Не отпуская ладоней, Настасья помотала головой. – Нет, нельзя… Теперь, наверное, надо бумаги подписывать о вступлении в наследство… Но вы не оставите меня? – вдруг спросила она. – В любой час, когда буду нужен, посылайте в сыск, – ответил Пушкин. – Благодарю вас, Алексей Сергеевич… Настасья смотрела так, что Пушкин смутился. Хорошо, что Агата не подглядывала за ними. Тут бы разбитым блюдом не обошлось… Еще раз поклонившись, он обещал быть к услугам барышни. Всегда, когда ей потребуется. 16 Мадам Львова встретила чрезвычайно радушно, но Агата сразу поняла, что случилось нечто дурное. Они прошли в гостиную и сели на диванчик. И тут тетушка сообщила: дама, что вчера выиграла на рулетке, не только ее давняя подруга, но родная сестра Терновской. – Только это полбеды, – сказала Агата Кристофоровна и огорошила новостью, что Вера Васильевна Живокини найдена мертвой. Вторая смерть после рулетки. – Ее убили, – сказала Агата, склонив голову, будто была виновата. – Не знаю почему, но чутье мне подсказывает… И сердце… – Я того же мнения, – согласилась тетушка. – Верочка не жаловалась на болезни. И так любила своего Вадима, единственного сына, так хотела устроить ему выгодную партию, что невозможно думать о самоубийстве. – Никто не кончает с жизнью, выиграв состояние… – Ты права, моя милая… Агата встрепенулась. – Но как ее нашли? Что с ее деньгами? Тетушка состроила недовольную мину. – Нашел, разумеется, мой драгоценный племянник… На этом все. Стена. Тупик. Ничего от него добиться нельзя… Даже не впустил взглянуть на Веру… – Почему же он ничего не рассказал… – начала Агата и спохватилась, чтобы не проболтаться про визит в сыск, – не рассказал вам? Агата Кристофоровна только руками развела. – Что с него взять: сыщик… Одни правила и порядки в голове… Холодный как ледышка… Родную тетю чуть под арест не отдал… – Как я вас понимаю! – в сердцах сказала Агата. Забыв, кому обязана спасением от ареста во 2-м Тверском участке. Ну и в прочих участках… – Что же нам делать? Этот вопрос не давал покоя тетушке. – Мне кажется, мы пошли по неверному пути, – сказала она. – Фудель и Лабушев – мелкие негодяи, но чтобы убить Анну, а потом Веру… С трудом представляю… Агата готова была согласиться. Наблюдая за их игрой, она подумала, что господа всего лишь мелкие неудачники, которые спускают последнее. Так подсказывало чутье. Она старательно отгоняла его нашептывания. Вчера была уверена, что Фудель и Лабушев притворяются. Но после смерти Живокини стала сомневаться. Денег от первого выигрыша им бы хватило надолго. Даже если поделить на двоих. – У меня большие подозрения вызывает эта Рузо, – сказала она. – Кажется сумасшедшей, но что-то знает. И может убить. Курсистки – они все такие. У них ничего нет, и терять им нечего. Отчего бы не сорвать банк… Кажется, мадам Львова слушала невнимательно. Думала о чем-то своем. – Возможно, возможно, моя милая… Только знаешь, куда большую тревогу у меня вызывает Тимашева… – Настасья? – с глубоким удивлением спросила Агата. – Убила родных тетушек? – Да что ты! – Агата Кристофоровна даже рукой махнула. – Она ведь про завещание у нотариуса узнала… Нет причины убивать Анну Васильевну. Живокини – тем более. У Веры крохи остались, после того как муж ее проиграл в карты состояние и пустил себе пулю в лоб. Дом на Большой Молчановке – все, что у нее есть… Давно уже отписан милому Вадиму… – А если Тимашева подговорила Прасковью? Тетушка приложила ладонь ко лбу Агаты. – Милая моя, не больна ли? Ты видела компаньонку? Нежный одуванчик. Только представь, как она убивает пожилых дам… Агата представила. Картина выходила комичная. Прасковья, чего доброго, сама бы умерла от страха, что