– А вам не повезло в жизни, – разочарованно констатировал Платон. – Вы, Савелий, либо не встречали хороших людей, либо сильно обожглись. Знаете, мы все хотим иметь прекрасных друзей, но не умеем дружить сами. Они вот так должны упасть к нам на голову и дружить с такими интересными людьми, как мы, именно так нам мечтается, потому что мы замечательные. Не прилагая к процессу никаких усилий, просто наслаждаясь дружбой. Как ни странно звучит, но так не бывает. Дружба – дело сугубо личное и двустороннее. Дружбу надо заслужить. Мы с Павлом в раннем детстве заключили джентльменское соглашение и поняли, что это и есть дружба. Когда ты принимаешь человека любым, с его подлостями и широтой души. Когда-то меня с моей подлостью принял Павел. – Соглашение, – усмехнулся Янис, оглядываясь вокруг. – А вам не кажется, что это та же схема, что и я описал? Вы договорились, вы заключили договор и придерживаетесь номинально установленных правил. – Это все лирика, – перебил его Платон, меняя тему, и Янис понял, что оказался прав. – Я не просто так вышел в сад, покурить я мог и дома, а сделал я это, чтобы дать вам важное знание: за Киру я убью. Ты можешь мне не верить, да и очень хочется, чтобы ты, Савелий, не решил проверять мои возможности. Просто прими как истину эти слова: обидишь крестницу – дело будешь иметь со мной. – Да я и не собирался, – растерялся от внезапных железных нот в голосе Янис. – Ну вот и замечательно, – снова дружелюбно улыбнулся Платон. – У тебя лицо какое-то знакомое, – вдруг сказал он, вглядываясь в обожженное лицо Яниса, которое уже стало облазить пластами. Ему не помогли ни кремы, которые он купил сегодня в магазине, ни сметана, которой Кира пыталась его намазать сразу после их приезда. – Как твоя фамилия? Последний вопрос не просто поставил в тупик, а ввел в ступор молодого человека. Потому что он не знал фамилию мужчины, чью роль играл. Это был провал и так очень шаткого плана, в который его насильно втянули две подруги. – Я-я-я-я… – Янис не знал, что говорить. – Ой, прости, – вдруг вполне дружелюбно ответил Платон, похлопав его по плечу, – я не знал, что у тебя заикание распространяется не только на имя, но и на фамилию. Прости, не напрягайся, пошли в дом. Выдохнув, Янис молча пошел за Платоном по узкой тропинке. Было как-то кстати сгоревшее сегодня лицо, его невыспавшиеся глаза и не свойственный ему стиль одежды, которую он так отчаянно подбирал. Возможно даже, его не узнают, надо только поинтересоваться фамилией своего прототипа, чтобы не попасться так глупо. Сейчас Янису нравилось, что судьба втянула его в это приключение. Оно казалось не страшным, но занимательным, поднимающим адреналин, а этого так в последнее время не хватало в жизни. А еще придавало пикантности, что эти люди, никто из них не знал, кто он, и Янис мог почувствовать себя свободно, а главное, понимать, что все их действия и поступки по отношению к нему честны. * * * Айгуль вела Петьку в комнату, чтобы уложить до ужина в кровать и успеть на торжество. Ей достался лучший ребенок в мире. Ужин был назначен на восемь вечера, и хоть Петенька засыпал только в девять, она могла спокойно оставить его в кровати с торшером и красочной книжкой про животных. Девушка была уверена, что спокойный малыш, который был послан ей в награду, часок посмотрит картинки и уснет, подвернув под себя одеяло. Вообще, Петька для своих четырех с половиной лет был очень самостоятельным и рассудительным. «Наверное, он в мою маму», – думала Айгуль. Она никогда не видела ее и все лучшее, что находила в себе и сыне, приписывала ей. – Мамочка, а мы завтра пойдем смотреть попугая? – спрашивал ее Петька, поднимаясь по лестнице. Им выделили комнату на третьем этаже в самом углу у выхода на чердак. – Конечно, – отвечала Айгуль отстраненно. – А он не улетит в Африку? – спрашивал сын. – Нет, сынок, он здесь живет. В этот момент, уже