— Хватает, — согласился Хенрик. — Но основной мой доход составляют комиссионные от продажи картин, а не выручка от билетов. — Дались тебе эти билеты! — фыркнула Рикке. — А все-таки, почему они такие дорогие? Разве не выгоднее продавать большее количество дешевых билетов? — Видишь ли, я ориентируюсь на людей с деньгами, — немного смущенно, будто признавался в чем-то постыдном, ответил Хенрик. — Моя цель — выгодно продать художника, а не заниматься просвещением масс. Толпы слоняющихся по галерее бездельников будут только мешать настоящим клиентам. Да, недорогие билеты продаются лучше и доход от них больше, но у меня билеты служат не для извлечения прибыли, а для фильтрации посетителей. «Кнудсен галлери» — место для избранных. — Для толстосумов, — поддела Рикке. — Не только. Одни толстосумы не создадут нужной атмосферы. Нужны знатоки, эксперты. Такие люди обычно получают карточки, вроде той, что у тебя, и ходят ко мне, как к себе домой. Кстати, некоторые в шутку называют меня не «господин Кнудсен», а «господин Кунстен»[62] — Тогда уж Смуксен![63] — пошутила Рикке. — Ты ведь такой красавчик! Людям нравятся комплименты. Хенрик заулыбался и предложил погулять по Ботаническому саду. Рикке отказалась, потому что ее ждали домашние дела, гора пустых пластиковых бутылок,[64] пустой холодильник и нуждавшийся в починке велосипед, и только сейчас вспомнила о деле. Она помнила о нем вчера, но начинать встречу с деловых разговоров не хотелось, а потом было так весело, что дело забылось само собой. — Ты говорил, что к пятнице у тебя могут появиться кое-какие соображения, — напомнила она после того, как приняла душ, оделась и привела себя в порядок. Вести деловые разговоры полуодетой или совсем не одетой — дурной тон. Да и на деловой лад не настроишься, будешь отвлекаться. — Кое-что есть, — подтвердил Хенрик. — Но совсем мало… Успею рассказать по дороге. Несмотря на вялые протесты Рикке он решил отвезти ее к полицейскому управлению, где на стоянке ждал свою хозяйку красный «опель корса». — Я нашел в интернете все рисунки Татуировщика, изучил их и могу сказать, что подобная манера не свойственна никому из наших современных художников, а я знаю всех их… Сердце Рикке замерло и провалилось куда-то вниз. Версия, казавшаяся такой перспективной, рассыпалась в прах. — Более того, в Скандинавии, Германии, Италии, Нидерландах, Бельгии и Франции… Название каждой страны воспринималось Рикке как очередной щелчок по носу. — …я тоже не могу припомнить ничего похожего. Правда, там я знаю не всех, но многих… Италия? Франция? Почему бы и нет? Но скорее всего, Татуировщик датчанин, живущий в Копенгагене или в его окрестностях. Или имеющий дом, логово где-то здесь. Похитил женщину, привез к себе, замучил-задушил, сделал татуировку… процесс долгий, нужно время и уединение. Не в «Фениксе»[65] же он этим занимался! — Я бы поискал среди непризнанных гениев… Сердце Рикке вернулось на место и забилось в обычном, ну, может, чуточку учащенном, ритме. — Очень похоже, что твой убийца из тех, кому не досталось славы в обычной жизни, вот он и пытается обрести ее подобным путем. Все эти убийства могут быть не чем иным, как просто оформлением его картин, попыткой привлечь внимание. — А как, в таком случае, объяснить один и тот же тип жертв? — Рикке не спрашивала, а думала вслух. — Ему нравится этот тип женщин, — предположил Хенрик. — Или, наоборот, не нравится настолько, что их особенно приятно убивать. Твоя идея гениальна, милая, в поисках надо начинать с рисунка… Версия восстановилась в своем первозданном блеске, а еще Рикке было очень приятно, что ее называют «милой». Точнее — что Хенрик так ее называет. Попробуй вякнуть нечто подобное Йоргенсен, Рикке подняла бы его на