– Отведу в участок под конвоем городового и посажу в камеру, – ответил он так просто, что тетушка в самом деле поверила. И немедленно обиделась. – Спасибо тебе, дорогой мой. Дожила: племянник грозит посадить за решетку… – Тетушка, прошу вас… – устало сказал Пушкин. Как ни сердилась и ни обижалась мадам Львова, в первую очередь она была любящей тетушкой. И поняла, что племянник не в лучшем расположении духа. – Прости, прости. – Она взяла его под руку. – Я же помогаю тебе найти убийцу Анны Васильевны? А раз так, должна была осмотреть место преступления… – Как намеревались попасть в дом? Тетушка изобразила невинную мину. – Ах, боже мой! Об этом совсем не подумала. К старости слаба мозгами стала… Пушкин выставил ладонь. – Извольте ключ… Отпираться бесполезно. Сама научила его логическому мышлению. С тяжким вздохом тетушка полезла в сумочку, вытащила ключ и положила, как милостыню. – Почему не сказали, что Терновская оставила вам запасной? – Поверишь: окончательно забыла. Анна отдала его года три назад на хранение. Если свой потеряет… Еле нашла, куда засунула. – За нападение на городового полагается месяц тюремного заключения, – сказал Пушкин, пряча ключ в карман. Мадам Львова не стал возвращаться к тому, что уже не воротишь, – так о чем же, о чем горевать. Подхватив племянника под руку, потащила к крыльцу дома. На все возражения, что не имеет права пускать, она отвечала, что только посмотрит и ни к чему не притронется. Пушкин поддался, найдя логичное оправдание: быть может, тетя укажет на вещь, которая пропала из дома. Открыв навесной замок, он пропустил мадам Львову, настрого указав ни к чему не прикасаться даже мизинцем. Войдя в гостиную, тетушка остановилась перед разбросанными бумагами. – Что искал убийца? Точный ответ на этот вопрос хотелось бы знать и Пушкину. – Кто-то рылся вчера вечером… Чуть разминулись, – сказал он, избегая рассказывать о подробностях погони и о лыжном следе на снегу. Тетушка покачала головой, будто разгоняла облако сомнений. – Странно… Если Анну убили в квартире, убийца мог искать, сколько его черной душе будет угодно… Недаром мадам Львова получил приз за решение ребуса. – Взгляните внимательно, все ли на месте, ничего не пропало? – спросил Пушкин, держась прихожей. – Сто двадцать тысяч, – не задумываясь, ответила она. Ответ был верный, но бесполезный. Как часто случается с математикой. – Вещи Терновской, которые вам знакомы, на месте? – Разреши? – спросила тетушка, жестом показывая на гостиную и дальше. Пушкин не возражал. Мадам Львова делала осмотр куда бережней, чем настоящий полицейский. Ступала на цыпочках и ни к чему не притрагивалась. Обойдя гостиную, вышла в гардеробную, распахнула створку шкафа, поглядела на наряды и пошла в спальню. Пушкину не было видно, что она там делает. Наверняка не залезает под кровать. Тетушка вышла молчаливая и удалилась на кухню. Звона кастрюль или звука открываемого шкафчика не послышалось. И вскоре вернулась в гостиную, о чем-то размышляя. – Странное свойство памяти, мой милый, – сказала она, тщательно обходя листы бумаги, не заглянув в них. – Иногда бывает так, что знаешь, но не можешь вспомнить. – Что вы не можете вспомнить? Тетушка оглянулась. – Мне кажется, не хватает какой-то вещи, сущей мелочи, но не могу вспомнить, чего именно… Как заслонка в памяти… – Что это могло быть? – Не знаю, мой милый… Неприятное ощущение… Как будто бы дырка в воспоминаниях… Была здесь года три назад… Вот и путаюсь… На всякий случай он не стал спрашивать про сейф, скрытый за столом с этажеркой. Если тетушка про него не знала, оно и к лучшему. Иначе наверняка захотела бы взглянуть. Вид акций на полмиллиона кого угодно может сразить. – Как вспомните, сообщите сразу, – мирно сказал Пушкин. – Не делай из меня окончательную дуру, мой милый… Я прекрасно понимаю, как это может быть важно для розыска… А ведь из тети вышел бы отличный полицейский. Пушкин об этом догадывался, но теперь убедился. Он