Не выдержав, Софи закатила глаза, что не укрылось от матери. – Дорогая, я просто о тебе волнуюсь. Время неспокойное, а ты разгуливаешь в таком виде поздно ночью. – Это нормальный вид. И еще не поздно. – Я надеюсь, в следующий раз ты позвонишь. – Прекрати. – Нет. Это ты прекрати. – Голос матери растерял мягкость, тут же став твердым, почти грозным. В нем звучали бури и ливни. – Я не позволю тебе шататься непонятно где непонятно с кем. Софи знала, что если не хочет опять ругаться, то лучше промолчать. Тем более мать тут же прекратила бушевать и миролюбиво спросила, как прошел концерт. Как будто она слушала хоть что-то из того, что нравилось Софи, и могла поддержать разговор. Поэтому Софи выдала короткий сухой рассказ, который мать молча выслушала. Хотя, разумеется, Софи не стала говорить, как вокалист «Стикса» попросил ее номер телефона. Еще жив был в памяти скандал, который закатила мать, узнав о школьном ухажере Софи. Но на следующий день Софи возвращалась мыслями к тому, что ее номер есть у человека по имени Гадес. И хотя она бы ни за что в этом не призналась, но куда чаще, чем обычно, проверяла телефон. Он хранил молчание всю первую половину субботы. Гадес позвонил, когда Софи была в оранжерее. Срезала тонкие стебельки трав для матери. На самом деле то, что называли оранжереей, представляло собой всего лишь пристройку рядом с домом, не больше обычного сарая, но с огромными окнами и стеклянным потолком, чтобы на растения падало солнце. Внутри было не развернуться, Софи едва могла сделать два шага в сторону от двери. Телефон в кармане завибрировал, когда в руке лежало пять упругих стебельков, которые требовались матери. Оставив инструменты, Софи достала телефон и, увидев незнакомый номер, не могла не подумать, что это Гадес. Поэтому не стала выходить из оранжереи – ей вовсе не хотелось, чтобы мать услышала разговор. – Да. – Здравствуй. Это Гадес. Надеюсь, ты меня помнишь. Короткий смешок на той стороне – Софи не понимала его причины, но невольно улыбнулась в ответ: – Я знаю твой голос. – О?.. – Слышала много песен. – О, – повторил Гадес. – Я рад. Может, у тебя будет свободный вечер? Я бы с удовольствием прогулялся и угостил тебя кофе. Он замялся и негромко добавил: – Если ты не против. Софи заметила мать, подошедшую к окну в доме и глянувшую на нее. Словно забеспокоилась, почему дочери нет так долго. Софи махнула ей рукой, указывая на телефон, и отвернулась. Как будто если будет стоять лицом, мать может услышать слова. Теперь надо ответить. Просто ответить и ничего не испортить. – Я не против. – Когда ты свободна? Ей хотелось сказать, что сейчас. Выходной день, который она обещала провести с матерью, помогая ей, и в который предпочла бы оказаться в другом месте. – М-м-м, – замялась Софи. – А что ты делаешь сегодня? – Сушу с матерью травы, – честно ответила Софи. И тут же выпалила: – Но если ты спасешь меня от этого занятия, я буду очень рада! Он рассмеялся. Софи невольно зажмурилась от этого смеха… Ощущение, как будто проводишь ладонью по бархату. Как будто гладишь кошку, на миг втянувшую когти. – Когда за тобой заехать? Софи растерялась. Заехать? Ей почему-то представилось, что такой человек, как Гадес, наверняка ездит на мотоцикле, а Софи ни разу на нем даже не сидела. Зато видела, как в фильмах у девушек на мотоциклах развевались юбки… а сами они тесно прижимались к мужчинам. – Через час. – Где встретимся? Сначала Софи не поняла, почему не у дома, но потом решила, что ей и самой совсем не хочется объясняться с матерью. Поэтому попросила подождать ее в начале улицы. Гадес согласился и тут же повесил трубку. А Софи еще несколько секунд стояла, убрав телефон и перебирая в руках стебли травы. Она действительно согласилась. Сделала такую глупость. Но потом Софи подняла голову и улыбнулась. Она не жалела. И вернувшись в дом, легко соврала матери, что позвонила Хелен, которая рассталась с очередным ухажером и хочет встретиться за молочным коктейлем обсудить эту новость. – Только возвращайся не поздно, – сказала мать, поджав губы. Бо́льшую часть времени Софи провела перед шкафом, примеряя то одно, то другое. Наряжаться казалось странным, да и мать могла что-нибудь заподозрить. Но джинсы после вычурности наряда для клуба представлялись слишком… обычными. И Софи поймала себя на мысли, что просто не хочет их надевать. Поэтому она выбрала короткую черную юбку и простую кофту с завязками. Потом вспомнила о мотоцикле и сменила юбку на черные штаны, которые заправила в высокие ботинки. Софи как раз успела накраситься и в третий раз сменить прическу (в итоге просто распустив длинные рыжие волосы), когда подошло назначенное время. Закинув за спину рюкзачок с заклепками, Софи постаралась спуститься вниз как ни в чем не бывало, попрощаться с матерью и не слишком торопиться, идя к началу улицы. Она сохраняла спокойствие, но, когда издалека увидела фигуру Гадеса, приложила все усилия, чтобы не ускорить шаг и не улыбнуться ему. Он снова был в черном, и этот цвет ему очень шел. Гадес стоял, небрежно облокотившись на машину – тоже черную. Он поздоровался сухо, но сам