдно?! Он же меньше тебя в три раза! И ему всего пятнадцать! Думаешь, раз ты дракон, то тебе всё можно? – Вторжение в чужое гнездо всегда карается строго. Вы, люди, привыкли думать, будто мир вращается вокруг вас, в то время как сами… – Я ещё не договорила! Вельгар замолчал, но не столько из вежливости, сколько от растерянности перед наглостью и бесстрашием Матти. Я прошла мимо них обоих, оставшись незамеченной благодаря гурьбе прохожих, решивших присоединиться к празднеству. Сильтан стоял на помосте, соединяющем площадь с Искрящимся переулком, будто поджидал меня. Но, к счастью, он только помахал мне своим кубком в знак прощания, не став задерживать. За это я была ему крайне признательна, ведь на самом деле мне не нужен был ничей присмотр, как и сопровождение – мою память давно закалили карты Дейрдре и учебники по истории. Благодаря сверкающим домам, сделанным из пластов самых разных драгоценных камней и металлов, улицы было легко различать между собой и не путаться. Так я достаточно быстро дошла до той точки, в которой мы отыскали Кочевника, а затем так же по наитию добралась до грохочущего лифта, перевозящего драконов туда-сюда по этажам их гнёзд. – Твоя шея. – Это шрам, который остался от… – Ошейника, да, я узнал его. В такие ошейники заковывали твоих сородичей, за которых ты клялся отомстить. В итоге мой сын ушёл воином, а вернулся рабом! Я пообещала себе не лезть – только быть рядом, если понадоблюсь, – но едва сдержалась, когда, очутившись за голубой шторой гнезда, услышала голос Борея. Тот выплёвывал грубые, жалящие слова одно за другим, и мне тут же стало понятно, почему Сол и остальные не хотели, чтобы я шла на эту встречу. Слышать, как унижают твоего близкого, невыносимо так же, как когда унижают тебя. – На мне нет ошейника, как ты можешь видеть, – ответил Солярис, и чья-то тень проскользнула мимо шторы, заставив меня задержать дыхание, в страхе быть пойманной. – Так с какой стати я всё ещё раб? – С той, что ты прислуживаешь ей. Твоя мать всё мне рассказала. Я давно оплакал тебя, но это… Лучше бы ты и впрямь умер. – Умер? – Голос Соляриса сорвался. – Ты же знаешь, что я не специально… Я не предавал… – Коль тебя осквернил сейд и ты лишился того, что делает драконов драконами, так не жил бы вовсе! Сбросился бы с башни на острые копья или сам вспорол себе брюхо. Вот как должен был поступить истинный сородич. Не сдаваться людям. Не становиться одним из них! А ты… – Борей издал рык – полная противоположность тому урчанию, которым убаюкивал меня Сол или которым выражала свою радость Мелихор. Свирепый, грозный и пугающий до мурашек звук. – Гнилое семя! Несмотря на инстинктивный страх, в груди у меня поднялась ярость. Никто не смел разговаривать с Солярисом так, тем более в моём присутствии, пусть и незримом. Тот, кто не единожды спасал мою жизнь; тот, кто наполнил её яркими красками, черникой, жемчугом и смехом; тот, кого я любила всем своим существом, не заслуживал таких ужасных слов. Я схватилась за край шторы, готовая отодвинуть её и оказаться с надменным главой семейства лицом к лицу. – Ты дал обет перед Старшими и самим Солнцем, – снова прорычал Борей, пока Солярис хранил смиренное молчание. – Ты клялся, что убьёшь принцессу людей в колыбели, но вместо этого привязался к ней. Что это, если не предательство? Мои пальцы разжались, рука опустилась, оставив штору. Я так её и не открыла. Надо же… Вот оно, оказывается, какое – предательство. 11 Королева Бродяжка Некоторые дети помнят себя с тех пор, как научились ходить или сказали первое слово. Мои же воспоминания начинались с Соляриса, и в самом раннем из них он сидел на стоге сена, истекая кровью, а я протягивала ему тарталетку со спелой черникой. Лицо бледное, словно покрытое слоем мела, а глаза тусклые-тусклые – совсем не то золото, что сейчас. В уголках рта – запёкшаяся кровь, на губах – сухие трещины, а на щеке – гематома, расплывшаяся багрово-лиловыми кольцами до самого виска. Грязь на оборванной одежде и такая же грязь в волосах, осквернившая безупречный жемчуг. Там же в прядях застряла солома, застряли пыль и сажа, застряли сгустки его собственной крови. Но Солярис продолжает сидеть, привалившись спиной к стене стойла, и даже не пытается вытереться. Зачем приводить себя в порядок, когда уже завтра это повторится вновь? Оникс не просто избивает пленника – он затравливает дикого зверя потехи ради. Ломает его, бросает об пол, как игрушку. Как