Туман отпрянул к стенам, рассыпался отдельными тенями, и они неуловимо напоминали псов Сета, но все-таки были совсем иными. Скорее, долговязые, похожие на инопланетных животных, как их изображали в фильмах, только прозрачные, сотканные из темных теней. Они скользили между собравшимися и явно не были дружелюбными. Нефтида тут же оттеснила их к Осирису. Тот посматривал по сторонам, но в его взгляде не было любопытства. И вокруг него словно очертился невидимый круг, к которому не рисковали приближаться даже тени. Они тоже боялись смерти. Ощущение мрака заполняло поры кожи, но рука Амона на запястье Софи сглаживала это впечатление, позволяя ей оставаться на месте, а не бежать прочь. Она нашла взглядом Сета с Гадесом и поразилась: они стояли спиной к спине, как слаженная команда, готовая к бою и любой атаке. Но они не заметили того, что увидела Софи: пока тени собак нападали, но не причиняли вреда, больше сеяли панику, среди них показалась еще одна. Обычный человек, скрытый разводами мрака. Он появлялся то тут, то там и вселял невольную тревогу. А потом Софи увидела падающих богов. Незнакомец убивал их. Несмотря на все ухищрения, ловушки и защиту. Он возник рядом с Зевсом. Со своего места Софи не могла увидеть много, только что-то вроде молний, сорвавшихся с рук Зевса, – но они не вредили незнакомцу, а будто стекали с окружавших его теней. И с кинжала. В руках нападавшего блестел кинжал. Гадес был рядом и то ли хотел помочь брату, то ли собирался применить свою силу. Незнакомец замерцал и исчез, Гадес обернулся на Софи, как будто боясь, что нападающий будет там, – но тот вновь появился рядом. Софи взвизгнула: она видела, что Гадес пропускает резкий удар, и Оружие сейчас вонзится в него, вспорет, как одного из богов, сейчас мертвой оболочкой лежавших на полу. Гадес не успевал, но кинжал перехватила рука Сета. Он был воином за много тысяч лет до этого и оставался им всегда. Стремительный и четкий. Запоздало Зевс тоже что-то крикнул, как будто команду, и рядом с нападавшим возникли фигуры… Софи не могла взглянуть прямо на них. Как будто что-то заставляло отводить глаза, смотреть в другую сторону от размытых силуэтов. И она ощущала, как их питал своей силой Осирис. Тени опали. И те, что кружились вокруг, и те, что собрались вокруг нападавшего. Софи с удивлением поняла, что это бог, который казался молодым мужчиной. Его руки завели назад и крепко держали, а он даже не особенно пытался сопротивляться. Только смотрел из-под длинной русой челки. И стремительно подходившая Софи, желающая убедиться, что с Гадесом все в порядке, невольно поразилась то ли странному цвету глаз, то ли какому-то неправильному зрачку. Мальчик с волчьими глазами. Около него оказалась Хель, но ей не давали подойти ближе, пока она удивленно повторяла: – Фенрир! Фенрир!.. Он не пытался вырваться, не жалел, что его поймали, только смотрел хмуро. И у Софи возникло нехорошее ощущение, что попасться в ловушку мог тот, кто этого хотел – или кого подставили сообщники. – Гадес? – Софи прижалась к нему, обнимая, чувствуя его спокойную темную силу, зная, что он в порядке и не ранен. – Аид… Он гладил ее по волосам, и рука дрогнула, когда Софи назвала это другое имя. – Все в порядке, Сеф. Она не помнила, но ей и не нужно было. Она просто знала. Оружие Трех Богов упало на пол, когда Сет небрежно его отшвырнул. И стряхнул с руки кровь, оставленную лезвием. Софи почувствовала, как руки Гадеса сжались: – Что ты сделал? – Спас твою задницу, – огрызнулся Сет. – Ты бы умер. Даже ты. – Что ты сделал? Яд… Софи поняла, что хотел сказать Гадес. Сет поймал острие ладонью, новая порция яда попала в его кровь через порез. Возможно, Сет хотел что-то ответить. Наверняка такое же едкое. Но он только покачнулся, как будто хотел ухватиться за Гадеса, и повалился на пол. Устрашающе безмолвно. Софи ощущала это кожей, кончиками пальцев: смерть. Во всем зале среди богов царила смерть. Костями хрустела под каблуками женщин, еще не рассеявшимися тенями клубилась вокруг нескольких тел. И ласкала Сета через еще одну порцию яда. – Долбаный придурок! – шипел Гадес. – Тебе же нельзя больше яда, нельзя! Сет вряд ли слышал. Софи видела, как он закашлялся, и на его губах запузырилась кровь. Сет умирал. Они ничего не могли изменить. Софи запомнила только отдельные картинки: Гадеса, который до последнего