улыбнулся ей, открывая дверцу со стороны пассажирского сиденья. И Софи, не задумываясь, нырнула внутрь. В салоне пахло чем-то смолистым, а еще сладковатыми цветами. – Мне представлялось, что у тебя мотоцикл, – усмехнулась Софи, когда Гадес уселся рядом. Он вскинул брови. – Ты никогда… мне казалось, ты не любишь скорость. И открытые салоны. – Просто не пробовала. Взгляд Гадеса был таким пристальным, что, продлись он еще хоть миг, Софи почувствовала бы себя неуютно. Но Гадес отвернулся, заводя машину, и спросил: – Как насчет прогулки? А потом я угощу тебя кофе. – Предпочитаю чай. – Ежевичный, – улыбнулся он. Софи невольно вздрогнула: она действительно любила чай с листьями ежевики и поразилась, как Гадес мог угадать. Или он сам его любит? Они гуляли несколько часов. Сначала по мощеным дорожкам парка среди пожелтевших деревьев, а потом по городу, где жухлая листва липла к мокрому асфальту. Софи рассказывала о себе, о работе матери и о маленькой оранжерее, в которой сама так любила бывать. Гадес оставался вежлив, но немногословен, и когда они заходили в уютное кафе, Софи внезапно поняла, что до сих пор ничего о нем не знает, кроме того, что он играет в группе и живет с собакой где-то в небольшой квартирке. А еще Гадес оказался единственным, кто не спросил Софи о планах на будущее. Она поступала в колледж в следующем году, очень гордилась этим и за последние годы привыкла, что любимый вопрос окружающих – кем ты собираешься стать. Гадес не спрашивал. Как будто знал… или не хотел знать. – Что за место? – с любопытством спросила Софи, оглядывая стены с постерами рок-музыкантов. На улице уже стемнело, а приглушенный свет создавал в помещении уютную атмосферу. – Кафе моего знакомого. – Какие у тебя интересные друзья. – Ты подождешь? Я хочу найти его и перекинуться парой слов. Делай заказ. Софи кивнула и даже не успела заметить тот момент, когда Гадес исчез – видимо, за дверью служебного помещения. Улыбающаяся официантка тут же приняла заказ. Оставшись в одиночестве, Софи достала телефон проверить, но никаких звонков или сообщений не обнаружилось, так что оставалось только облегченно вздохнуть. У матери клиент этим вечером, и Софи отлично помнила миссис Эриксон. Каждый раз она приходила с паранойей, что муж хочет ее отравить – но почему-то все еще не сделал этого за двадцать лет брака. Миссис Эриксон подолгу пила чай с матерью, а потом та не меньше времени делала ей расклады на Таро – на мужа и любовника, роман с которым тоже длился лет пять без всяких изменений. И все же Софи поставила телефон на беззвучный режим: ей не хотелось, чтобы мать помешала. Ожидая Гадеса и чай, Софи с интересом рассматривала салфетки с бледной картинкой стилизованного музыканта, приветственно поднявшего руку. Откуда-то из-под потолка лилась приглушенная мелодия рок-баллады, а за стеклом большого окна, около которого сидела Софи, были хорошо видны теплые огни машин и ярких фонарей на улице. Ей нравилась ее жизнь. Нравился уютный домик, в котором пахло травами и благовониями, комната с постерами и гирляндой под потолком, школа и выпускной класс, ее друзья и блокноты, в которых она рисовала нелепых зверушек. Но почти всегда у Софи оставалось ощущение, что чего-то не хватает. Как будто она сама – неполная. Словно есть что-то большее, по чему она тоскует, но даже не может назвать. И эта часть ее успокаивалась, когда она в одиночестве брела по темной улице, даже рискуя нарваться на ворчание матери из-за позднего возвращения. Или в полумраке своей комнаты, под мерцание гирлянды, слушала мрачноватую музыку, устроившись на сбитой постели и рисуя у зверушек клыки и когти. Мать не любила такие картинки. Ей не нравились готические романы Софи, и уж точно она была против музыки, которую предпочитала дочь. Но Софи просто научилась… лавировать. Показывать матери только то, что та хотела видеть. И продолжать в глубине души тосковать о чем-то невыразимом, чему даже не могла подобрать определения. Ощущение на грани узнавания. Глупости, как говорила мать. Все это просто глупости подросткового возраста. Но сейчас, теребя салфетку с силуэтом музыканта, Софи вдруг поняла, что этим вечером ощущала себя уютно. Цельной и законченной. Может, именно поэтому она согласилась на встречу с Гадесом – абсолютно незнакомым ей человеком. Софи ведь никогда раньше так не поступала. А может, работало его мрачноватое обаяние, с помощью которого – Софи это с горечью признавала – музыкант наверняка соблазнял восторженных девиц. И все же Софи не жалела о вечере. Гадес появился неожиданно, одним плавным движением усаживаясь напротив Софи, как будто тьма перетекла из угла за стол. Чуть нахмуренные брови – что-то его беспокоило – и глаза, казавшиеся в полумраке черными. Но Софи он только сказал: – Извини, что заставил ждать. Она неопределенно пожала плечами. Сейчас Гадес больше чем когда-либо напоминал хищника. Собранного, стремительного и опасного. Не того, который нервно выпускает когти, а того, который застыл, подергивая кончиком хвоста, выжидая удобный момент, чтобы сделать всего одно движение и впиться жертве в горло.