намекнул, что пора оставить место преступления, но мадам Львова отмахнулась. Она внимательно смотрела в окно. – Кто живет в том особняке с большими окнами? – Некая мадам Медгурст… – У нее есть прислуга? – Мадам прикована к креслу на колесах. Не обходится без посторонней помощи… – А, вот как, – ответила она равнодушно. По знакомой интонации следовало предположить: тетушка нечто замышляет. Не успел Пушкин предупредить, что уже был в особняке, как мадам Львова помахала ему ручкой и вышла из дома. Пробравшись сквозь сугробы, она пересекла улицу и направилась к особняку. Пушкин счел, что не будет большой беды, если старая дама утомит тетушку воспоминаниями. Как только мадам Львова вошла в особняк, напротив него остановилась пролетка. С подножки сошла барышня в сером полушубке. Теперь покинуть дом Терновской Пушкин никак не мог: новые гости пожаловали. Он вышел на крылечко. 6 Голова полнилась мыслями, как ларец брильянтами. Агата привыкла доверять своему чутью, привыкла действовать, не слишком раздумывая. Сердце всегда подсказывало наилучшее. Только сейчас чутье пребывало в растерянности. Агата никак не могла решить, кто же на самом деле убийца, а кто им только кажется. Она стала думать, представляя фигурки персонажей, которые врывались в игрушечный домик и убивали старуху Терновскую. Она предпочла бы, чтобы убийцей оказалась мадам Львова. Особой неприязни к ней не было, стычка на рулетке пустяк. Но ее поведение с барышней Тимашевой было возмутительным. Настолько, что Агата наверняка убедила бы Пушкина, что мадам Львова и есть преступник. К сожалению, племянник не поверит, что его тетушка кровавый убийца. Агата и сама в это не верила. Ни сердцем, ни разумом. Выйдя из «Лоскутной», она поняла, что больше не может терпеть брожение мыслей, накипевшее требовалось излить. Подходящий кандидат для этого должен находиться сейчас в Малом Гнездниковском переулке. Если не спит, конечно… – Прощения просим… Агата повернула голову. Катя Гузова в новеньком полушубке была аккуратна, брови слега подведены чернью, губы красным не замазаны. Вид ее был куда более пристойный, чем в прошлую встречу. Только налет дешевки никуда не делся. Куда больше Агату опечалило, что ее «подарок» оказался бесполезным: выпустили мерзавку. Кажется, мстить Катя не собирается: глядит робко, улыбку прячет. – Чего тебе? – Прощения пришла просить, баронесса, не знала, кто ты есть такая… Спасибо, люди мудрые надоумили да пристыдили… Прости меня, дуру неразумную, не держи обиды. – И Катя отвесила земной поклон, коснувшись пальцами снега. – Мне тебя прощать не за что. Слово мое помни: чтобы в «Лоскутной» тебя не видела. Пока я тут… Девица часто-часто закивала. – Помню, не сомневайся… Обойду стороной, ни в чем обиды не сделаю… На этом воровскую церемонию можно было считать оконченной. Катя не уходила, будто чего-то ждала. Агата не хотела поворачиваться к ней спиной. – Чего тебе? – не вытерпев, снова спросила она. Катя опять поклонилась. – Угощение полагается поднести. Если сладким побаловаться, так изволь на Кузнецкий Мост к «Сиу»[32]. А коли нет – выбирай любой ресторан, какой по душе тебе будет. Хоть «Эрмитаж», хоть «Славянский базар». А то и к «Яру» поехали… А если ближе, так в «Дюссо» заглянем… Ни в чем от Кати Гузовой отказу тебе нет. Вот так оно по-нашему, по-московски. Уж коли кого принимаем, так со всей широтой… – Некогда мне чаи распивать, – ответила Агата, не желая гулять с воровкой. Совсем невозможно появляться в местах, где ее могли вспомнить. Особенно в «Славянском базаре». И на это Катя была согласна. – Так позволь проводить и дорожкой словечком обмолвиться, – сказала она, поклонившись. Что казалось комичным: прохожие оглядывались. Ни отделаться, ни прогнать нельзя. Прилипла хуже банного листа. Чтобы скрыть намерения, Агата двинулась не по Тверской, а к Красной площади и Верхним торговым рядам. Она нарочно шла быстро, чтобы Кате было трудно. Трудности воровка не замечала.