Каждый раз, когда Солярис говорил о Сенджу, с его лица не сходило благоговейное выражение. Солярис доверял ему, потому что восхищался. При каждой встрече с ним он даже приоткрывал от удивления рот, как наверняка приоткрыла бы его я, повстречайся мне живая Дейрдре. Остальные Старшие, по слухам, и впрямь никогда не покидали Шеннбрунна – комнаты, что служила им и залом совета, и домом, – потому и немудрено, что именно Сенджу пользовался таким уважением среди сородичей. Он сохранил близость к простому народу, а вместе с тем и добросердечность, пусть её и притупляли прожитые века. Сенджу всегда помогал, если мог помочь, и этим действительно нельзя было не восторгаться. – Тем не менее братьям я тоже расскажу правду, – добавил Солярис немного погодя, и я почувствовала, как моё беспокойство нарастает. Неужели он готов пойти даже на это лишь ради того, чтобы я не прибегала к сейду? – Чем больше драконов ищет разгадку, тем больше шансов её отыскать. Лучше я сам рискну получить нож в спину, чем сразу подставлю спину твою. Но начнём мы с Сенджу. Он сейчас наверняка слушает, как его воспевают. – Воспевают? – переспросила я. – Надо же. А он не похож на того, кто любит потешить своё самолюбие. – Не в самолюбии дело, а в красоте. Сейчас сама поймёшь. Мы и впрямь нашли Сенджу на крыше здания, которое Мелихор окрестила во время экскурсии Тиссо ре Дьян. Даже до того, как я вспомнила об этом и как оттуда раздались молебны, я поняла, что это аналог человеческого неметона – святость места выдавала его безупречность. Хоть любая постройка в Сердце и выглядела как произведение искусства, Тиссо ре Дьян выделялся даже среди них: высокий, остроконечный и многоугольный, будто бы из матового стекла, похожего на лёд или на отложения морской соли. Вопреки известной любви драконов к ярким цветам и драгоценностям, Дом Старших выглядел монотонно и даже не блестел, но дух перед ним почему-то всё равно захватывало. Быть может, оттого, что, когда внутри этого неметона пели, казалось, что поёт всё Сердце: голоса драконов, собирающихся на рассвете, напоминали звон колокольчиков, но при этом тянулись, словно древесная смола. В отличие от вёльв, драконы не использовали слов – это был чистый звук, то низкий, то высокий, но всегда мягкий и летящий далеко-далеко за пределы острова. Неудивительно, что Сенджу предпочитал встречать день именно здесь, болтая ногами на краю крыши, пока там, внизу, пели в его честь. Он так и не сменил одежду – свою красную рубаху – с нашей последней встречи. Но, в отличие от меня и Сола, выглядел бодрым и свежим без каких-либо признаков усталости на вечно юном лице. Когда Солярис, подняв нас обоих к шпилю, подошёл к нему со спины, Сенджу даже не обернулся. Не обернулся он и пока слушал его рассказ, продолжая покачивать головой в такт мелодичным молебнам. – Интересно, – промычал Сенджу, когда пение стихло, как и наша с Солом история, которую тот изложил в самых красочных и мелких деталях. Я нервничала, переступая с ноги на ногу позади. Всего несколько часов назад я сама взвешивала каждое слово, а теперь Сол выкладывал всё напропалую. Как же было стыдно за свою ложь и скрытность теперь. – Честно сказать, я и так это знал. За шесть тысяч лет теряешь не только любознательность, но и всякую наивность. Хотя вот теорию, что кто-то из сородичей может быть повинен в Молочном Море, я слышу впервые… Теперь понятно, почему вы предпочли хранить свои планы в секрете. Несмотря на то что само предположение о предателе среди нашего рода звучит оскорбительно и абсурдно, это объяснило бы некоторые несостыковки в событиях, которые я до сих пор не могу разгадать. Например, никто так и не сумел выяснить, как именно умер принц Оберон и почему люди нанесли удар именно по нашим детёнышам. Слабо верится, что дело в одной лишь жестокости. – Сенджу