– Куда же ехать? Приехал уже… – Тут недалеко… – И не уговаривай, голубчик. Что за новая манера такая! Меня в доме ждут… Сейчас откроют… – Анны Васильевны нет дома, – нашелся Ерохин. – Как нет дома? – Приезжий уже сердился. – Что за чепуха? Где она? – Извольте проехать, там дадут разъяснения… Городовой был столь любезен, что помог господину забраться в пролетку, сам залез к извозчику и шепнул: – К Столовому переулку езжай… И чтоб тихо мне… Пролетка не спеша развернулась поперек улицы и поехала туда, откуда приехала. Самой короткой дорогой. 18 Доктор разглядывал пистоль с тем особым чувством, с каким ювелир любуется редким алмазом, а охотник доброй гончей. Врачебную профессию он явно выбрал не по душе. – Великолепное мастерство, – сказал он, откладывая оружие на стол. Пушкин полностью согласился и спросил, что было извлечено из виска жертвы. К нему подвинули медицинское корытце, в котором блестел стальной шарик. – Павел Яковлевич, можете сравнить пули? Преображенский не хотел брать на себя больше, чем полагалось участковому врачу. Но и отказать напрямик не мог. Его тоже интересовал вопрос: из одного крохотного ствола вылетели обе пульки или из разных? – Что вы от меня хотите, господин Пушкин, – чуть капризно сказал он. – Это в Лондонской и Берлинской полиции есть криминалисты. Это в Петербурге есть Аполлон Григорьевич Лебедев, который создал антропометрическое бюро, – как говорят, великий криминалист. А у нас – Москва. Даже полицейского фотографа и того нет. Что я могу сделать? У меня, кроме лупы, ничего нет… Вот если тело вскрыть, тогда еще кое-как можем быть полезны… – С помощью лупы можно многое узнать, – сказал Пушкин. – Было бы желание. Давайте попробуем? Что оставалось бедному доктору? Только удовлетворить свое любопытство. Он достал кусочек воска и размял в лепешку. Из спичного коробка достал первый шарик, повертел, определяя сплюснутую сторону, и закрепил на воске. Новый шарик из миски поместил рядышком. Из глубин стола явилась сильная лупа, Преображенский отошел с воском к окну и принялся разглядывать через увеличительное стекло. – Подойдите, – сказал он, не отрывая взгляда. Пушкин подошел. Ему предоставили лупу и воск. – Взгляните сами… Под линзой шарики казались глобусами. С каналами, рытвинами и даже кратерами. Как на Луне. Некоторые следы были довольно похожи. – Ствол гладкий, характерных бороздок нет, – сказал доктор. – Остается предполагать. – Вижу сходство в царапинах. – Пушкин смотрел в лупу. – Как будто в стволе небольшой дефект или заусеница оставила след. – Делайте выводы… Преображенский забрал воск и тщательно протер шарики. Один вернулся в коробок, другой – в миску. – Вот и вся наша криминалистика, господин Пушкин, – сказал он. – Отстаем от Европы, как только можем… Выразив благодарность за научный подвиг, Пушкин попросил одолжить револьвер. Обещая вернуть не позже завтрашнего дня. – Где такую вещицу могли купить в Москве? Доктор насторожился. – Да откуда мне знать! Сколько угодно оружейных магазинов… – Только предположение, Павел Яковлевич. – Если только предположение… – Преображенский не желал, чтобы его интерес к оружию стал широко известен. Ни к чему это, лишнее… Еще пристав станет вопросами допекать. – Слышал, что у «Силин и Ролен» бывают антикварные вещи… – Это на углу Неглинного проспекта и Кузнецкого Моста? Доктор кивнул. Пушкин адрес знал. Он был уже в приемной части, когда в участок вошел господин в длинном пальто с бобровым воротником. Оглядевшись и вдохнув запашок, поморщился. – Это что