А тогда? Я вцепляюсь в подлокотник и с трудом заставляю себя его не содрать. Что было тогда, Рушана? Ты же тоже не чувствовала ничего, да? Это был обычный день. И это был наш с тобой тот самый вечер. Ты как раз закончила одну заказанную роспись и, кажется, была ужасно рада этому. Я помню все СМС от той, в которой ты злилась, что лак не хочет ложиться на масло, до той, в которой ты уже танцевала, выбегая за двери того старинного здания, в котором когда-то тебе преподавал твой учитель, а теперь поселилась ты. И это было так здорово, Рушу! Я улыбался, поглядывая сквозь листы на загорающийся экран моего телефона. Всё, что тебе было нужно, - это добраться до своей квартиры в другом районе. Всё, что было нужно мне, - выбраться с работы вовремя, оставив документацию и рутину на будущий день. А я стал задерживаться дольше, потому как мои улучшившиеся дела стали занимать больше времени, затягивая в процессы, которые не мог делегировать. Или не хотел? Я не знаю. Наверное, каждому нужно что-то, что позволяло бы сохранять границы. Наверное, моя загруженность - это попытки выстроить давно разрушенные тобой кирпичики. Ты умудрилась за наше время оказаться в каждой моей клетке, в каждом уголке, в каждой частичке моей жизни. Я тебе это сказал ещё пару лет назад - в день свадьбы, презентовав скопившиеся рисунки моей физиономии в небольшом видео для тебя. И что в итоге, солнце моё? Твоя подруга говорила мне, что ты смеялась, когда уходила от них. И, наверное, ты, как всегда, взяла себе кофе из того МакДака. Проследовала с ним мимо парковки, пересекла дорогу на зеленый свет светофора, скользнула в двери метро некогда своей станции. Купила жетон и спустилась вниз. Дождалась поезд и на одной из ускользающих станций написала мне "Скоро буду, ты едешь?" А я тогда только заканчивал всё. И выходил, даже не торопясь, спокойно пропуская вперёд ту самую некогда единственную работницу отдела кадров, которая когда-то смотрела на меня с осуждением и в тот декабрь думала искать другую работу. Я сел в машину, даже выждал минут десять, прогревая двигатель. И не торопясь двинулся к тебе навстречу. Это был всего лишь вечер. Обычный загруженный трафик, мне так казалось. Всё, что мне было нужно, - это доехать и успеть, и только проезжая последний квартал я понял, что что-то не так. Что-то было точно не так, Рушу... всё словно замерло, все машины встали, будто не понимая и не помня, куда они следуют. Я оглядывался по сторонам и не понимал, почему люди бросали машины прямо посреди полосы и убегали в толпу, совершенно непохожую на обычный вечерний час пик. Сквозь спины меня пугали очертания, некогда бывшие входом - стёкла успели разлететься на части, мелькая кровью на чуждых лицах, и двери выкорчевало черной полосой нагара, пыли и пепла. Спустя пару моих попыток найти парковочное место приближающаяся сзади сирена поставила точку. Скорая встала прямо за моей машиной и из неё вырвались доктор с санитаром, но не успели они даже протиснуться в ряды оцепенивших, как сирены начали петь отовсюду. Мне стало ужасно страшно, Рушана. И больно дышать даже на расстоянии. Я уже понял, что с тобой что-то произошло. Первым делом, выбравшись из машины, оставленной на аварийке, набрал твой номер. Номер, оказавшийся вне зоны действия сети. Вне зоны, Рушу. Когда передо мной начал кто-то кричать, когда мне пришлось расталкивать замороженных зевак, перешептывающихся о чём-то, когда кто-то в форме уже преграждал вход, запрещая простым смертным приближаться. Не запрещался только выход, Рушу. Но из него почему-то никто не выходил. И именно с тем суровым мужиком из органов мне пришлось говорить, доказывая, что ты, моя жена, точно осталась там. Меня касались брошенные кем-то фразы, оплетая гарью, пеплом и сыростью. Я не хотел их слышать, чувствовать, но там было одно словосочетание, ужасно устрашающее. "Террористический акт" Только как? Сколько раз я слышал, что это самое безопасное место чуть ли не в мире? Почему именно ты оказалась в том вагоне? На той станции. В тот день. В тот час. В ту минуту. И почему именно я не пресёк эту игру раньше, позволив какому-то мальчишке в чёрной куртке с чёрным рюкзаком и с