смех. — Можно предположить, что твой убийца минималист. Минимализм — очень интересное направление. В нем не столько важны мастерство и талант, сколько везение, удачное стечение обстоятельств, правильное продвижение. Первую персональную выставку Ньюмена раскритиковали так, что он восемь лет носа никуда не высовывал, только творил и творил. А теперь все его знают… Рикке знала только одного Ньюмена — американского актера[66], сыгравшего в ее любимой «Кошке на раскаленной крыше»,[67] но признаваться в этом не стала. Какое ей дело до какого-то там Ньюмена. Она же не книгу о минимализме пишет, а серийного убийцу пытается поймать. И, кажется, что-то начало складываться. Только бы не сглазить! Только бы не спугнуть удачу раньше времени! — Я дам тебе несколько адресов, где тусуются непризнанные гении. Парочка баров, клуб и одна галерея возле Нового театра, в которой за свой счет может выставляться кто угодно… — А у тебя разве не так? — поинтересовалась Рикке. — Совсем не так, — усмехнулся Хенрик. — Я сам нахожу художников с определенным потенциалом и предлагаю им сотрудничество. А в «Сёддрём галлери»[68] можно прийти и купить место на стене на определенный срок. За очень небольшую сумму. И никого при этом не волнует, что там будет висеть — картина, фотография или трусы. — «Сёддрём галлери» — интригующее название. Сняв правую руку с руля, Хенрик изобразил будто смачно затягивается косячком. Изобразил довольно жизненно, со знанием дела, даже дыхание задержал на пару секунд. «А ты не такой уж и правильный», подумала Рикке, глядя на него, эта мысль почему-то была приятной. — Только тебе придется бывать там без меня, — добавил Хенрик, возвращая руку на руль. — Я бы с удовольствием, но… — Ну что ты! — перебила Рикке. — Это, в конце концов, мое дело… — Суть не в этом. Просто стоит мне появиться в «Сёддрём галлери» или в баре «Фалернос», как все сразу же решат, что я присматриваю очередной талант для своей галереи. Не уверен, что тебе захочется находиться в центре внимания. — Совсем наоборот, я должна привлекать как можно меньше внимания. — Вот-вот. Кстати, в этих местах ты можешь спокойно вступать в беседы о живописи, не боясь быть выведенной на чистую воду. Тамошние завсегдатаи разбираются в искусстве еще хуже, чем ты, да и слушать привыкли только себя. Не скупись на похвалы и все охотно примутся знакомить тебя со своим творчеством. За месяц ты успеешь хорошо изучить этот мир и, если будешь внимательной… — Буду! — пообещала Рикке. — И осторожной, — воспользовавшись тем, что машина встала на светофоре, Хенрик положил правую руку на колено Рикке. — Этот тип очень опасен. Надеюсь, у тебя есть оружие? Сквозь ткань джинсов Рикке чувствовала тепло его руки. Удивительно теплыми были руки Хенрика, теплыми, сильными и нежными. — Есть! — кивнула Рикке и, чтобы не было сомнений в том, что она считает оружием, постучала себя пальцем по лбу. — Я имел в виду пистолет, — уточнил Хенрик, убирая руку, потому что на светофоре зажегся зеленый свет. — Пистолета у меня нет. Я же не детектив, а психолог. И потом я не собираюсь совершать опрометчивые поступки, принимать стрёмные предложения, таскаться по каким-то глухим местам. Я всего лишь интересуюсь живописью, потому что этот интерес приятно разнообразит мою жизнь. Скажу тебе больше — даже имея в руках пистолет, я не уверена, что смогу выстрелить из него в живую цель. Даже в целях самозащиты. Вот тебе приходилось когда-нибудь убивать? — Нет! — Хенрика передернуло от такого вопроса. — Разве что только комаров. — Представь, что ты должен выстрелить в человека и убить его… — Амбросгэд! — тоном заправского таксиста, объявил Хенрик, останавливая машину возле серого здания полицейского управления. — С вас один поцелуй, фрёкен.