такое? Полицейский участок? Что за глупость… За ним торопливо вошел Ерохин, наткнулся взглядом на чиновника сыска и повеселел. – От повезло, господин Пушкин! – бодро заявил он. – Нового гостя изловили. Прибыл на пролетке с чемоданами. Пролетку я тоже задержал до выяснения… Городовой сиял радостью исполненного долга. Господин с бобровым воротником, напротив, выразил глубокое возмущение полицейским произволом. А еще Москва называется! Почтенному человеку приехать нельзя, чтобы сразу не сцапали… Господин был среднего роста, не слишком высок, на вид – за шестьдесят, но лицо не обрюзгло, а в манере держать спину отмечалось благородное воспитание. Чем дольше Пушкин вглядывался в его лицо, тем больше оно казалось знакомым. – Позвольте представиться, – сказал он. – Алексей Пушкин, родной племянник Агаты Кристофоровны Львовой… Не успел он договорить, как господин распахнул объятия, сгреб его в охапку и принялся тискать и целовать. – Ах, ты мой дорогой! Ах, ты мой милый! – приговаривал господин. – Так вы с Агатой такой розыгрыш придумали! Ах, хитрецы! Узнаю подругу дней нашей юности! Ах Агата, ах умничка, какой сюрприз приготовила… А я смотрю – одно лицо с Агатушкой! Ах, Алешка, как вырос, возмужал… Молодец! Служишь? Хорошо служи!.. Да ты меня не помнишь, что ли? Я ведь Андрей Алексеевич Тимашев… Ты еще мал был, так мы у вас с тетей бывали… Забыл?.. Ну ничего… Я тебя со своей Настасьей познакомлю… Такая красавица стала… Три года ее не видел… Ты ее и не узнаешь… Совсем малышами встречались… Объятий было достаточно. Весь участок во главе с Трашантым наслаждался зрелищем. Приложив усилие, Пушкин освободился. – Рад новой встрече, – сказал он. – Так внезапно приехали… – Как же внезапно? – поразился Тимашев. – Телеграмму Анна зачем прислала? – Мадам Терновская прислала телеграмму? – Чтобы я посреди Святок сорвался? Написала: «Срочно приезжай, важное дело» и тому подобное… И вот он я… – Когда получили телеграмму? – Второго января… Утром Анна отправила, днем мне доставили… – Можно взглянуть? Тимашев беззаботно взмахнул рукой. – Зачем мусор копить… Дома где-то валяется… Так чего стоим, поехали обратно к Анне, раз пригласила. Нельзя, чтобы человек с поезда узнал малоприятную новость. И отпускать его в гостиницу нельзя. – Анна Васильевна срочно уехала на несколько дней, – сказал Пушкин, чувствуя, как спину ему буравит взгляд Трашантого. – Она просила, чтобы моя тетушка приняла. Агата Кристофоровна будет рада вас видеть… Красивым жестом Тимашев запахнул пальто. – Поехали, Алеша! Пролетка подана! Пушкин пропустил гостя вперед. Сам же подумал, как тщательно будут Трашантый с приставом перемывать ему косточки. Редкая удача выпала участку. 19 Вернувшись в гостиницу, Агата приветливо помахала портье. Его удивленный взгляд сочла комплиментом. Несмотря на обиды и раздумья, мадемуазель Бланш была хороша. Так сказали зеркала гостиницы. Черный цвет волос шел ей, как шубка песцу. Она не стала заходить к себе, а направилась в 21-й номер. Постучала, назвалась и подождала, пока дверь откроется. Снова Настасья исполняла обязанности компаньонки. Пальчики прикрывали страшную рану. – Дорогая, собирайтесь, я за вами, – сказала Агата, погладив ее по плечику, что между подругами не считалось фамильярностью. Настасья как будто раздумывала. – Что такое? Зачем… – Поедем кататься. Вечер, чудесная погода с морозцем. Возьмем сани… Хватит чахнуть в номере! Вам нужно развеяться. А потом заедем в какой-нибудь ресторан. Этот надоел… Я угощаю. Соглашайтесь! И Прасковью вашу прихватим…