задумчиво стучал когтистым пальцем по своему круглому подбородку, продолжая качать босыми ногами над пропастью. С крыши открывался потрясающий вид на Сердце – город будто лежал у тебя на ладони. Из-за этого сложно было понять, Сенджу правда так долго размышляет над услышанным или просто любуется видом. – Большинство драконов не покидают остров и не следят за тем, что происходит в человеческом мире. Но я слежу. И я наслышан о Красном тумане, наводящем ужас на девять туатов, и даже допускаю мысль, что после Круга он может прийти и в Сердце. В таком случае помочь вам в моих интересах. Правда, я не смогу оказать вам эту помощь лично – сородичи не простят Старшему, если он начнёт проявлять интерес к Молочному Мору так, будто в этом повинен кто-то, кроме людей, – но зато я могу заставить помогать вам других. Сенджу поднялся с края крыши, отряхивая хлопковые штаны. Затем, стянув с худого плеча рубашку, он дотянулся рукой до собственной лопатки и что-то поддел на ней когтем, отковыривая с неприятным хрустом. Даже Сол поморщился, но не Сенджу. Он так же молча надел рубашку обратно и, прикрыв рукавом каменеющее запястье, протянул нам на раскрытой ладони блестящий кусочек своей чешуи. – Покажите это любому сородичу, и он не посмеет отказать вам ни в одной просьбе, какой бы она ни была, – сказал Сенджу. Он улыбался, пока красная ткань его рубашки пропитывалась кровью. Эта же кровь узором обрамляла основание крупной перламутровой чешуйки, похожей на морскую раковину. Её размеры не превышали размер скорлупы от ореха, однако эта чешуйка явно имела невероятную ценность: Сол сжал её в ладони и прижал к груди так, будто унаследовал фамильную реликвию. – Это честь для нас, Коронованный Солью. – Я постараюсь сделать ещё кое-что. – Сенджу расправил одежду и, заломив руки за спину, раскачался на пятках в нескольких шагах от края. В какой-то момент он так сильно выгнулся назад, что мне пришлось задержать дыхание. Сол говорил, что чем старше дракон, тем медленнее он превращается. Неужели Сенджу совсем не боится упасть? – Остальные Старшие давно приросли к своим пьедесталам и вряд ли сподобятся принять вас на аудиенции. Однако угроза, которую представляет собой Красный туман, могла бы встряхнуть их… Что же, стоит попробовать. Вдруг вы правы и кто-то из сородичей действительно сумел освоить сейд и приложить лапу к Молочному Мору? – Я не лгала вам. – Я резко шагнула вперёд, и Сенджу накренил голову вбок, изображая любопытство, хотя глаза его, дымчатые, оставались пугающе пустыми. – Несмотря на то что цель нашего визита в Сердце была иной, я говорила правду насчёт того, что надеюсь однажды привести людей и драконов к миру. Если нам удастся остановить Красный туман, а заодно доказать, что вина за него лежит не только на людях, то, быть может, мы бы смогли начать все сначала. – Быть может, – согласился Сенджу. – Но после того, что было, драконы всё равно больше никогда не забудут об осторожности. Не забывайте о ней и вы. Не стоит говорить о своих подозрениях сородичам в лицо. Увы, но драконы всегда были и будут существами инстинктов. Я кивнула, хотя уже не была так уж солидарна с этим утверждением: иногда, оказывается, неосторожность могла принести благо. Маленькая чешуйка легко решила проблему неразговорчивости драконов: было достаточно показать её, чтобы они начали рассказывать даже то, что рассказывать не хотели. Жестоко? Жестоко. Даже бессердечно – заставлять кого бы то ни было снова и снова вспоминать трагедию прошлого… Но иного выхода, как и сказал Солярис, у нас не было. Лишь тот, что предложила я, – лишь сейд. Именно поэтому все последующие дни Солярис пропадал на улицах Сердца, показывая встречным драконам дар Сенджу и расспрашивая их о том, что они помнят из того злополучного дня восемнадцатилетней давности. Первое