– Стой, Солярис! Он собирался перевоплотиться, подтащив меня к краю крыши. Сквозь прорехи в грубой домотканой ткани я касалась его голой кожи, и драконий жар согрел меня изнутри, притупив ноющую под рёбрами боль. Я даже нашла в себе силы не только остановить Сола, но и мягко отодвинуть его в сторону, заставить пропустить меня обратно к воинам. Хоть Сол и сделал покорный шаг назад – скорее от удивления, чем от согласия с моими действиями, – но крылья не убрал. Они остались, как осталась и чешуя, покрывающая его руки до самых локтей. – Что ты делаешь?! – вскричал он, и чешуя поднялась ещё выше, когда я не ответила на его вопрос. Вместо этого я подошла к шеренге хускарлов, окруживших Сенджу, и сказала: – Сложить оружие. Хускарлы не пошевелились, но переглянулись между собой, недоумевая. Они были не только свирепыми, но и преданными, потому собирались стоять за наследницу рода до последнего вздоха. Однако я не нуждалась в этом, поэтому повторила, повысив голос: – Король Оникс мёртв. Отныне я ваша королева по праву. И я приказываю сложить оружие! По закону Дейрдре наследник, прошедший Вознесение, становится полноправным правителем в двух случаях: если прошлый правитель так пожелал или если он умер. Я всегда верила, что стану королевой по первому правилу, по воле отца, и что он будет стоять рядом со мной и моим троном из разноцветного стекла и витражей, когда это произойдёт. Но боги любят обманывать ожидания. Раздался звон стали – скрепя сердце хускарлы медленно опустили мечи и разошлись в стороны, пропуская меня к Сенджу. Тот, как всегда спокойный, как камень, в который неизбежно превращался, смиренно дожидался меня и не предпринимал никаких действий, молча раскачиваясь на пятках взад-вперёд. Должно быть, за шесть тысяч лет учишься терпению. И учишься тому, чтобы понимать, когда человек собирается бежать, а когда собирается сдаться. – Поклянись, что жители моего замка и Столицы войдут в число тех людей, кого ты убережёшь от Рока Солнца и спрячешь в Сердце, – потребовала я, вскинув подбородок, и Сенджу просиял: – Ох, как я рад, что мы наконец-то пришли к взаимопониманию, госпожа! Но твоя внезапная покладистость настораживает. Позволь узнать, почему ты отступила? – Туман показал мне, что произойдёт, если я этого не сделаю. У меня было время смириться со своей участью. К тому же я всегда была готова умереть во имя чего-то большего… Нет, я этого ждала. Ради того, чтобы стать великой и войти в историю моего народа, – сказала я и в этот раз душой не покривила. – Не стоило весталке читать мне в детстве легенды о Дейрдре. – Не думал, что ты настолько честолюбива. – Не в честолюбии дело. Я хочу, чтобы меня помнили. Хочу быть достойной своих предков, но вряд ли смогу считаться таковой, если пожертвую ради себя всем остальным миром. Сенджу сощурился и замолчал. Та минута, на протяжении которой он оценивающе смотрел на меня, показалась вечностью, пока я не услышала: – Если спасение жителей Столицы – единственное твоё требование, то, конечно, я клянусь выполнить его. – Не единственное, – разочаровала Сенджу я и тут же выпалила, боясь передумать: – Чтобы завершить ритуал, меня нужно убить, так? Имеет значение, кто и как это сделает? – Нет. – Сенджу слегка наклонился вниз, изображая уважительный поклон, но даже в этом его жесте прослеживалась издёвка. – Я понял, на что ты намекаешь. – И что ты думаешь об этом? – Хм, – Сенджу поднял голову к наливающемуся синевой небу. Серебряные колечки на его рогах, закручивающихся к затылку, звякнули. Он молчал так долго, что я начала нервничать. Неужели раскусил