подойдя к своей двери, Айгуль услышала в соседней комнате пение под гитару. Оно было настолько честное, настолько болезненное, что, казалось, рвало сердце своей исполнительнице. – Иди, сынок, почисти зубы, а я сейчас приду, – сказала она и зашла в приоткрытую соседнюю дверь. На террасе в плетеном кресле сидела Нора и, ловко перебирая пальцами, пела: – Подарю сердце поношенно, Не за деньги, отдам просто так, Хоть совсем молодо, да изношено, Но для сердца ведь это пустяк? Только были бы руки хорошие, Чтобы сердце нежно несли, Ведь оно на сто ниток заштопано — Так предательства довели. Сердце сильно рвалось от отчаянья, Жалость жилы тянула с него, Его больно роняли нечаянно, А поднять не нашлось никого. Подарю сердце поношенно, Не за деньги, отдам просто так. Оно очень к любви расположено, Жаль, не ценится это никак. Закончив, Нора подняла лицо. Оно было заплаканным, а глаза припухшими. – Тетя Нора, – сказала Айгуль удивленно, – что случилось? Я не знала, что вы можете так петь, – брякнула она первое, что пришло в голову. Та зло ухмыльнулась и, предлагая племяннице пройти, сказала: – Во-первых, Нора, а во-вторых, ты многого не знаешь про нашу семью, слишком поздно ты к нам присоединилась. – Ну да, в восемнадцать я только познакомилась со всеми вами, но мне кажется, что прошло уже сто лет с той моей казахской сытой жизни. – Сытой, но тюремной, – жестоко поправила Нора. – Да, тюремной, – согласилась Айгуль. – Но знаешь, что самое обидное? Я прожила с ними восемнадцать лет, а они вычеркнули меня из своей жизни, словно и не было. Ладно дед, но бабушка и тетки… Там потеряла родных и здесь не сблизилась, вот с Глебом, Златой и Кирой я так и не сдружилась. – Двоюродные могут сдружиться только в детстве. Вот если бы ты ела вместе с ними булки, которые шикарно пекла моя мама, что, кстати, не отменяло того, что она была лучшим адвокатом столицы… Так вот, если бы ты делила адвокатские кулинарные изыски на кухне, то тогда даже через годы и расстояния вы были бы родными людьми. Людей объединяют воспоминания, а когда это еще и детские воспоминания, то это вообще железобетонный клей. – Нора, ты плакала? – спросила Айгуль на свою тетку, по сути, не плохую, а попросту несчастную женщину. – Все нормально, так бывает, – усмехнулась она, стараясь не выдать дрожи в голосе. – Этот маленький гаденыш пожалеет, очень горько пожалеет об этом. – Ты рассталась с Ники? – удивилась Айгуль, распахнув свои миндалевидные глаза, доставшиеся ей от отца. Вкупе с ее азиатской внешностью это создавало неимоверный эффект. – Он расстался со мной, – усмехнулась Нора. – Я бы еще немного с ним протянула. Потому как человек не должен быть один – мы, люди, стадные животные и поодиночке начинаем дряхлеть. – Как так? – было видно, что Айгуль находится в замешательстве. – Вот так. Буду искать себе нового Ники, помоложе и поспокойнее, – вновь усмехнулась Нора, прикуривая очередную сигарету и наливая в бокал вина. – Мне не жалко времени, которое я на него потратила, я была счастлива. Вот ты почему одна – это правда вопрос, – сменив тему, поинтересовалась она у племянницы. – Молодая, красивая, да, ребенок, но Петька уже большой и не мешает личной жизни. Я нашла своего француза, когда Глебу было шесть лет, в семь уже оставила его со своими родителями и улетела в Париж. Да, дети – это прекрасно, я понимаю, но они вырастают и уходят в свою жизнь, забывая про тебя, да, звонят раз в день, но это самые приличные, остальные раз в месяц. И все твои жертвы они не вспомнят, не оценят, а наоборот, тяготясь твоей персоной, скажут: «Ты почему не устраивала свою личную жизнь?» И вот ты уже сидишь одна в квартире и думаешь: а зачем я отказалась от того или другого предложения. Да, Франция для меня была недолгой, но определила мою жизнь, и я очень рада, что не повелась на уговоры своей матери и не осталась в Москве с Глебом. Поэтому тебе