время я ходила вместе с ним, но истории о детях, мучительно умирающих на родительских руках, изматывали. Солу наверняка приходилось и того хуже – чужие воспоминания неизбежно пробуждали у него собственные, – но он стойко выслушивал все истории до конца, пока в какой-то момент не отправил меня обратно в гнездо. «Это ведь я пообещал тебе, что мы управимся с Красным туманом за неделю. Так предоставь работу мне», – сказал он перед тем, как передать меня под опеку Мелихор и пропасть на несколько часов в многолюдных кварталах с перламутровой чешуёй в кулаке. Кроме нашего плана, ничего больше не изменилось. Даже наши отношения с Солом, которые я тщетно пыталась вытеснить из мыслей более насущными заботами, остались прежними. Тот поцелуй под ветвями вистерий стал не только первым, но и единственным – ничего подобного с тех пор не случалось. Перемены, которые я замечала в Солярисе, были практически неосязаемыми и заставляли меня сомневаться в том, что они происходят на самом деле. Казалось, Сол тщательно контролирует свой тон и голос, не повышая его ни на меня, ни при мне; он стал чаще поправлять мои волосы, как будто ему постоянно не нравилось, как они лежат, и позволил себе стоять ко мне на людях чуточку ближе, чем прежде, – уже на расстоянии не вытянутой руки, а вполовину меньше. То, что между нами и впрямь что-то происходит, по-настоящему подтверждало лишь то, что это каким-то образом заметили все остальные. Мелихор стала не только принаряжать меня в традиционную одежду Сердца, но и красить, подобно сородичам, а шутки Сильтана стали в два раза язвительнее и острее. Альта же всего за час успела выстроить совместные планы на несколько десятилетий вперёд, и даже недовольство её мужа Борея не охладило её пыл. Для последнего меня будто не существовало вовсе: он покидал комнату каждый раз, как я появлялась в зоне его видимости, из-за чего все мои знания о нём, накопленные за пару дней, ограничивались тем, что именно его внешность (не считая плоского лица и квадратной челюсти) передалась всем его детям. – Не обращай внимания, – отмахивалась Альта каждый раз, когда я снова и снова предпринимала попытку заговорить с Бореем, а он просто отодвигал меня в сторону и уходил. Прямо как сейчас, когда я пришла к обеденному столу, за которым Борей потягивал длинную резную трубку, какие раскуривали у нас в Дейрдре в летний Эсбат. Над ней вились пузыри густого золотистого дыма, разнося по гнезду пряность табачных листьев. При виде меня Борей выдохнул этого дыма так много, что я, разгоняя его рукой, даже не успела заметить, как и куда он исчез. – Ох… После гибели Юты Борей так и не оправился, – продолжала Альта, пытаясь смягчить моё негодование. – Поверь, он ведёт себя так не из-за того, что ты ему не нравишься. Борей и в молодости никого не подпускал к себе, из-за чего мне самой пришлось добиваться его расположения. Тем не менее за железным фасадом скрывается хрустальное сердце. В глубине души Борей уже давно принял тебя, Руби. Я в этом уверена! «Как-то слабо верится, учитывая то, что он не смог принять даже родного сына», – подумала я, но на деле скромно улыбнулась, глядя на крупного дракона, будто бы покрытого металлическими доспехами вместо чешуи, который вдруг показался на выходе из гнезда и рывком устремился ввысь. Голубая штора в проёме, вздёрнутая сквозняком от размаха его крыльев, колыхалась ещё несколько минут. – Великанов я помню, рождённых из неба. Я помню плоды на ветвях волчьего древа… Пускай я и не собиралась использовать сейд раньше, чем истечёт наш с Солярисом договор, я должна была подготовиться к любому исходу. Именно поэтому уже спустя день безделья я не только дословно вспомнила ритуал Хагалаз, но и выучила каждый петроглиф на стенах усыпальницы. Я также выучила каждый выступ, вырезанный в выбеленных