мой план? – Да будет так. Хочешь – сбросься с башни или вели одному из хускарлов всадить в тебя клинок. Как потомок Великой Королевы, ты заслуживаешь соответствующего обращения, поэтому из уважения к тебе и твоим предкам я даю тебе право самой выбрать свою смерть. – Замечательно, потому что я никогда бы не согласилась умереть от руки труса, изменника и детоубийцы. Если уж кто-то меня и убьет, то только тот, кто этого достоин. Я обернулась и решительно посмотрела на Соляриса. С самого детства он всегда заставлял меня гнаться за ним и отставать. Его было не провести, не обмануть, не обхитрить. Сол предвосхищал любую мою уловку и, нарочито громко цокая языком, заставлял меня чувствовать себя ничтожной. Однако вместе с тем он заставлял меня стараться лучше. И вот настал тот миг, когда я сумела обвести вокруг пальца даже его. Тот миг, когда смотреть на него мне стало больнее, чем умирать от яда, растекающегося по венам. Я сделала шаг вперёд. Сол сделал шаг назад. – Нет! Он увернулся от моей протянутой руки и, запнувшись о зубцы мерлона, едва не свалился с башни. Его когти, уцепившиеся за одну из каменных плит, оставили на той длинные глубокие борозды. Я попыталась приблизиться ещё раз, и снова меня постигла неудача – Солярис отшатнулся и оскалил зубы. – Ты что, обезумела?! Я не стану этого делать! Я стиснула челюсти, проглатывая правду, подкатывающую к горлу тошнотворным комом. Если бы Сенджу не стоял рядом и не смотрел… Если бы я рассказала Солу то, что рассказала мне Хагалаз… Но Сол должен верить в то, что убивает по-настоящему. И хотя страх в золотых глазах затушил их красоту, как ночь тушит день, всё было правильно. Ноша, которую я собиралась взвалить на Сола, была непомерно тяжёлой, но я знала, что он единственный, кто способен вынести её. Сам Солярис, конечно же, считал иначе. Перестав отступать, он резко подался мне навстречу. Руки, покрытые чешуёй, сжали так крепко, что я всхлипнула, привстав на носочки в инстинктивной попытке вырваться. Затем Сол напрягся всем телом, вытянулся вверх, и я услышала хлопок, с которым вновь раскрылись его перепончатые крылья. – Не смей! – выкрикнула я, вцепившись ногтями ему в плечи, когда поняла, что он собирается сделать. – Если ты улетишь, я никогда не прощу тебя, Солярис! Никогда! Он застыл, готовый унести меня так далеко, как не снилось даже покорителям Диких Земель. Крылья, разведённые, медленно сложились обратно. – Неужели ты так хочешь умереть? – прошептал Сол исступлённо. Даже гибель всего мира не пугала его так, как моя нелюбовь. – Никто не хочет умирать, – ответила я. – Однако и жить, чтобы умирали другие, я не хочу. Может, я и не могу спасти всех – и драконов, и людей, – но я по крайней мере могу подарить новую эпоху тем, кто её заслуживает. Если меня убьёшь именно ты, это возвысит тебя в глазах сородичей. Борей разрешит тебе вернуться в семью, и, возможно, однажды ты станешь одним из Старших. Это то, что я хочу подарить тебе напоследок – твоё будущее. Только представь, – я выдавила улыбку, – ты снова сможешь свободно летать! – К Дикому полёты! К Дикому Борея и Старших, драконов и людей! – прорычал Солярис, и между острых зубов скользнул раздвоившийся язык. Если бы он ещё хоть чуть-чуть усилил хватку на моей талии, которую обвивал руками, то переломал бы мне рёбра. – Пусть весь мир исчезнет! Пусть хоть треснет пополам! Я ненавижу его, коль он снова отбирает самое дорогое, что у меня есть. Лучше кануть в небытие, чем вновь остаться одному. Между всем миром и тобой я всегда выберу тебя, Рубин. Мне он совсем не нужен! – Это ведь