Фудель упирался, не желая уходить. Пушкин чуть не силой вывел его за ворота и отвел подальше от окон. Чтобы пристав не смог заметить. Или любопытная мадам Медгурст. Если снотворное не подействовало. – Что это значит, господин полицейский? – спросил Фудель, освобождая локоть. – Не исполнили обещание, не зашли ко мне в сыск, – сказал Пушкин. Юноша поморщился. – Приношу свои извинения. Был занят наследством. Поэтому меня надо хватать? – Вы не арестованы и не задержаны. Зачем пришли к Живокини? – Сугубо по личному делу. – Решили проведать тетушку с утра пораньше? – Вера Васильевна меня пригласила! – с вызовом бросил Фудель. – Этого достаточно? Ему очень хотелось отделаться от навязчивого полицейского, но деваться было некуда: сугробы и соседний дом преграждали путь. – Живокини пригласила вас вчера поздно ночью? Нельзя было ожидать такой осведомленности от полиции. – Ну да… Вы правы… Сказала, чтоб заглянул, – смущаясь, ответил Фудель. – Вчера дала денег? – Откуда вы… – спохватился он, но было поздно, пришлось договаривать: – Да, немного. – Сколько? Какие все-таки бестактные люди служат в полиции. Так и норовят заглянуть в чужой кошелек. – Двести рублей, – пробормотал Фудель. – Купюры новые или мятые? – Новые… Но откуда вы… – Вера Васильевна протянула их вам или просунула в щель между дверью и косяком? Что тут сказать? Недаром говорят, что у полиции везде глаза и уши. Фудель окончательно растерялся. – Просунула… Но как… – Мадам Живокини сама разговаривала с вами через дверь? – А кто же еще?! – Узнали ее голос? – Это моя тетушка! – Когда бывали у нее последний раз? Чтобы не соврать, Фудель старательно вспомнил. – На Рождество заехал Анну Васильевну поздравить, ну и к ней заглянул… – То есть неделю назад? – Ну почти… На прошлое Рождество… – Вы видели, как Вера Васильевна выиграла на рулетке? – Видел, – выдохнул Фудель. – Что-то невероятное… Никогда не знал, что тетушка Вера играет. Но как! Волшебство! Фантастика! В четыре удара взять невозможную сумму. – Она играла, как мадам Терновская? – Нет, на zero не ставила… Безо всякой системы, как будто точно знала, когда надо ставить… Невероятно… Так вы позволите сделать ей визит? Или Фудель настолько глуп, или наивен. Что, в общем-то, тоже не добродетель. Или мастерски притворяется. – Живокини ушла с выигрышем? – Уехала на пролетке… Деньги завернула в платок. – Фудель показал, как это происходило. – Сдернула с плеч, насыпала, связала концы и побежала с узелком… – Платок тот же, в котором Вера Васильевна была на оглашении завещания? – Именно тот… Светлый, с бутонами… Немодный, старит ее ужасно… Пора было явить ридикюль, который прятался за спиной. – Разве не в этом она принесла деньги с рулетки? – спросил Пушкин. Фудель сощурился, как полагается модному юноше разглядывать ветхий ридикюль. – О нет, в платке… Позвольте, я узнаю эту вещь… Это же ридикюль Анны Васильевны… Она набивала эту ужасную сумку, словно бочку с огурцами. У юного денди были смутные представления, как солят огурцы. – Все же позвольте навестить Веру Васильевну. – Он показал, что хочет протиснуться между Пушкиным и сугробом. – Для меня и сто рублей не лишние. – Откуда у господина Лабушева деньги, чтобы ставить два вечера на рулетке? Удивляться Фудель «натурально устал», как было модно выражаться. – Наш милейший Петр Ильич заложил брильянтовые запонки… И распрощался с ними навсегда! Так вы позволите… – А у вас откуда средства на рулетку? – Одалживаю у друзей… Кредит мой закрылся… Позвольте навестить тетушку… – Госпожа Живокини сегодня ночью умерла, в дом нельзя, – сказал Пушкин. – Прошу вас сегодня прибыть в 1-й участок Арбатской части и дать показания о вашем ночном визите. Более не задерживаю… Пушкин развернулся и пошел в дом, оставив Фуделя в сугробах. Трашантый дописал протокол и закрыл папку. Пристав дал себе слово быть любезным с чиновником сыска. Но как сдержаться, когда господин этот вошел и стал рыскать по гостиной, потом исчез в комнатах и не вернулся, пока там все не обшарил. Поборов себя, пристав был любезен. – Что-то пропало? – спросил он дружелюбно. – Платок Веры Васильевны. – В прихожей висит. Не заметили? – Заметил. Не тот… – А какой вам нужен? – Светлый в ярко-алых бутонах. – Простите, зачем вам какой-то дамский платок? – В нем были деньги, – ответил Пушкин, озираясь. Нефедьев не мог понять: над ним издеваются или он в самом деле чего-то не понимает? – Алексей Сергеевич, дорогой, ну давайте будем разумны, – постарался он разрядить напряженность. – Согласитесь с очевидным: Живокини совершила самоубийство. Хорошо? Ответа не было. Пауза затягивалась. Пристав не привык, чтобы таким манером отталкивали руку дружбы, которую он протягивает. Пушкин положил ридикюль на стол перед Трашантым. – Никодим Михеевич, занесите эту вещь в протокол… Помощник глянул на Нефедьева и получил одобрительный кивок: что угодно, лишь бы отвязался. Пристав был сама любезность: – Так что – найдем понимание в простейшем вопросе?