костях, каждый угол монолитного саркофага и каждую свечу под потолком, которые научилась различать с закрытыми глазами по одному лишь аромату. Те тонкие, что капали воском на статую Дейрдре, обрамляя её голову короной, источали цветочную сладость, какая исходит от сирени или весенней вишни. Свечи потолще, что раскачивались по углам на тонких цепочках, пахли горечью водяного трилистника, а те, что дрожали над центром усыпальницы, – перечной мятой и гвоздикой, будто ты прогуливался по центру зимней Столицы. Именно под ними я, примеряясь, решила расположить зеркало, которое требовалось для ритуала Хагалаз. Правда, его ещё предстояло купить… Как и те две вещи, одна из которых олицетворяла бы тайну, а вторая – её разгадку. В детстве весталка часто запугивала меня сказкой о маленькой Мариль – дочери вёльвы, которая, не в силах дождаться своего совершеннолетия, стала практиковать ритуалы сейда в тайне от семьи. Всё закончилось тем, что, наколдовав себе золотые косы, Мариль побежала через лес к матери, желая похвастаться новообретённым мастерством, и пала там жертвой охотника. Тот отрубил ей голову, чтобы продать золотые косы на рынке. «Знай, чем может обернуться то, что ты делаешь, иначе не делай вовсе», – поучала весталка. Но точно ли я знала, что делаю в этот раз? Вдруг я запомнила что-то неправильно? Вдруг я стану Мариль? – Ты снова пахнешь воском и травами, – как всегда заметил Солярис, позволяя мне зарыться в бархатной ткани под его боком после того, как я весь день бродила по рынку, присматривая ритуальные дары, но так и не осмелилась ничего купить. Забавно, что спальня Сола и впрямь напоминала гнездо. Как и в башне в Столице, всюду были разбросаны обветшалые вещи, в которых ни я, ни другие не видели той прелести, какую видел Солярис. В центре же, между нагромождением тумб, бочек и пыльных диковинок, всё было застелено одеялами разных цветов и размеров. Некоторые из них представляли собой обычные тряпки из мешковины в пёстрых заплатках и с торчащими швами, а некоторые – шёлковые отрезы из самого Ши и волчьи шубы, какие в Круге могли позволить себе лишь представители высокородных домов. Все эти ткани, скомканные и запутанные, образовывали огромную и мягкую подстилку с воронкой посередине, улёгшись в которую можно было почувствовать себя птенцом. Только вокруг всегда было темно – лишь потолок, под которым раскачивались болотные огни, служил источником света, – а в гнезде этом всё-таки жила никакая не птица, а дракон. И я. С недавних пор, когда Мелихор стала притворно скулить, что ей и Маттиоле сделалось слишком тесно на одном камне со мной. – Осталось ещё три дня, – посчитал Солярис, подложив одну руку под бледную щёку, чтобы наши лица оказались напротив, когда он тоже улёгся на бок. – Сегодня я нашёл драконицу, которая помнит, что несколько сородичей много лет назад проявляли интерес к человеческому сейду и даже привозили в Сердце вёльв. – И? – Проблема в том, что эта драконица уже начала каменеть, и первое, что поддалось окаменению, – её язык. Из-за этого не получается разобрать имён… – Ну да, конечно. А потом Вельгар говорит, что драконам не нужны ни книги, ни письменность, – тяжело вздохнула я. – Какой толк помнить всё на свете, если ты не можешь об этом рассказать? – Если она знает, то наверняка знает и кто-то ещё. Кочевник и Сильтан улетели в Луг сегодня, чтобы попробовать разузнать что-либо там. – Кочевник?! С Сильтаном? А я-то думаю, чего в гнезде так тихо стало! И на ужине никто не чавкал. Но кто только додумался отправить их вместе? – Я конечно. – Солярис смеялся редко, но когда делал это, сердце у меня замирало. Из-за этого было ещё тяжелее говорить о Красном тумане и тайнах, тем более что… – Кстати, Мелихор заметила, что ты часто гуляешь по рынку, словно ищешь там что-то. Руби, если ты