пытался что-то сделать, слезы на лице Нефтиды, испуганные лица Амона и, кажется, Анубиса. Даже с Зевса сошла его лощеная уверенность. Он стоял в стороне, и на его лице отражался настоящий ужас, когда он смотрел на лежащего Сета, на богов вокруг него. Оглядывался вокруг. В этот момент Зевс наверняка понимал, что ловушка пусть и захлопнулась, но цену пришлось заплатить непомерную. И стоило ли оно того? Сет снова закашлялся, кровь хлынула у него изо рта. Софи положила руки на плечи Гадеса, ощущая, как тот дрожит, но еще пытается что-то сделать. Он тоже знал, что все бесполезно, что как с Амоном сейчас не получится. Гадес мог задержать Сета, но был бессилен перед Оружием Трех Богов, а Сет не просто умирал, его сущность бога рассыпалась на части, крошилась, вытекала вместе с толчками крови. Когда умирает божество, это страшно. И красиво. Остальные боги замирают в ужасе и благоговении. Остальные переводят дух: не они. Но пока разрушается божественная сущность, остальные ощущают, как рушится их мир. Когда умирает божество, вспыхивают даже погребальные цветы. Оставляя лишь пепел и прах. Осирис. Он подошел темным ощущением болезненной смерти, разрытой земли, пещеры, ставшей братской могилой. Столетиями, которые даже кости обращают в прах. Все невольно отпрянули – даже Гадес. Осирис опустился на колени, одним движением, как топор палача на плаху. – Сети, – его слова предназначались только одному из них. Слова, которые сочились силой. – Сети, ты не умрешь сегодня. Софи показалось, она услышала «Ты мой брат», но позже не могла с уверенностью сказать, эти слова действительно прозвучали, просто отозвались внутри ее сознания или их никогда и не произносили. Осирис что-то сделал. Софи не могла распознать, не была уверена, что поняла бы, даже будучи богиней Персефоной. Осирис сделал что-то отличное от всего, что когда-либо делали боги. А потом она поняла: Осирис поделился частью своего бессмертия, частью собственной сущности. Поднялся и посмотрел на Гадеса: – Ему будет больно сегодня. Моя сила слишком отличается от его. Но он должен остаться в этом мире. Софи не знала, что имеет в виду Осирис: в этом мире в смысле нельзя в Подземный? Или так он говорит о том, что Сет не должен умереть? Гадес только кивнул. Посмотрел на ровно задышавшего Сета, поднялся. Он оставался твердым и как будто спокойным. Только Софи, чьи ладони все еще касались Гадеса, ощущала, как он едва заметно дрожит. – Зевс, – Гадес разрезал воздух словами, будто клинком. – Займись Оружием и Фенриром. Ты можешь перенести нас к Сету? – Конечно. Борей сделает. В саму квартиру не сможет, но рядом. Софи казалось, этот вечер бесконечен. Но им не пришлось возвращаться сквозь весь Лондон, хотя она почти не запомнила, как они снова оказались в квартире Сета, как она осталась в своей комнате, когда Гадес отнес Сета в спальню и остался с ним и Нефтидой. Софи хорошо запомнила только крики, полные боли, как будто живое существо медленно разрезали. Поэтому, когда глубокой ночью к ней постучался Амон, она впустила его. Он казался измученным и явно еще не спавшим. – Анубис хотел быть тут, но Осирис не позволил. А я… я не могу больше слушать, как он кричит. Софи подвинулась на кровати, и они с Амоном сидели рядом, накрывшись одним одеялом, как брат с сестрой. И до утра слушали крики сквозь тонкие стены. 16 Персефона перебирает украшения в резной шкатулке. Бездумно касаясь пальцами серебряных завитков и гладкой поверхности камней. Аид видит ее отражение в темном зеркале, ее задумчивость. Он подходит сзади, кладет руки ей на плечи. Целует в макушку. – Может, нам стоит смириться с циклом? – неожиданно говорит Персефона. Смотрит на отражение Аида. Он хмурится. – Мы сопротивляемся, – продолжила Персефона. – Ищем выход. Но вдруг его нет? – Ты предлагаешь сдаться? Она медлит. Кивает. На ее лице отчаянье и боль. И Аид твердо произносит: – Нет. Гадес удержался от того, чтобы довольно зажмуриться, смакуя горьковатый кофе Амона. С привкусом миндаля и корицы, хотя сложно сказать наверняка, что туда подмешивается. Но за последнее время этот вкус уже стал чем-то, напоминающим об уюте. Амон сидел напротив, задумчиво пил свою порцию и сегодня не казался лучезарным. Хотя обычно даже в хмурый промозглый день, нависавший за окнами тучами, Амон освещал кухню особым теплым сиянием. Или так хотелось верить Гадесу.