помутнённым сознанием разрушить всё у линии турникета раньше нас? Спустя десять минут и несколько бригад, спустившихся вниз, начали выходить, выносить, появляться носилки. И нас, столпившихся вне, пытались растолкать, загораживая от окровавленных и испуганных лиц, среди которых я не видел тебя. Это было очень страшно, Рушу. Панически... Ужасно страшно. Снова открываю глаза, расслышав, как скрипнула дверь за моей спиной. Это значит только одно - наступило утро. А я так до сих пор ничего не решил. Выдох Паша. Я ненавижу себя. Мне кажется, что всё случилось по моей вине. Что не будь мы вместе, ты бы не оказалась в тот день в этом месте под землёй. Всё чаще и чаще я думаю, что нам не стоило создавать ритуалы, что нам не стоило вообще существовать в этой такой страшной вселенной, в которой, потеряв тебя один раз, сейчас я должен хоть что-то ответить. Твой доктор стоит за моей спиной и, дежурно заполняя карту, снова переспрашивает: — Ну как? Всё обдумали? Он намекает на вчерашний разговор, когда я умолял дать мне ещё эту ночь. Хотя уверен, что ему всё давно очевидно. По анамнезу, тебя привезли с черепно-мозговой и на следующие сутки перевели в искусственную. В момент взрыва ты только ступила на эскалатор и если бы поторопилась, от тебя бы едва ли что-то осталось. Я не знаю, как уцелел вход и сколько этот мальчик унёс с собой жизней, мне до сих пор страшно читать те новости, о которых уже кто-то успел позабыть. Передо мной ты. И ты не хочешь ко мне возвращаться. Точнее... из этой стадии слишком мало шансов выбраться, раздышаться и даже просто снова засуществовать. Мне не оставляют выбора ускользающие от тебя дни и единственное, что сейчас ждут от меня, твоего единственного родственника, это разрешение снизить препараты в твоей крови и дать тебе последнюю возможность, если ты ещё хоть что-нибудь чувствуешь. Вместо ответа, я просто киваю. Твоё тело, лежащее передо мной, дежурно осматривает зашедшая медсестра. Её за что-то журит тот, кому я обязан за эти дни, но я не хочу их сейчас слышать. Что будет, если ты решишь уйти, Рушу, когда последняя капля сильнейших подавляющих перестанет действовать? Что мне делать тогда, солнце моё? — Тогда вам лучше выйти, Павел. Как на посте подпишите документы, можете ехать домой. Правда? Как заставить себя двинуться от тебя? — Я могу остаться? Врач хмыкает, явно мотая головой. И зачем-то повторяет то, что я уже понял. — Даже в случае, если пациент раздышится, не факт, что очнётся, Вы же понимаете? Я же понимаю! Прошу их дать мне ещё десять минут. Зачем-то дожидаюсь, когда за белыми халатами закроется дверь и заставляю себя через боль сделать шаг, посмотрев на твоё лицо. Ты успела похудеть, Рушана. И черты стали намного острее, меня это ужасно пугает, если бы только знала... Где-то две недели назад я обещал себе, что мы со всем справимся. Так вот, я не справляюсь. Падаю рядом, касаюсь лбом твоей бледной руки, прикусываю губы и пытаюсь молить всех, кого ещё помню. Ты мне нужна, Рушана. Ты мне очень нужна, пожалуйста... я буду верить во что захочешь, только дай себе шанс, прошу тебя. Прошу, не заставляй меня пережить твоё сердце, которое навсегда остановится. Прошу, не дай мне тебя пережить. Пожалуйста, только не в этой жизни. *** От резкого звука телефонного звонка стукаюсь рукой о стекло и тут же прихожу в себя. Пытаясь проморгаться и понять, сколько так проспал в салоне нашей машины под окнами больницы, принимаю вызов, еле выговаривая и щурясь от палящего солнца. Где-то пару месяцев назад ты повесила на зеркало заднего вида ароматического зайчика и сейчас он дрожит, слыша мой голос. — Да... Я касаюсь лбом руля, пытаясь распознать сквозь шум в голове голос одной из медсестёр. — Павел Арсеньевич, мы будем Вас ждать. — Она дышит? - Врываюсь до возможных гудков. — Я не могу Вам по телефону, - оправдывается девушка, которую я начинаю смутно вспоминать. Кажется, ты успела всем запомниться. И кажется, я сейчас повторю: — Рушана дышит? — Да дышит, дышит, - пробурчав, выдыхает в трубку та, которую не раз из-за нас отчитывали, тут же сбрасывая вызов. Тук. Вдох. Тук. Выдох... Ты дышишь... моя Рушу, сама... дышишь. Я тебя... люблю. Конец