свою собственность. Но Солярис ведь принадлежит совсем не ему. – Чего тебе, рыбья кость? С улицы дует северный ветер, и даже лошади в соседних стойлах цокают копытами и разражаются возмущённым ржанием, прося тепла. Мне же холодно и подавно – колючие лапы мороза забираются под ночную рубаху, превращая нежную детскую кожу в гусиную. Жаль, я не помню, кто именно помог мне пробраться туда – вряд ли трёхлетнему ребёнку, каким бы юрким он ни был, под силу так просто сбежать из замка, – но зато я помню запах железа и огня, которым в конюшне было не место, как и дракону. Самое тесное стойло вдали от источников света, неприбранное, зато с животной поилкой, наполненной застоявшейся и зацветшей водой, – вот такой была спальня Сола. И таким был он – озлобленным, напуганным, одиноким, действительно как дикий зверь, чьё тело покрывали синяки и мокнущие раны под ошейником из чёрного серебра. Тем не менее моё следующее воспоминание не было отравлено его злостью – оно было светлым, как весеннее солнце, и согревающим, как кроличья шубка. В нём я уже сидела у Соляриса на коленях, а он жадно вгрызался в черничную тарталетку, соскучившись по сладкому за те несколько лет, что провёл на воде и хлебе. Его волосы, пусть и сальные, были такими мягкими на ощупь, что меня начало клонить в сон, пока я играла с ними короткими толстыми пальчиками, перемазанными в черничном варенье. В тот момент Солярису было достаточно взмахнуть рукой – той самой, в которой он держал крошащуюся тарталетку, – чтобы агатовые когти оставили меня без лица или шеи. Но он это не сделал – ни тогда, ни после. Почему? Разве он не ненавидел меня – дочь человека, заковавшего его в цепи? Разве не хотел исполнить клятву, принесённую своему отцу и Старшим? Я думала об этом всё время, что бродила по Сердцу, смешавшись с толпой и позволив ей нести меня туда, куда она пожелает. Нужно было улизнуть из гнезда Соляриса и Борея до того, как мой запах просочится сквозь голубую штору и они поймут, что я была там и всё слышала. Нужно было продолжить поиски зацепок и разгадки Красного тумана, не отвлекаясь по мелочам. Нужно было уйти, чтобы прийти в себя. И я ушла. Даже когда домики из драгоценных металлов и камней вдруг сменили круглые избы белого кирпича, похожего на отложения морской соли, а вместо торговых прилавков стало появляться всё больше таинственных механизмов и крутящихся колёс, я продолжала идти. Не остановилась я и тогда, когда спустя несколько часов солнечные лучи, льющиеся из прорезей в вершине горы, померкли, а на потемневшем небе показалась надкушенная луна. К тому времени толпы горожан заметно поредели – большинство драконов ложились спать даже раньше, чем полностью смыкались сумерки, но зато и пробуждались ещё до рассвета. Я же всё шла и шла. Сначала по одной улочке, где нас с Солом преследовали детёныши; затем по другой, где несколько драконов похрапывали прямо на земле, свернувшись калачиками в своём родном обличье. От них пахло кориандром и хмелем, как от Сола на свадьбе, и я аккуратно обошла их по дуге, боясь разбудить. Город был не только огромным, но и многоликим. Даже не следуя указателям, заблудиться в нём было непосильной задачей, настолько один район отличался от другого. Оказавшись в Травяном – здания здесь были вырезаны из нефрита, а плюмерия цвела прямо на крышах, покрывая их пышным слоем, – я случайно забрела к чужим гнёздам. Это едва не стоило мне второй руки: я проходила мимо чьей-то шторы, когда из-под неё вдруг высунулась когтистая лапа и попыталась сцапать меня. Благо, что проходящая мимо женщина с корзинкой, ломящейся от жареных орехов, вовремя бросилась на мою защиту и, оттащив в сторону, объяснила на ломаном общем языке, что подходить к гнёздам в период кладки яиц равносильно самоубийству. Дракон, повинующийся инстинкту защищать и сторожить, пока уязвимая супруга являет на свет его детёнышей, может случайно наброситься даже на друзей, не то что на незнакомцев. После этого я предпочла держаться от гнёзд подальше и забрела туда, где даже после полуночи, когда большинство стеклянных фонарей погасло, светилась по меньшей мере сотня зелёных огней. Бледные, будто бы умирающие, они свисали с низкого потолка пещеры, вход в которую было легко не заметить днём из-за груды камней по соседству. То был даже не район и не полноценная улица, а закоулок, где по-прежнему уныло и тягуче завывала тальхарпа. Домики с резными крышами-ладьями, точь-в-точь