вдруг… – Снова поругался с Бореем? – прервала его на полуслове я, радуясь, что не спросила об этом раньше и сохранила за собой отвлекающий маневр. – Что? – Сол растерялся, застигнутый врасплох, но быстро сориентировался. – Как ты узнала? Опять подслушивала? Я покачала головой и молча ткнула пальцем в его шею: ту плотно облегала повязка из льняной ткани, что прятала бугристый след, оставленный ошейником. – Ты никогда не стеснялся своего шрама прежде. – А ты никогда не раскрашивала лицо. – Сол вдруг придвинулся и обхватил мой подбородок агатовыми когтями, заставляя задрать голову. Его глаза светились в темноте, пока очерчивали взглядом все те узоры, которые вывела красными чернилами Мелихор под моими ресницами. – Традиционный раскрас а’ша… Прямо как у меня. Даже догадываюсь, чья это работа. Не хочешь смыть его перед сном? – Нет, – ответила я, проглатывая зевок. – А что? Хочешь, чтобы смыла? Солярис поджал губы, задумавшись на несколько секунд. – Не хочу. Мне нравится, когда ты выглядишь так. – Как «так»? Сол не ответил. Только обвёл подбородком всю меня, включая тунику ирисового цвета из гардероба Маттиолы и мои волосы, расплетённые, но всё ещё сохраняющие волны и изгибы после тугой причёски. Теперь они снова путались с волосами Сола, разбросанные по подушкам и такие длинные, что ими можно было укрыться, как ещё одним одеялом. Однако это ли он имел в виду? – Ты выглядишь, как моя ширен, – прошептал Солярис. Ткани, мягкие, заскользили меж босых ног и бёдер, когда я приподнялась на локтях. Дома, в башне Сола, всегда пахло старым пергаментом, жжёными фитилями и сухим деревом, но здесь, в его родном гнезде, пахло совсем иначе – только им одним. Мускус и огонь. Фарфоровая грудь с чётко очерченной трапецией и мерцающими чешуйками, уходящими к низу живота, мерно вздымалась, освобождённая от верхней рубашки перед сном. Мне стоило титанических усилий не протянуть руку и не притронуться к нему сразу. – Тогда почему ты больше не целуешь меня? «Мужчины теряют дар речи, когда ты теряешь робость», – поучала меня Матти после того, как одурачила очередного хускарла и выпросила у него ключ от ночной кухни. Теперь подобным могла похвалиться и я. Сол мычал что-то нечленораздельное, покрываясь бледными пятнами румянца, будто там, в пещере с вистерией, со мной был вовсе не он. Будто ему хватило решимости лишь на один поцелуй, но не на второй. Это раздражало в той же мере, что и умиляло, ведь кто бы мог подумать… Я смутила Соляриса! – Как часто ты хочешь, чтобы я тебя целовал? – спросил он, стараясь не смотреть на мои губы и делая вид, что просто издевается надо мной, а не спрашивает всерьёз. – Так часто, как этого хочешь ты, – ответила я без раздумий. – А с чего ты решила, что я вообще хочу? Вдруг я не люблю, когда мне слюнявят весь рот и кусаются? – Тогда тебе придётся привыкнуть. Сол запнулся, но было поздно – в отличие от него, я не теряла решимости. Наоборот, её стало больше в тот день, когда мои чувства нашли взаимность. Именно поэтому я нависла над Солярисом и поцеловала его, в то время как он остался недвижим и смотрел на меня широко распахнутыми светящимися глазами. Продолжалось его оцепенение, однако, недолго. С каждой секундой губы Соляриса становились мягче, словно сливочное масло на солнце, а тело расслаблялось и вдавливало меня глубже в пёстрые ткани, когда мы поменялись местами. В этот раз он был на вкус как сахарный тростник, который мы ели вечером на десерт, и этот вкус остался на моём языке даже после того, как я, стянув повязку с его шеи, осторожно поцеловала бледный шрам, а затем перевернулась на другой бок и прижалась к груди Соляриса спиной. Он всегда засыпал именно так – одна его рука покоилась под моей головой, а другая – на животе, прижимая к перине из одеял. Изумрудная серёжка Сола касалась моих