Гадес вопросительно изогнул бровь: – И?.. – Бальдр мертв. – Ну он всегда был немного не в себе. – Ты не понял, Гадес. Он действительно, взаправду мертв. Его убили. – Невозможно убить бога. – Все так думали. Теперь Гадес вздернул обе брови. Бальдр был с Севера, да к тому же покровительствовал весне и свету, то есть друг для друга они были теми еще противоположностями. И не то чтобы друг друга ненавидели… но недолюбливали достаточно, чтобы стараться не встречаться лишний раз. Но невозможно убить бога. При смерти просто освобождается энергия, и требуется время, чтобы создать новое тело. Персефона единственная, кто в полном смысле слова перерождается. Этот процесс шел тысячи лет. Ничто его не нарушало. – Что произошло? – спросил Гадес. Как и всегда, он оставался собран и задавал вопросы по существу. Амон бросил быстрый взгляд на бармена, но тот был далеко. До этого его не очень-то волновало, что услышит смертный, но теперь, похоже, информация становилась важной. – Никто точно не знает. Но Бальдра убили. А его дух не высвободился. Он просто оказался уничтожен. – Откуда известно, что он не исчез? – Хель сказала. Она-то смыслит в таких вещах. Ее Гадес знал отлично. Как и он, Хель заведовала умершими, но на Севере. Он не помнил сложных родственных связей в их пантеоне, но не сомневался, если богиня их загробного мира говорит, что Бальдр мертв, значит, он действительно мертв. – Но как такое возможно? Амон пожал плечами: – Никто не знает. Один в ярости, он тоже не поверил, начал искать, а Хель обозвала его старым козлом и заявила, что она уверена, Бальдр исчез из этого мира. Совсем. До конца. Он никогда не вернется и не возродится. Он просто перестал существовать. Последние слова Амона звучали особенно зловеще. Будь Гадес хоть чуточку более впечатлительным, у него по спине точно пробежали бы мурашки. – Но самое страшное не это, – продолжил Амон. – Ходят слухи, такое происходит по всему миру. Кто-то убивает богов. – Только не говори, что хочешь заняться поисками убийцы. Амон пожал плечами: – Сейчас каждый из нас будет пытаться провести расследование. Ты поможешь? – Если смогу. – Не волнуйся, я не помешаю соблазнению твоей Сеф. Тем более… на всякий случай приглядывай за ней. Она сейчас уязвима. И сам будь осторожен. Гадес криво усмехнулся. – Вряд ли кто-то окажется настолько глуп, что полезет к владыке Подземного царства. – Бальдр тоже думал, что неуязвим. 3 – Разжигай костры, мой господин. Позволь дыму стелиться вдоль величественных вод Стикса. Вдоль моих позвонков. Аид улыбается. Хищно, опасно, как будто готов перегрызть глотку любому, кто встанет у него на пути. Проводит рукой по обнаженной спине Персефоны, и она выгибается под его ладонью. Ее постель усыпана весенними цветами вперемешку с маленькими человеческими косточками. Аид полагает, что это ужасно непрактично, но он склонен к символизму, а Персефоне просто нравится, когда красиво. Поэтому в первую ночь, когда она в новой жизни воссоединяется с мужем на их ложе, она просит усыпать постель цветами и костями. Которые, правда, все равно придется смахнуть на пол, чтобы не мешали. Им обоим нравятся ритуалы. Что-то постоянное и неизменное. Напоминающее: что бы ни случилось, есть циклы и вещи, которые никто не в силах изменить. Аид всегда стремится к Персефоне, а Персефона хочет воссоединиться с мужем. – Разжигай костры, мой господин, – шепчет она. – Пусть все знают, что я вернулась. Он наклоняется так, что его дыхание щекочет ухо Персефоны. Улыбается, в словах перекатывается рычание хищника, опасного и неумолимого: – А что будет делать моя госпожа? Она переворачивается на спину, обнаженная, благоухающая сладковатыми цветами с могил. – Надеюсь, ты скучал по мне. Гибкий, страстный, он с рычанием приникает к ней. Всю дорогу до дома Софи слушала восторженный щебет Хелен. Светлые волосы подруги растрепались, тесный корсет она сняла прямо в машине, ничуть не стесняясь того, что осталась в какой-то черной сетке, не скрывавшей темное белье. Софи совершенно всерьез опасалась, что они станут причиной аварии, потому что другие водители таращили глаза на миниатюрную блондинку за рулем. Сама же Хелен взглядов не замечала и говорила только о прошедшем концерте. По ее словам, группа сыграла все ее любимые песни. И дважды выходила на бис! Хелен отбивала ритм по рулю, пока они стояли на светофоре. Но больше всего, конечно же, Хелен пришла в восторг от того, как Софи случайно познакомилась с вокалистом «Стикса» и что он нашел их в зале и взял номер Софи. – Ты ему понравилась! – уверенно заявила Хелен. – Точно тебе говорю. Я видела, как он смотрел. – Не сомневаюсь, он так смотрит на каждую девицу, которую хочет уложить в постель. – Он не такой. – С чего ты взяла? – Читаю его соцсети. Софи только фыркнула и отвернулась, а Хелен переключилась на водителя впереди, заявляя, что тот медленнее улитки на заднем дворе ее бабушки. Софи же думала, что там, перед клубом, Гадес действительно не показался ей ни заносчивым, ни пытающимся ее очаровать. Он был на удивление… обычным. На сцене Гадес казался внушительным, но в жизни был всего на полголовы выше Софи. Собранный, подтянутый, с короткими темными волосами и несколькими маленькими сережками в левом ухе. Разговор тек так плавно, как будто они знали друг друга, как будто беседовали каждый день. Хотя Софи не сомневалась, она впервые видела этого человека. Когда Хелен в очередной раз начала щебетать о Гадесе, Софи не выдержала: – Если он так тебе понравился, может, стоило дать ему твой телефон. – А вдруг он любит только рыженьких? – вздохнула Хелен. – Тебе лучше знать, ты за его соцсетями следишь. Хелен не успела продолжить разговор, они остановились у дома Софи, и та побыстрее распрощалась с подругой. Низенький забор действительно стоило подновить, а нарисованные на почтовом ящике звезды не были видны ночью. Поежившись от осеннего холода, Софи обхватила себя руками и по дорожке заторопилась к освещенному крыльцу. Она слышала, как за спиной отъехала машина Хелен, и пригородный район снова погрузился в привычную тишину, нарушаемую пением какой-то ночной птицы. Софи в них совершенно не разбиралась. Дом окутывал теплом и запахом выпечки – похоже, мать снова готовила, ожидая возвращения Софи. Она никогда не ложилась спать, пока та не приходила. Сняв ботинки в прихожей и повесив куртку на крючок в виде латунной виноградной лозы, Софи провела рукой по чуть растрепавшимся рыжим косам, приводя себя в порядок, а потом прошла в гостиную. – Мам? Я вернулась. Она сидела в кресле, в углу комнаты, среди пушистых ковров и маленьких диванов, в мягком свете торшера в стиле ар-деко. Длинные волосы собраны в косу, перекинутую на грудь, пряди цвета спелой пшеницы легли на ткань скромного платья в мелкий цветочек. Заложив пальцем книгу, которую читала, мать строго посмотрела на Софи: – Ты сегодня поздно. – Полуночи нет! – Могла позвонить. – Мам, я уже не маленькая. – Если тебе исполнилось восемнадцать, это еще не значит, что ты стала взрослой.