надо продолжать жить, влюбляться, расставаться, а с Петькой и Лев, если что, поживет. Я думаю, он только счастлив будет. Так почему ты одна? – Да как-то не случилось, – смутилась Айгуль, что на нее было непохоже, девушка была дерзкой и очень часто говорила людям, и родственникам в том числе, то, что о них думает. – Сегодня вечером на ужине будет свидетель со стороны жениха, такой классный парень, Артем, он уже приходил к нам. По мне, так он лучше нашего Бычка в сто раз. Все при нем – и красота, и какая-то врожденная интеллигентность. Насколько я поняла, у мальчика даже есть деньги, правда, родительские, но в вашем возрасте это не имеет значения. Присмотрись к нему. – Обязательно, – как-то легко согласилась Айгуль и встала. – Я пойду, мне надо Петьку уложить, ужин скоро. – Присмотрись к Артему! – уже вслед кричала ей Нора. – Иначе к нему присмотрюсь я. Но Айгуль уже не слушала тетку, в ее голове стучала лишь одна неприятная мысль: Ники бросает Нору, как так-то. Про предложенного жениха она предпочла забыть. * * * Ники ненавидел всю эту гнилую семейку. Он был уверен, она полна всяких грязных тайн, копни их только глубже, но на поверхности было сплошное чванство и высокомерие. Вынужденные родственники так и не приняли Николая, постоянно смотря на него свысока, словно они люди первого сорта, а он попал в эту высшую лигу по какой-то неимоверной случайности. На сто раз обсуждалось его образование, вернее, его полное отсутствие, неумение есть за столом и правила этикета. Ники сначала очень старался стать таким же, как они, усердно учил ударения в словах и как складывать вилки после еды, но как он ни пытался, ничего не получалось. Вернее, вилки-то он начал складывать как надо, да и когда говорить «одевать», а когда «надевать», быстро выучил, вот только родственники не спешили сменить тон с высокомерного на дружелюбный. И вот тогда он их всех возненавидел. Первым в этом списке, конечно, был его пасынок Глеб. В связи с тем, что им приходилось часто общаться и разница в возрасте была минимальна, Глеб насмехался над ним больше всех. Мальчик-мажор, выросший в роскоши и воспитывающийся бабушкой и дедушкой адвокатами, он имел хорошее воспитание и не имел ни к кому уважения. Мать для него была не авторитет, и поэтому ее настоятельные просьбы не насмехаться над Ники не имели на самовлюбленного отпрыска никакого действия. Конечно, Ники отомстил ему, уговорив Нору в восемнадцать лет сына обрезать ему все обеспечение под благородным предлогом воспитания мужчины, но каждое едкое слово, сказанное этим мажором, до сих пор стояло у Николая в голове. На втором месте был старший братец супруги Павел Петрович, заносчивый тип, решивший, что после смерти родителей он теперь глава семьи и на этом основании может лезть своим огромным носом во все вопросы, даже его не касающиеся. Он был не только высокомерным, но и тираном, которому непременно нужно, чтобы все происходило по его. И вот надо было сегодня Николаю, прогуливающемуся у моря и для удобства спустившемуся на каменистый берег, подслушать их разговор. Разговор двух самых ярых его противников. Сейчас он находился в украшенном для ужина зале и не мог сдержать эмоций, ему начало фартить, страшно фартить. На радостях он даже раньше времени разорвал с Норой. Сегодня самый счастливый день в его жизни, небеса благосклонны к Николаю и дают ему даже больше, чем он просил. Как он и рассчитывал, Глеб пришел на ужин раньше Норы, которая меняла макияж после серьезного разговора. Чересчур взволнованная Ольга, самое лучшее, что было в семье Гусей, по мнению Николая, указала Глебу на столик, где уже сидел Ники. – А ты что такой счастливый? – с ходу начал хамить пасынок. – Опять маман довел? Молодец, ты стал в этом профессионал. – Ты, сынок, тоже повзрослел, научился деньги добывать. Не хочешь поделиться с папочкой? – сказал Ники, наблюдая побелевшее лицо Глеба.