как в Столице, стояли полукругом, обступая маленький островок леса из фиолетовых вистерий с тонкими извивающимися стволами и длинными ниспадающими ветвями, похожими на платья из шёлка. Цветы, проросшие внутри древних существ средь окаменевших костей. Жизнь, взявшая своё начало в смерти. Не так ли рождается всё прекрасное? Несомненно, это был переулок таверн, о котором мимоходом упоминала во время экскурсии Мелихор и который она охарактеризовала как район, который «посещают только пьянчужки и бездельники». В Столице на столь укромное и богатое заведениями место быстро нашлась бы минимум сотня желающих, однако вокруг не было ни души – драконы предпочитали проводить ночи в кругу семьи, а не где попало. Я бывала в тавернах всего дважды – и дважды это заканчивалось встречей с врагами, от которых приходилось бежать. Вряд ли с подобным везением стоило посещать таверну в третий раз, поэтому я просто села на крыльцо одной из самых шумных хижин. Грохот и песнопения пьяного барда за её дверью успокаивали, напоминая мне о доме. Ноги ныли, стоптанные за целый день бесцельных гуляний, и к чувству потерянности, засевшему в груди после слов Борея, прибавилось чувство разочарования от своей бесполезности. Сколько мест в Сердце обошла, со сколькими прохожими заговорила, а никаких новых знаний о Молочном Море так и не получила! Все, с кем я пыталась завести разговор о том дне, скитаясь от улицы к улице, шарахались от меня и убегали, будто я сама несла болезнь. Пусть у драконов в распоряжении и было всё время мира, но оно не могло вылечить их сердца, как лечило человеческие. «Искусство лгать – искусство королей. Солярис тоже освоил его в полной мере». «Давай я расскажу тебе, дочь моя, почему именно Солярис был избран Виландой для ритуала…» «Они оба до сих пор считают, что Сол струсил и отвернулся от своего народа». «Есть одна вещь, о которой ты не знаешь. Кое-что важное, о чём я должен был поведать ещё давно». Всю жизнь мне прислуживали, угождали, кланялись… и лгали. Я давно смирилась с тем, что быть принцессой – это значит быть преданной по меньшей мере тысячу раз за свою жизнь. Но тем не менее я позволила себе верить, что вокруг меня есть те, кто заслуживает беспрекословного доверия. И Солярис был одним из них – скрытным, но верным. Я никогда не корила его за нежелание открывать мне душу – в конце концов, все имеют право на тайны, – и чувство недосказанности ничуть не тяготило меня. Пока оно не стало усиливаться день ото дня… И пока не оказалось вовсе не забавной чертой нашей дружбы, с которой просто нужно смириться, а притворством. Виланда поймала Соляриса вовсе не в битве у Дикого Предела, а в моей башне, когда тот пришёл свершить убийство. Мой добрый, мой вечно угрюмый глупый ящер оказался таким же несостоявшимся убийцей, как и Дайре… Но тем не менее их всё равно было невозможно поставить в один ряд – Дайре пытался убить, а Солярис планировал. Почти за два десятка лет я достаточно познала его природу, чтобы понять: природа эта не спустила бы ему с рук подобное злодеяние. Солярис попросту не был способен убить меня ни в ту ночь, ни во все последующие. Даже освобождения от уз сейда, возвращения домой и признания Старших было недостаточно, чтобы он отринул самого себя. Вот почему я любила Соляриса, и вот почему я простила его ещё там, в гнезде, едва заслышав слова Борея. Но… Почему же мне не хочется возвращаться к нему, а в груди на каждом вздохе пульсирует ноющая боль? – Эй, давай ещё по одной! Вы что, ящеры, совсем пить не умеете? Слабаки! Несмотря на то что в этот переулок явно никогда не проникал солнечный свет (потолок пещеры висел слишком низко), крыльцо таверны всё равно было горячим. Я неохотно встала с него, поправляя подол платья, и подобралась к ближайшему окну, уже догадываясь, что – точнее, кого – увижу в нём. Пыльное и запотевшее, словно от пара, оно позволяло разглядеть лишь смазанные мужские силуэты, но не лица. Мне пришлось придвинуть стоящий в углу крыльца ящик, чтобы дотянуться до чистого участка стекла и, хорошенько потерев его ладонью, рассмотреть Кочевника в окружении трёх драконов. Все они лежали лицами на столе, заставленном блюдами с обглоданными рыбьими косточками, в то время как Кочевник размахивал пивной кружкой. Рядом с ним стояло ещё восемь таких же, но пустых. Краска на его лице размазалась, превратившись в несуразное алое пятно, пивная пена текла по подбородку, а бобровая