решилась на такое. Вертелся другой вопрос о ней, но Агата сочла, что задавать его не стоит. И так уже сболтнула глупость… – Тогда почему вас беспокоит Настасья? – У нее характер вздорный и переменчивый, вся в мать… Теперь у нее неограниченные средства. Попадется дурной человек – может случиться все, что угодно… – Что именно? – Агата не скрывала интереса. – Любая глупость… Да хоть повенчается без родительского благословения… И будет женой жулика или разбойника. Который доберется до ее денег… – Ваш племянник за ней присматривает. Может быть, станет хорошей партией… – Говорить не о чем. Во-первых, я буду возражать изо всех сил. А потом… Алексей ее терпеть не может. Сердце Агаты радостно екнуло. – Откуда вы знаете? – Я же его родная тетя, у меня тоже чутье имеется. – Агата Кристофоровна подмигнула. Как будто намекала совсем на другое. – Вот что, моя милая… Болтать мы с тобой можем до утра, да только без толку. Прошу тебя, поезжай в «Лоскутную», присмотри за Настасьей… Сердце у меня не на месте… – Она вчера поскользнулась и царапнула лицо, – доложила Агата. – Вот видишь! Ну давай, поспеши… – Кто из нас поедет сегодня на рулетку? – Там видно будет… Может, и вместе… Главное, Тимашеву не упусти… А лучше убеди сидеть в гостинице… И тетушка мягко, с поцелуями в щеку, выпроводила Агату. Какое-то нехорошее чувство не покидало ее. Агата Кристофоровна не могла понять, откуда оно взялось и в чем дело. Как будто забыла нечто важное и теперь мучается, чтобы вспомнить. Ни рулетка, ни даже смерть подруг тут ни при чем. Что-то совсем другое… Вот только что? Как разгадать ребус, которого нет? Тетушка окончательно пришла в дурное расположение духа и отправилась на кухню варить кофе… 17 После утренней кутерьмы, отправки тела на санитарной карете, закрывания дома Живокини и выслушивания суровых указаний пристава Ерохин малость притомился. И теперь обычная прогулка по Большой Молчановке казалась ему приятным отдыхом. Он добрался до конца улицы, переходившей в Малую Молчановку, когда вдалеке, со стороны Трубниковского переулка показалась пролетка. Городовой обратил внимание, что извозчик не спешит, а за откидным верхом виднеется багаж, перевязанный веревкой. Чтобы по дороге не потерять. Пролетка остановилась у дома Терновской. Пассажир никак не мог найти место, чтобы сойти, сугробы-то никуда не делись. Наконец шагнул на проезжую часть и, задрав полы добротного пальто, перебрался через снежный барьер. Быстрым шагом городовой дошел до пролетки. Извозчик приветливо кивнул ему и приподнял мохнатую шапку. Ерохин заметил, что багаж привезен немалый. Чемоданы, баулы и даже походный сундук возвышались солидной горкой. – Кто таков? – спросил он, указывая на господина, разглядывающего окно, забитое досками. – Пассажир с Николаевского вокзала, – ответил извозчик. – С поезда приехамши… Ерохин перебрался через сугроб, помянув недобрым словом дворника, и приблизился к господину. Тот не замечал его вовсе. Приник к стеклу и заглядывал внутрь дома. – Что за сказки! – проговорил он. – Анна, открывай! И стал стучать в стекло согнутым пальцем. Городовой значительно хмыкнул. Господин приезжий оглянулся. Ему отдали честь. – Прошу прощения, кто будете? – вежливо спросил Ерохин. – А тебе, голубчик, какая печаль? Разве в Москве такие порядки завели строгие, чтобы городовые гостей проверяли? – Господин говорил без злобы, уверенно и спокойно. Ерохин присмотрелся: мужчина солидный, пальто отличного сукна с бобровым воротником, в галстук брильянтовая заколка воткнута. Не из простых. Крутить ему руки не хотелось. Чего доброго, начнется скандал до небес. – Извольте проехать со мной… Господин выразил глубокое непонимание.