– Глафира Кузьминична, вы у меня что-то хотели спросить? – внимательно взглянула ей в глаза хозяйка дома. В домашней обстановке без широкополой шляпы Арина Витальевна выглядела еще хуже, еще уродливее. Темные, близко посаженные глаза, хищный крючковатый нос, злой прищур… еще картину портила бородавка на губе. Рядом с красивой подругой она смотрелась еще страшнее. – Да, если позволите, Арина Витальевна, – поклонилась Глафира. – Не подскажете, кто мог желать смерти супругу Анфисы? Вы их семью давно знаете, может быть, были у него враги, недоброжелатели? – Ой, да вы что, у Остапа полгорода врагов, он такой был – в каждую драку совался, за словом в карман не лез, невзначай мог любого обидеть. Его вся Ямская слобода ненавидела, дрянь был, а не человек. Кто его на тот свет отправил, сделал благое дело и для Фиски, и для деток ее, и еще для многих, – ухмыльнулась Арина. – А вам знаком лихач Мирон Ткачевский? – Ой, Мирона тут все знают! – А вы как к нему относитесь? Вы знали об их отношениях с Анфисой? – Чтобы ответить на этот вопрос, я хочу вам кое-что рассказать. С Анфисой мы знакомы с раннего детства, наши дома в Китерме стояли рядом, мы были близкими соседями. Когда ее родители и сестра Фискина малолетняя скончались от тифа, мои родители, царство им небесное, взяли Анфису к нам в дом. Она была мне вместо младшей сестры, мы не просто подруги, мы самые близкие сестры. Я сызмальства за ней приглядывала, воспитывала, кормила, гуляла. Эх, Глафира, знали бы вы, сколько я плакала, умоляла ее не выходить замуж за этого проходимца, за Остапку. Но она же своенравная, меня не послушалась. Хотя я так и знала, что этот брак не принесет ей счастья. Вы посмотрите, какая Фиса красавица, какая мастерица, она достойна лучшего. А по Остапке сразу было видно, какой он дрянной человек. При этих словах Анфиса Савицкая положила свою руку на плечо подруги и принялась гладить и успокаивать ее. – Как она просила помочь ей… – продолжила Арина. – Помочь в чем? Глазки у Калашниковой забегали: – Понимаете, Анфиса наша не умеет с мужчинами знакомиться, разговаривать, не умеет себя подать, Анфиса просила меня помочь охомутать Остапа, скажем так! – весело ответила Арина. – Охомутать?! – засмеялась Анфиса. – Я просила, чтоб он меня полюбил и поженился! – Ну, я так и сказала! Охомутать! Так он такой дряной человек оказался! – Не надо, Аринка, не надо. Сейчас уж что говорить! Умер он! – приговаривала Анфиса. – А то говорить, что ты меня никогда не слушаешь, а то бы в золоте ходила, на серебре ела. Детки твои были бы пристроены, а сейчас смотри! Я за такого человека вышла, и у тебя была возможность! – Я не могу за старого и нелюбимого выходить, – потупилась Анфиса. – Да при чем тут старость, если капитал есть. Эх, Глашенька, за ней такой человек солидный, купец, сватался, а эта босяка Остапа выбрала, теперь вон опять такой же прихвостень Мирон появился. Тьфу, Фиска. Мне он не нравится, тоже будет бить, а ты все страдать будешь. – Аринка, не начинай, еще и при чужих людях. Я сама разберусь в своей жизни. – Тьфу, дура какая! – Калашникова закатила глаза к потолку. – А вам Мирон почему не нравится? Лихачи же не обычные извозчики, они при деньгах, от Невского меньше чем за целковый и не повезут никуда, – заметила Глаша. – Мирон, конечно, красавец, Фиска всегда падка была на смазливых, но все деньги он пропивает подчистую. Ну зачем ей такой мужик?! – закусывая фруктами, сообщила Арина. – Ой, а кто у нас тут не пропивает? – философски заметила Анфиса. – Так Мирон и не предлагал замуж! – Так и не предложит, если будешь так себя вести! – грозно заметила Калашникова. Анфиса пьяно улыбнулась. – Посмотрим! – Какая свадьба, окстись, полоумная, тебе каторга из-за смерти мужа грозит, а она уже другому глазки строит! Тьфу ты! Анфиса как будто вспомнила о печальной участи, которая ей грозит, прижала руки к пылающим щекам и заголосила: – Ой, Глашенька, скажи своему хозяину, скажи ты своему Свистунову, пусть найдет настоящего убивцу, пусть меня и деток спасет! Глашенька, скажи ему обязательно! Я не убивала! Я не делала бесчинства такие! – Вы не убивали, а ваш Мирон мог это сделать? Убить вашего мужа, чтобы к вам доступ получить! Вдова всегда лучше, чем замужняя жинка, – спросила Глафира. – Нехороший человек Мирон этот, он по пьяни вполне убить может, – закивала Арина. – У тебя, Аринка, все нехорошие, никто мне якобы не подходит. Как дракон охраняет! – пьяно икнула Фиска. – Только если бы Мирон и убил, он бы никогда на куски Остапку не порезал. Зачем ему это? Набил бы морду, скинул в речку – этот может, а зачем резать человека-то? Мироше бы точно нечего! – Не знаешь ты хорошо своего Мирошу! – зло фыркнула Арина. – А