волос, а моя – его щеки. Всё, о чём мне стоило беспокоиться, переставало существовать, когда мы оказывались вместе в этом гнезде. Оттого я проваливалась в сон даже раньше, чем Солярис утыкался мне в затылок и начинал убаюкивающе урчать. Следующий день я, как и предыдущий, начала с прогулки по рынку. Всего спустя час подходящее зеркало уже лежало в моей мешковатой сумке, перекинутой через плечо, – круглое, с деревянным основанием и достаточного размера, чтобы вместить в себя сразу два отражения. Однако ни олицетворение тайны, ни её разгадки я так и не выбрала даже спустя полдня ходьбы. Пальцы скользили по драгоценным камеям и хрустальным статуэткам, которых продавалось в Соляном районе немерено, но ни за что не цеплялись, как и моё чутьё. Я боялась прогадать: «дары Волчьей Госпоже» ведь наверняка были не просто метафорой. Как подходила к их выбору Хагалаз? Опиралась ли она на предпочтения Волчьей Госпожи, известной своей страстью к животным и растениям? Или опиралась на свою интуицию? На фантазию? На случайность? – Пшал ворн! – выкрикнула мне голубокожая драконица через прилавок, явно недовольная тем, что я шастаю мимо неё уже десятый раз, трогаю и верчу в руках товар, но ничего не покупаю. Пристыженная, я поспешила прочь, но в этом районе уже не осталось витрин, которые я не изучила бы придирчиво вдоль и поперёк. Разве что вон та телега, наполненная до краёв свежеиспечёнными яствами и собравшая вокруг себя гурьбу ребятни, истекающей голодной слюной… Пока я принюхивалась к бубликам из шоколадного теста, немного подгоревшим и точно не навевающим мне никакие ассоциации с Красным туманом, откуда-то с конца переулка донёсся знакомый голос. Точнее, повизгивание. Ещё не успев обернуться, я узнала его – вряд ли кто-то из людей сдержал бы крик, взбираясь в первый раз на дракона. А Маттиолу не в чем было винить и подавно – Вельгар, с которого она слезла на мраморную площадь сразу после приземления, был куда крупнее Сола. С его спины, должно быть, можно было увидеть даже самые далёкие уголки Сердца, настолько высоко вздымались чернильные костяные гребни. Неудивительно, что ноги у Маттиолы сразу подогнулись, как коснулись земли, отчего Вельгар тут же подпёр её спину своей мордой. В благодарность за это она погладила его по носу, прямо между золотыми глазами с вертикальными зрачками. А вот это было уже интересно… Конечно, я не собиралась стыдить её за измену собственным принципам («Тебе нужен человек, а не дракон!»), но из любопытства решила понаблюдать, облокотившись о перила мостика, что тянулся над шатрами, где распивали нектарную брагу и играли на звонкой свирели. Отсюда было отлично видно, как Вельгар, обратившись за каменными колоннами и прикрыв наготу плащом, висящим для таких случаев там же, ведёт Матти в сторону гнезда. Они шли неторопливым прогулочным шагом, и Маттиола больше не кричала на Вельгара, как тогда на свадьбе, а лишь без конца улыбалась. Они увлечённо беседовали о чём-то, активно жестикулируя, и рядом с ним, высоким и широкоплечим, Матти напоминала миниатюрную куколку из вишнёвого дерева, какие вытачивал для меня Солярис в детстве. От всего этого моё любопытство лишь разгорелось: каков же брат Соляриса на самом деле, если Маттиола подпустила его так близко, когда прежде не подпускала к себе никого из мужчин? Оставив попытки наконец-то найти ритуальные дары, я последовала за Маттиолой и Вельгаром тенью, боясь нарушить царящую между ними идиллию. Но её нарушило нечто другое. – Что это был за звук? – спросила женщина с корзинкой орехов, закрутившись на месте волчком, отчего эта корзинка больно стукнула меня по спине. – Что происходит?! – Сейд! – завопил кто-то из толпы торговцев. – Снова сейд! – Этого не может быть… – Несколько сородичей возвращались из Луга и угодили в туман. Двое из них пропали!