неправда, Солярис. И я перевела помутневший взгляд на Сильтана, всё ещё неподвижно лежащего у спуска в башню. Лицо Сола, навеки юное, исказилось. Оно было прекрасно и в горе. Мою ладонь, прижавшуюся к его щеке, обожгло – даже слёзы у драконов были горячие, как пламя. Просачиваясь сквозь белоснежные ресницы, они скатывались к его губам, такие же солёные, как у всех людей. Я собрала их во время поцелуя, который запечатлела напоследок, и, взяв руку Соляриса, прижала её к своей груди. – Ты чувствуешь? Сердце замедляется. – О чём ты? – Я выпила яд перед тем, как прийти сюда. Или меня убьёт он, или ты. Разница лишь в том, смогу ли я позаботиться о тебе в последний раз и попаду ли в сид к семье после смерти. Ты знал, что наши боги не терпят самоубийц? А я так хочу встретиться с папой и мамой… И хотя я снова солгала, будучи уверена, что не попаду в сид, даже если умру в сражении, как берсерк, это сработало. Сол замер, резко отняв руку от моей груди, но я вернула её, прижалась всем телом, вдыхая запах пергамента и мускуса, сидящий на его коже, и заставляя его вдохнуть запах мой. Запомнить его перед тем, как он, возможно, уступит место ядовитой горечи и смраду разложения. Ноги ослабли и подогнулись. Если бы Солярис всё ещё не обнимал меня одной рукой, я бы упала прямо навзничь. Рот его, прежде искривлённый яростью, приоткрылся в ужасе. Я слышала, как суетятся на крыше хускарлы, как Сол шепчет проклятия на драконьем языке, но смотрела лишь на Сенджу за его спиной. Тот неестественно склонил голову вбок и задумчиво прищурился. Несмотря на то что перед глазами уже плыло всё, что находилось от меня дальше пяти шагов, я всё равно поняла, что нужно торопиться – совсем скоро Сенджу догадается. Вряд ли он поверит, что я выпила яд лишь для того, чтобы вынудить Сола сделать мою казнь более величественной и достойной. – Что это был за яд, Рубин?! – Сол встряхнул меня за плечи, но конечности уже стали такими ватными, что я не смогла даже поднять головы. Горло начало сжимать, как от удушья. – Что именно ты выпила, Руби?! – Цикута. Разрушительный Град дала мне кубок. – Разрушительный Град?.. Ресницы Соляриса затрепетали. Я была уверена, что он вспомнит – обязан вспомнить! – что означает имя Хагалаз. Он, как и Сенджу, был невероятно догадлив и умён. Оба знали о проклятии сейда, связывающем нас, и оба верили в то, что я и впрямь согласилась обречь человечество на огненные муки. Я не сомневалась, что и оба раскроют мой секрет. Но если молодой дракон и превосходил в чём-то старого, то лишь в той скорости, с которой действовал… И с которой думал. – Скрепляй, мерило небесное, горячее, чем звёзды, крепче, чем закалённая сталь, – прошептала я пересохшими губами. – Как река впадает в море, как за счастьем неизбежно горе, так два становятся одним. Глаза Соляриса вспыхнули озарением на миг раньше, чем глаза Сенджу вспыхнули ужасом. – Нет, нельзя! Не смей! Сенджу перевоплощался гораздо быстрее, чем я думала. Он бросился вперёд, но к тому моменту, как достиг нас, было уже поздно – когти Соляриса пробили мою грудь и достали до самого сердца. То наконец-то остановилось, а вместе с ним остановился закат, окрасивший небо в цвет моей крови, бегущей по жемчужной чешуе. Вместо заката небо озарила яркая вспышка солнечного света. Эпилог Жители Круга свято верили, что после смерти короли и герои пируют с богами в сиде, в то время как прочие достойные люди присоединяются к свите тех, кого воспевали при жизни. Недостойные же идут на корм Дикому, что сидит между двумя мирами, закованный в цепи. Отчего-то я не сомневалась, что Матти, прыткая