Им были рады. И огонь из факелов взметнулся, приветствуя «Стикс течет вспять», а Майки и Эллиот вступили с первыми гитарными риффами. Понадобилось ровно две песни, чтобы раскачать собравшуюся в зале толпу. А на третьей Гадес заметил Софи. Прожекторы осветили зал, и он выхватил взглядом ее маленькую фигурку и распущенные рыжие волосы. Она стояла вместе с Сетом, Нефтидой и Амоном у дальней стены. Это немного успокаивало: в окружении стольких богов Персефоне ничего не угрожало. А еще Гадес знал, что ее взгляд прикован к нему. Возможно, она этого даже не понимала. Но видела только его. Сам Гадес, смотря на Софи, не мог знать, что она полчаса выбирала корсет, разложив на кровати всю одежду, которая у нее имелась. Что три раза переделывала прическу, остановившись в итоге на распущенных волосах. Но Гадес смотрел на Софи и видел истинную ее, которая многие сотни лет назад съела гранатовые зерна, чтобы навсегда остаться рядом с ним в окружении фиолетовых искр и асфоделей. И ни разу не пожалела. Этим вечером Гадес пел только для нее. Он не говорил этого вслух, но все песни были посвящены только ей. Текстом каждой из них он говорил только с Софи. И его бархатистый голос, обращенный ко всем, на самом деле предназначался только ей. Дотрагивался до ее волос, скользил, будто прикосновение, по щеке и обнаженным рукам, проникал сквозь кожу. Лаская и обещая. Зал взорвался аплодисментами и трижды вызывал их на бис. Неугомонный Майки предлагал выйти и в четвертый, но Эллиот шикнул на него, напоминая, что остальные тут не сидят на энергетиках. Поэтому когда группа завалилась в гримерку и все уселись, то несколько минут просто молчали. После чего Роуз сказала: – Это было офигенно. Майки хихикнул и заметил, что он бы выразился покрепче. – А я бы выпил чего покрепче, – сказал Эллиот. – Пошли в бар. Ты же девушку собирался искать? И они первыми ушли в зал. – Вот же неугомонные, – проворчал Стив. – Ты просто слишком давно живешь с женщиной! – заявила Роуз. – Ты даже более семейный, чем я. Ее телефон на столике завибрировал входящим сообщением, и Роуз торопливо его посмотрела. Улыбнулась: – Сэм уже здесь. Пишет, успел на бис, и это было что-то. Зовет в зал. Я вам больше не нужна? – Иди уже, – махнул рукой Гадес. Роуз взглянула на себя в зеркало, поправила макияж и оставила Гадеса и Стива наедине. – Я хотел поговорить, – сказал Гадес. – О том, что происходит в мире. Ты знаешь, что Бальдра убили? – Слышал, – сдержанно ответил Гипнос, который предпочитал, чтобы в мире людей его звали Стивом. – На Амона напали. И границы Подземного мира нарушили… довольно наглым способом. – Прескверно. – Я хочу, чтобы ты был осторожен. И твой брат волнуется. – Харон? – Стив вздохнул. – Я виноват, давно к нему не заглядывал. Но мне хочется использовать все время с Молли. Гадес кивнул. Он понимал Гипноса хорошо, как никто другой. Тем более что не помнил, чтобы раньше тот увлекался женщинами. А тут у него была Молли, с которой они жили уже шесть лет. Человеческая женщина. Которая состарится и умрет – но в отличие от Персефоны не возродится. – Я понимаю, – тихо сказал Гадес. – Просто будь осторожен. И береги Молли. – Конечно. Гипнос никогда не был многословным, вот и на этот раз он посчитал, что разговор окончен, и начал переодеваться. Гадес же решил, что теперь самое время выйти в зал. Ему хотелось поговорить с Софи. Узнать, как она восприняла все происходящее. Хотя Гадес знал, в глубине души она верит и в богов, и во все, что видела своими глазами. Потому что там, под человеческой плотью, все еще жила та же Персефона. Горы постепенно разрушаются, моря высыхают, но древние боги остаются неизменными. Они только учатся. Иногда – приобретать опыт. Иногда – терять тех, кто стал близок. Дойти до Софи Гадес не успел, его перехватил Амон. И решительно повел к бару: – Надо поговорить. Гадес нахмурился: те же слова он буквально пять минут назад говорил