[69] Получив объявленную плату, Хенрик потребовал чаевые, но Рикке сочла, что с него хватит, записала в блокнот адреса тех мест, где ей предстояло вести поиск, и вышла из машины. Ничего такого, но целоваться напротив работы немного неуместно. Если увидит кто-то из знакомых (добрая треть управления работает и в выходные дни, такова специфика), то обернется это лишними упреками в легкомыслии. Легкомыслии? Они еще будут удивляться, восхищаться и завидовать… Рикке не выдержала и прямо со стоянки позвонила Оле. — Привет! — сказала она в ответ на короткое «Рийс», которым Оле обычно отвечал на звонки. — Ты уже проснулся? — Я еще не ложился, — проворчал Оле. — На Ягтвей в кебабной курды ночью устроили перестрелку. В итоге мы имеем четыре трупа и кучу проблем. Рикке, ты случайно не говоришь по-курдски? — Нет, не говорю. А что, твой английский они уже не понимают? — Да все они понимают, только признаваться не хотят. У тебя что-то срочное? — Нет, ничего, — Рикке стало стыдно за то, что она попусту отвлекает от дел уставшего Оле. — Просто подумала, что неплохо бы было вечерком выпить пива… — Если я освобожусь до вечера, то позвоню, — ответил Оле и отключился. «Ну и ладно, — подумала Рикке, разглядывая записные адреса. — Тогда я сегодня схожу одна в «Фалернос» и в галерею сладких снов. Нет, лучше не в «Фалернос», а в «Коп ог ундеркоп»,[70] он ближе к галерее, прямо напротив. «Ундеркоп» — это как раз про меня, я же не коп, а так себе, консультант без прав и полномочий. Когда все складывается хорошо, можно уделить немного времени самоуничижению. Чисто в профилактических целях… — Что за дыра? — Оле застрял на пороге бара. — Куда ты меня привела? С каких пор ты пьешь пиво в компании немытых бродяг? Насчет бродяг он немного преувеличил, потому что некоторые из посетителей выглядели весьма пристойно, но в отношении немытых был прав. Судя по запаху, местная публика не часто развлекалась водными процедурами. — Это очень хорошее место! — Рикке потянула Оле за руку. — Здесь просто здорово! Пошли! Оле неохотно подчинился. — Эй, детка! — крикнули от одного из столиков. — Бросай своего папика и вали к нам! С нами весело! Не останавливаясь, Рикке показала крикуну высоко поднятый средний палец, а Оле грозно сверкнул глазами, давая понять, что с такими «папиками» как он, шутки плохи. Здесь не было принято встречать гостей и усаживать за столик. Здесь, кажется, вообще не было принято обращать внимание на клиентов. Проходящая мимо официантка соизволила принять заказ лишь после того, как Рикке ухватила ее за замызганный клетчатый фартук. Оле, явно чувствовавший себя не в своей тарелке, попросил баночного пива, не рискуя пробовать местное разливное. Рикке заказала разливной стаут и не прогадала, потому что пиво оказалось достойным. — Что мы здесь забыли? — не унимался Оле. — Я, конечно, не сноб, но… — Приложись к своей фляжке и расслабься, — посоветовала ему Рикке. — Мы здесь не просто так, а по делу. — И то верно, — Оле достал из внутреннего кармана куртки плоскую хромированную фляжку и как следует отхлебнул из нее. Злые языки утверждали, что фляжку Оле заколдовали ведьмы, потому что никто никогда не видел ее пустой. — За последнюю неделю кое-что произошло… Рикке рассказала историю своего знакомства с Хенриком, опустив только совсем интимное, о котором Оле знать не следовало. — Я бы на твоем месте так не обольщался бы, — проворчал Оле, дослушав рассказ до конца. — Скорее всего, ты ему понравилась, поэтому он и начал морочить тебе голову минимализмом и прочей ерундой. — Оле, ты — сексист! — припечатала Рикке. — Если я чего-то добиваюсь, так это только потому, что со мной хотят переспать, так? Стыдись, Оле! Я считала тебя приличным человеком…