и упрямая, давным-давно избравшая своей покровительницей Кроличью Невесту, непременно переродится её священным кроликом. Гектор же однажды станет птицей Совиного Принца, покровителя учёных и мудрецов, а Кочевник – берсерком Медвежьего Стража, бдящего на полях брани за исходами войн. Единственный человек, на чей счёт я сомневалась, – это я сама. У меня не было ни единого предположения насчёт того, что именно станет со мной после ритуала, ведь я знала, что боги и здесь сумеют меня удивить. Так оно и случилось. Я всё-таки умерла. И я попала в сид. Мир из золота и благодати, где солнце встаёт на западе, а садится на востоке, – таким описывали это место сказки и легенды, частью которых я мечтала когда-то стать. Теперь же, глядя на сид воочию, я была разочарована, ведь сказки и вполовину не передавали той красоты, которой он обладал на самом деле. Всё вокруг переливалось и лоснилось так сильно, будто было соткано из шёлковых нитей. Изумрудная трава послушно расступалась ещё в ту секунду, когда ты только собирался сделать шаг, а бабочки с полупрозрачными крыльями звенели в полёте, как весенние колокольчики. Деревья в сиде тоже не шли ни в какое сравнение с деревьями земными: листья их были янтарными с серебряными прожилками, все одинаковых форм и размеров, и среди них зрели сердцевидные плоды, похожие на яблоки, но с бархатистой, как у персиков, кожицей. Ветер гладил меня по лицу, неся с собой их приторную медовую сладость. Простираясь до самого горизонта, лес будто бы звал за собой: там пели птицы дивными человеческими голосами и шуршали кусты с дикой смородиной, где притаилось несколько зайцев с оленьими рогами меж непропорционально длинных ушей. Однако ничто из этого не завораживало больше, чем река цвета предрассветного неба, разделяющая лес с прекрасным островом Тир-на-Ног, витражные башни которого возвышались вдалеке. – Госпожа впечатлена? На корнях одного из янтарных деревьев развалился юноша в золотой маске с совиным клювом. Было сложно представить, как он вообще видит сквозь эти узкие прорези для глаз, в которых самих глаз не было видно вовсе. Маска закруглялась ко лбу, напоминая шлем, и приминала к затылку юноши рассыпчатые золотистые кудри, почти сливающиеся с ней. В широких штанах с поясом из драгоценностей и котте, на которой плясали узоры искусной вышивки, он сиял до того ярко, что слепило глаза. Даже в его начищенные сапоги можно было смотреться, как в зеркало. И лишь крылья из коричнево-рыжих перьев, разложенные за юношеской спиной, выбивались из общей картины, напоминая: это никакой не ярл и не высокородный господин. Это божество. – Госпожа впечатлена? – повторил Совиный Принц, поставив локти на свои подогнутые колени. – Так впечатлена, что теперь нема? Неужто в том моя вина? Я мотнула головой, выводя себя из ступора. Несмотря на то что я была бесплотным духом, тело ощущалось так же отчётливо, как и прежде: ноги, руки, пальцы… Из них ушла ядовитая слабость, что запечатлелась в моей памяти последней, и я чувствовала себя такой же сильной, как после крепкого целительного сна. На груди больше не было прорезей от драконьих когтей, а во рту не было вкуса крови. Не осталось ни боли, ни страха – только покой. Я подошла к янтарному древу и склонилась в приветственном поклоне. – Мир уцелел? – спросила я, не осмеливаясь поднять глаза на одного из четырёх богов, которому столько раз молилась и которого столько же раз проклинала от злости. – Уцелел, – ответил Совиный Принц. – Проиграл дракон, что душою устарел. – Благодарю. Благодарю за всё, что вы сделали для меня и моей матери.