кто ж, окромя его, мог? – Хороший вопрос, дамы! Хороший вопрос! – тоже задумалась Глаша. – Я, наверное, пойду уже, ночь на дворе. Мне еще с Аристархом Венедиктовичем объясниться следует. Женщины встали, чтобы проводить ее. Уже в дверях Глаша обернулась и спросила Калашникову: – Арина Витальевна, и последний вопрос – у вас такие духи интересные, не подскажете, откуда такие! Очень уж запах понравился! – Да, действительно, духи у меня уникальные – наш аптекарь Афанасий Никич из лавки на Морской такие делает. Сказал, что только мне такие сделал, большие ни у кого таких нет, – хвасталась жена инженера. – Бешеных денег стоят, никому их не даю. – Мне даже не дает пользоваться, жалеет все, – вполголоса заметила Анфиса. Глафира попрощалась и вышла из комнаты. Петроград. Октябрь 1923 г. Сказать, что Глеб Васильевич Латынин удивился визиту молодого милиционера и симпатичной барышни в разгар рабочего дня, это не сказать ничего. Вид бравого младшего сержанта вообще поверг его в трепет. – Добрый день, товарищи! – пролепетал он в дверях. – Добрый день, вы Глеб Васильевич Латынин? Археолог? Историк три раза неопределенно кивнул. – А вы, собственно говоря, кто такие? Вы за мной приехали? Меня увозите? Вещи собрать? – Ученый побледнел. – Нет, мы просто хотели бы с вами поговорить, не волнуйтесь вы так, Глеб Васильевич, – попыталась успокоить пожилого мужчину Любочка. – Меня зовут Александр Гаврилович Ильин, вот мои документы. Мы хотим поговорить с вами об археологической находке возле Боровского моста. Вас вызывали, когда рабочие что-то там откопали при строительстве теплотрассы. – Вы помните ту находку? – спросила Люба. – Еще как помню, проходите в комнату. Я вам, конечно, все расскажу. Заходите на кухню, я чаю поставлю. – Заметив, что забирать его никто не собирается, Глеб Васильевич заметно повеселел. На маленькой кухоньке археолог разлил крепкий чай в большие красные чашки, придвинул вазочку с печеньем гостям и спросил, что же, собственно, привело их к нему домой. – Неужели советская милиция заинтересовалась тем случаем? Я тогда писал самому товарищу Жданову, в ЦК партии, что не дело это – исторические реликвии на поребрики распиливать, не говоря уже о том, что захоронение все испортили, истоптали, надругались над древностями, – вздохнул ученый. – Только потом вышла та самая статья в «Красной газете», и от меня все отвернулись, как от прокаженного. Хорошо, что хоть не посадили за саботаж, – сообщил он, нервно поглядывая на младшего сержанта. – А вы считаете, что саботажа не было? – поинтересовалась Любочка, закусывая вкусным печеньем. – Ой, барышня, да какой саботаж?! Меня затем и пригласили, чтобы я сказал рабочим, что именно они откопали. Но им правда не понравилась, – задумался археолог. – А что именно они откопали? – спросил Александр Ильин. – В том-то и дело, что тогда я дал маху – я датировал захоронение как одиннадцатого – двенадцатого века и имеющее скандинавское происхождение, но дома я еще раз подумал, почитал источники и теперь могу сделать вывод, что это было ритуальное капище. И дата немного другая – отдельные из высеченных на плитах каббалистических символов появились в Европе не ранее конца тринадцатого – начала четырнадцатого веков, – принялся эмоционально рассказывать археолог, во все стороны размахивая руками. – А вам удалось узнать, что было написано на этих плитах? – спросила Люба. – Посидите здесь две минутки, я вам кое-что интересное покажу, – пообещал Глеб Васильевич и вышел из кухни. Саша иронично переглянулся с Любой, мол, что же историк задумал? Гости занялись печеньем, но хозяин дома вернулся действительно быстро. – Вот, молодые люди, полюбуйтесь – я по памяти зарисовал эти плиты и таинственные знаки, на них изображенные. Да, вот здесь и здесь. – Латынин смел со стола все чашки и водрузил лист ватмана, на котором были изображены непонятные каракули. – И что все эти иероглифы означают? – разглядывая лист, спросил Ильин. – Расшифровать надписи мне не удалось, так как язык, на котором они были выполнены, является дикой смесью древнееврейского, латыни и, как ни странно, славянских букв и символов, – ответил Глеб Васильевич. – Но у вас есть какое-нибудь предположение, что здесь могло быть написано? Вы сказали, что это было ритуальное капище, так вот, в таких местах что обычно писали? – спросила Люба. Глеб Латынин замолчал, снял очки, протер их носовым платком, а потом как-то смутился и ответил: – По моему мнению, эти надписи могли быть каким-то пророчеством или заклятием, на что указывало как наличие символов, так и расположение плит. – Что вы говорите? Заклятием? Это что, магический артефакт? – младший сержант был поражен. Археолог молча кивнул: