– Пушкин… Пушкин… Пушкин… 27 Закончились Святки. Отзвенело колоколами Крещение с крестными ходами по Москве, с водосвятием Москвы-реки и водоемов, от Пресненских прудов до Патриарших, с возвращением к обыденной жизни. Встали морозы. Небо затянули снежные тучи. Снег не шел. До отправления поезда с Николаевского вокзала оставалось десять минут. На перроне стояла Агата в новой шубке, выбранной на Кузнецком Мосту. Агата Кристофоровна провожала ее. – Там мы обо всем договорились, – сказала тетушка, взяв ее руки в свои. – Пиши мне хоть каждый день… – Непременно буду писать… – Ты девушка редкого ума и характера… Мне с тобой интересно. – А вы лучшая тетушка, о какой можно мечтать… Если бы у меня была такая, как вы, ни за что бы не стала воровкой, – говорили Агата, но глаза ее искали кого-то в начале перрона. – Не волнуйся, дорогая, он придет… В самом деле, Пушкин появился. Задержался в картинной мастерской, где никак не мог выбрать один из четырех портретов. Каждый хотелось оставить себе. Все-таки он нес небольшой прямоугольный сверток. Подойдя к вагону, сдержанно поклонился дамам. – Прошу простить, задержался во 2-м Тверском участке, – сказал он, старательно разглядывая колеса. – Пристав Ермолов отзывается о вас, мадемуазель Керн, и вашем участии в деле Тимашева превосходным образом… Это вам… В качестве награды… Он протянул сверток. Агата взяла, но не стала разворачивать. – Благодарю… – Ничего существенного. Карандашный эскиз. Сделали рамку. Сегодня забрал… Видя, в каком волнении племянник, Агата Кристофоровна подалась назад. Чтобы не мешать. – Благодарю… – повторила Агата. Она не знала, что сказать. На перроне ей было ветрено до слез. – И вот еще что… – Пушкин вынул блокнот и быстро записал карандашом в серебряном футлярчике. – Если окажетесь в Петербурге в трудной ситуации, дайте знать Ванзарову. Он поможет… Да вы его вспомните… Агата засунула вырванный листок в варежку. – Благодарю вас… Наблюдать мелодраматическую сцену Агата Кристофоровна больше не могла. Она вмешалась. – Мой милый, – сказала она, потормошив Пушкина за рукав. – Имей совесть. Мы же дамы. И мы умираем от любопытства. Что с Тимашевой? В любом другом случае Пушкин рта бы не открыл. Но тетушка с Агатой были и свидетельницами и участницами событий. – Настасья была задушена в номере «Лоскутной» еще третьего января, – сказал он. – Ты хотел сказать Прасковья, – поправила тетушка. Пушкин обратился к Агате: – Вам не показалось странным, что компаньонка азартно делала ставки, а Настасья не выказывала интереса к игре? – Немного… – ответила она. – Вы, тетя, заметили, что Настасья ведет себя по-разному с вами? – Думала, характер у нее вздорный и переменчивый… – Я тоже так думал, – сказал Пушкин. – Только характер не меняется. Это константа, постоянная. Ничто не может поменять формулу характера. Если одна барышня ведет себя как два разных человека – это два разных человека… Агата не хотела верить, что какие-то девчонки провели ее, опытную воровку. – Но это невозможно! – заявила она. Паровоз дал гудок. Осталось мало времени. – Только кажется. На самом деле – проще простого, – ответил Пушкин. – Настасья и Прасковья так похожи, что стоит им поменять платья и прически, как они меняются персонами. В глазах других. Для рулетки разумный ход: играла Прасковья, Настасья смотрела. Шутка понравилась. Они решили разыграть мадам Львову… – Обманщицы! – фыркнула Агата Кристофоровна… – …потом мадам Терновскую. Потом вас, Агата, и даже меня. Настасье понравилось гулять по Москве в одежде прислуги. Когда Прасковья в платье и прическе Настасьи узнала про наследство, игра изменилась. Она поверила, что может получить все. – Но без Завадской у нее ничего бы не вышло! – Вы правы, тетя… Полина Васильевна договорилась с Прасковьей, вероятно еще в Висбадене, описав, какое будущее ее ждет: она станет Тимашевой. Знаете, Агата, что было в краденом