накидка наконец-то перекочевала на спинку резного стула. Рубашка на нём была расстёгнута, обнажая мускулистую грудь с дорожкой тёмных курчавых волос, и единственная в таверне женщина, смотря на всё это с угла барной стойки, брезгливо морщила нос. У неё были фиалковые волосы и золотые браслеты на бледных запястьях… – Драконица с рынка Луга! – озарило меня, а в следующую секунду я едва не свалилась с коробки. Сильная рука, облачённая в замшевую перчатку, стащила меня вниз за шею и пригвоздила к боковой стене таверны раньше, чем я успела закричать. Затылок загудел. А ведь в этот раз я даже не успела зайти внутрь таверны… – Так-так, – протянул Дайре, нависнув надо мной. – Кто это у нас здесь? Разве юным госпожам пристало посещать подобные места? От Дайре пахло точно так же, как от всех хускарлов, когда те возвращались в замок после отгула, – гречишным мёдом, дрожжами и дешёвой свиной рулькой, которую подавали к элю в качестве закуски. Выглядел он тоже соответствующе: помятая одежда – та самая куртка из чёрной кожи с ромбовидным узором, похожим на драконью чешую, – растрёпанные белокурые косы, неопрятная щетина на подбородке и карие глаза, налитые красным от усталости. Однако рука Дайре, держащая меня за шею практически над землёй, совсем не дрожала. Не дрогнула и моя, когда я, щёлкнув наручем, приставила выскочивший клинок к его горлу. – Давай, попытайся убить меня снова, – прошипела я, запрокинув голову вверх, чтобы посмотреть в его самодовольное лицо. – Просто дай мне повод дёрнуть рукой, и я всажу нож тебе в гортань. Ты даже не представляешь, как сильно я этого хочу. Желать кому-то зла было не в моём характере, однако из-за того, сколько раз этого зла желали мне, я убедилась – либо ты, либо тебя. И не важно, принцесса ты, дракон или крестьянка. Ледяная вода, обжигающая лёгкие. Воздух, за нехваткой которого наступает тьма. Падение в синюю кипящую бездну. Смерть приходит за всеми без исключения. Страх перед ней отравляет рассудок и жизнь точно яд. Но любой яд со временем вызывает привыкание, если принимать его по чуть-чуть. Так и мне смерть медленно, но верно переставала внушать ужас. В конце концов, королева Дейрдре тоже была не только мученицей – она была ещё и воином. – Сколько мы не виделись? Месяц? Два? Удивительно, как меняет людей отсутствие мягкой перины и свиты слуг! Ты наконец-то повзрослела, – усмехнулся Дайре, скосив глаза на блестящий клинок, царапающий ему горло. – А ты неплохо управляешься с этой штукой… Уж точно лучше, чем плаваешь. – Как остроумно. Что ты забыл на драконьем острове, погань? Всё это время я считала себя первым человеком, ступившим в Сердце за много лет… Но теперь мне стало ясно, откуда Дайре знает то, чего не может знать, и почему он не боялся казни, которая неизменно последовала бы за моим убийством. – Я здесь живу, – ответил Дайре сдержанно и попытался пожать плечами, но передумал: остриё наруча слишком плотно прижималось к коже. – Я ведь изменник и неудавшийся цареубийца. Братья хотели сдать меня Ониксу, поэтому пришлось сбежать. Не подумай, я не трус… Просто не хотелось разбивать матери сердце. Старые друзья предложили нам приют, так почему бы не пожить среди тех, кто гораздо приятнее людей? – Потому что среди тех, кто приятнее людей, не должен жить тот, кто омерзительнее всех на свете, – процедила я и незаметно потянулась в сторону, проверяя, не ослабла ли хватка Дайре на моей шее. В тот же миг его пальцы сжались крепче. – Почему это я хуже? Потому что пытался спасти наш мир от неминуемого забвения в красной напасти? Уверен, ты и сама понимаешь, что я действовал во имя общего блага. – Кто сказал тебе, что меня нужно убить, чтобы Красный туман остановился? – задала я в лоб вопрос, что мучил меня с тех самых пор, как в моих волосах затерялась злополучная алая прядь. Дайре тоже посмотрел на неё, спрятанную под сапфировой заколкой, словно мы думали об одном и том же. Мы и впрямь оба стремились к одной цели, но я выбрала длинный и тернистый путь, а он – самый короткий. Дайре склонил голову вбок, и его светлые локоны, так контрастирующие с загорелой кожей, защекотали мне нос. Я всё ждала ответа, пускай и понимала, что шанс услышать его даже меньше, чем шанс восстановить мир между драконами и людьми. Так и оказалось: даже если Дайре и хотел подбросить мне подсказку, он не успел этого сделать, потому что кто-то распахнул двери таверны таким рывком, что задребезжали окна.