Гипносу. Но сейчас Амон выглядел серьезным, между бровей залегла несвойственная ему морщинка. Заказав две текилы, Амон посмотрел на Гадеса: – Я не сказал всего о нападении. И это может быть важно. Но не хочу при остальных. Он выпил принесенную барменом текилу, вопросительно посмотрел на Гадеса, потому что тот и не думал притрагиваться к своей. Амон опрокинул и его стопку, а когда ее стеклянное дно стукнулось о потертую барную столешницу, заявил: – Я кое-что помню. Там были псы. – Псы? – приподнял бровь Гадес. – Да. Теневые псы, чем-то похожие на Цербера, но не такие. – У многих богов есть псы. – Ага. Знаю. У Нуаду, например. Вроде у Хель что-то такое не особо мифологичное. А еще у Сета. Гадес нахмурился и подумал, что зря отказался от текилы: – Поэтому ты ничего не говорил? Опасался, что Сет причастен? – Не исключал этого. И не хотел упоминать при Персефоне… пока она не вспомнила себя, может случайно рассказать Деметре. А ты знаешь, я ее не люблю не меньше твоего. – Зачем Хель кого-то убивать? – пожал плечами Гадес. – А про Нуаду я столетиями ничего не слышал. – Ага. Мы только знаем, что он редко покидает любимую Англию. Настал черед Гадеса хмуриться: – Мы найдем его и поговорим. Что еще ты помнишь? – Немногое. Я шел в душ, заметил темного пса… сначала решил, это Цербер, но потом показались еще несколько, появились из теней. Они отвлекли меня, а когда я понял, что кто-то стоит сзади, было поздно. Но что он сделал, я то ли не понял, то ли не запомнил. Очнулся уже с вами. Гадес кивнул: – В следующий раз не тяни с рассказами. – Прости, – Амон виновато опустил взгляд и начал пальцем тереть какую-то царапину на столешнице. – Я потом понял, как сглупил. Гадес взял еще две текилы, и они вместе выпили. – Ладно, пошли к остальным, – сказал Амон. – Они ждут, а Сеф вообще в восторге. – Пока она Софи. Иди, я сейчас догоню. Оставшись в одиночестве, Гадес взял себе виски, но больше не пил, а просто болтал его в стакане и думал. Ему очень не нравилось то, что происходит. Что-то темное, нехорошее, подтачивающее сами основы мира. Заставляющее даже его, бога смерти, нервно ежиться. Гадес мог понять, зачем Деметре делать так, чтобы Персефона ничего не помнила. Но Гадес совершенно не представлял, зачем кому-то демонстративно нарушать границы Подземного мира. И тем более убивать богов. Это все не имело смысла. Гадес хорошо знал Хель. Родом с Севера, у нее свое царство мертвецов. И она сильна, очень сильна. Мотивы и цели Хель вообще никто никогда не мог понять, но Гадес с трудом представлял, чтобы она подбрасывала кости или убивала богов. Хель, конечно, весьма своеобразна, но они часто встречались, и Гадес не мог бы сказать, что у нее найдется мотив. Нуаду родился здесь, на островах, и о нем Гадес знал мало. Только то, что тот был местным богом, потерял королевство и руку, взамен которой получил серебряную. Он никогда не лез в общие дела и предпочитал держаться в стороне от остальных. И у него были черные псы. Тут Гадеса пронзила еще одна мысль. Четкая, грозная, хотя такая же нелепая: псы всегда сопровождали Гекату. Мрачную сестру Персефоны, у которой сбежать от матери получилось куда лучше – хотя Деметра сразу не понимала свою темную дочь, покровительницу ведьм и ворожбы. Она потому и считала, что Персефона совсем не такая. Но Геката никогда не была так сильна. Да и о ней Гадес тоже ничего не слышал столетиями. – Мы тебя заждались, – заявила Нефтида, усаживаясь на стул рядом. – Извини. Пошли. – Нет, Сет курит на улице, а Софи и Амон вызвались составить ему компанию и подышать свежим воздухом. Сейчас вернутся. Для сегодняшнего вечера Нефтида выбрала длинное черное платье, разводами кружев обнимавшее ее руки. Она заказала какой-то коктейль, название которого Гадес слышал впервые в жизни, и повернулась к нему: – Отличное выступление. – Она нахмурилась. – Но тебя волнует что-то другое. – Ты всегда была проницательна.