ридикюле? – Ключ, – ответил она. – Я же пощупала, прежде чем отдать… Старая привычка. – Ключ… Только не от номера, а от дома Терновской… Завадская отдала ей якобы на хранение. Чтобы потом использовать. Когда настанет момент. Но для начала Прасковья должна была помочь убить Тимашева. Ну и саму Настасью. Прасковье повезло: у Тимашева не выдержало сердце, а Настасья… – Царапина на лице! – вскрикнула Агата. Пушкин кивнул. – Когда Завадская душила Настасью подушкой, Прасковья держала руки. Случайно получила рану… Она не знала, что должна умереть в особняке. В черном платье… При ней будет найден ключ от дома Терновской. Чтобы окончательно запутать полицию… Все должно было достаться дочери Завадской, Агапе… – Прасковья призналась? – спросила тетушка. – Сегодня написала признательное показание, – ответил Пушкин. – Все понимаю, одного не пойму: откуда Полина узнала секрет рулетки, – сказала Агата Кристофоровна. На это Пушкину нечего было ответить. Проводник просил отъезжающих зайти в вагон. Агата нежно обнялась с тетушкой. Она ждала, что Пушкин сделает движение, чтобы поцеловать ей руку. Чиновник сыска не шевельнулся. Агата поднялась по лесенке в тамбур вагона, помахала тетушке. – Прощайте, Агата Кристофоровна… – До свидания, моя милая! Еще увидимся! – Тетушка метнула взгляд в того, в кого следовало метнуть не только взгляд. Пушкин старательно рассматривал трубу паровоза. Взявшись за поручни, проводник закрыл проем двери. Поезд дернулся и стал набирать ход. Тетушка еще шла по перрону, махая на прощанье. Она вернулась и взяла Пушкина под руку. – А теперь, мой милый Пи, признайся честно: как ты понял, что Настасья – это Прасковья? Говорить об этом Пушкину не хотелось. Но тетушка так вцепилась в его руку и душу, что пришлось уступить. – Настасья терпеть меня не могла, а Прасковья… проявляла откровенный интерес, – ответил он. – Когда Настасья резко переменилась, логика подсказала причину… Вы же сами учили меня разгадывать ребусы: картинка может иметь много смыслов. Красивые барышни – как картинка ребуса. Никогда нельзя быть уверенным, что она означает… Агата Кристофоровна долго не находила, что ответить. Они шли молча. Наконец тетушка не вынесла тягостного молчания: – Знаешь, мой милый… Ты хоть большой умник, но какой ты дурак… Le refait[50] 1864 ГОД, ОКТЯБРЬ Дорогая сестра! Только тебе, как единственному родному сердцу, хочу рассказать всю правду. Ты должна знать: что бы тебе ни говорили о том, что случилось год назад в Висбадене, это ложь. От начала и до конца. Вот что тогда произошло… В тот день Амалия прибежала ко мне и сообщила ужасную новость: она проиграла все деньги приданого. Не осталось ни копейки. Семья разорена… В полном отчаянии я бросилась к рулетке. И, конечно, тут же спустила несколько франков, которые были у меня. Напротив меня играл какой-то русский господин с желчным и нездоровым лицом. И что ты думаешь? Он выиграл 30 000 франков! В полном отчаянии я решилась пойти за ним в гостиницу, умолять, чтобы он отдал свой выигрыш. А если откажется – убить. У меня как раз был твой пистоль… Я плохо понимала, что делаю… За этим господином я шла до самой гостиницы и поднялась за ним по лестнице. Он вошел в номер, я видела, какой… Оставалось только решиться… Я поняла, что не смогу просить. Но смогу убить. Пистоль уже был в моей руке. Но тут кто-то тронул мою руку… Я вздрогнула и обернулась. Передо мной стоял невысокий пожилой господин в гражданском сюртуке, но с выправкой прусского офицера, которую не спрячешь. Он предостерегающе поднял руку: – Прошу вас, фроляйн! Эта маленькая игрушка может убивать. Поверьте мне как военному… Я опустила оружие и спросила, что ему угодно. – Не хочу, чтобы вы совершили глупость, о которой будете сожалеть всю жизнь, – сказал он. Отчаяние овладело мной. Я бросила пистоль на ковер и сказала, что уже все равно, ничем не помочь. Господин поднял пистоль.