Разверзошасѧ вси источницы бездны, и хляѧби небесныяѧ отверзошасяѧ Книга Бытия 7:11 Пролог В тайге земляки величали его данным при рождении именем Лючеткан. В официальных же бумагах Империи он числился Иваном Потаповым. У большинства оленеводов в лесах близ речки Чуни двойные имена. Так ведь никому это не мешает… В дремучей, таинственной и неприветливой сибирской глуши к русским прозвищам относились с покорным уважением, но меж собой использовали имена исконные, упругие, как ветви лиственницы. На этом, впрочем, «раздвоение» Лючеткана не заканчивалось. Жителю столицы или даже самому захудалому красноярскому обывателю бытие его могло показаться сущей каторгой. А в полупервобытном обществе неизбалованных комфортом и праздностью оленеводов Тунгуски Лючеткан слыл счастливчиком. А как же? Олени есть, припасы не иссякают, жена покладистая, да к тому же еще и красавица, каких поискать, дети бойкие, все как на подбор щекастые и аж светятся здоровьем. Живет семья в добром чуме, крепком, основательном. Внутри чум уютный и теплый в любое время года. Приходит домой Лючеткан, а там всегда пахнет вкусной едой и жена ждет. Хорошо. Опять же, врагов никаких нет на многие тысячи переходов. Все, что было у него в доме, Лючеткан-Иван заработал собственным горбом. Трудился от зари и до темна круглый год, без выходных, отпусков, званых ужинов, развлечений, поездок на воды… Ходил по грибы да на охоту. Одной белки добывал штук триста каждую осень. И дружно с женой строил хозяйство. Соседи, бывало, даже завидовали, но не зло, потому что хорошие люди вокруг, незлобивые, к тому же сами все работящие. Недалеко от чума Лючеткана, у реки Тэтэрэ, жил мудрый старик по имени Онкоуль. Говорили, будто Онкоуль — шаман. Вряд ли. Хотя заклинаниями людей лечил — это было. А еще… посмотрит человеку в глаза — и словно все про него сразу знает: и в прошлое глядит, как в воду, и будущее видит. Лючеткан, когда по тайге бродил по своим делам, жилище Онкоуля обходил стороной: во-первых, был он грамотный — умел читать и писать и в разные дедовские сказки учился не верить, во-вторых, боязно было слегка. А вдруг правда все, что говорят люди про Онкоуля? Заглянет такой старик тебе в душу, а там вдруг тьма кромешная, смерть скорая. Ужас. Но от своей доли не сбежать: все-таки пересеклись однажды их дорожки. И тут старик вдруг возьми да и скажи ему: — Ты, Лючеткан, праведно живешь, хорошо… Но этим летом великий Агды не пощадит никого. Прошу тебя, уводи оленей, уводи жену и детей. Сойдет с Сахарной Головы огонь, молнии убивать будут, кончать скот, лабазы и людей портить. Времени у тебя совсем почти нет — всего три дня и три ночи. Собирайся и уходи. Нехорошее место. Нельзя оставаться. Нельзя… Лючеткану, ясное дело, неприятно было слышать такое пророчество. Он даже оробел поначалу. Но потом взял себя в руки, посмеялся над стариком от души, плюнул через плечо три раза, как учил один русский ученый со смешной птичьей фамилией, да и потопал домой, преисполненный гордости от собственной маленькой победы над мракобесием. Лючеткан тянулся к «цивилизации», грамоте и всеми силами старался побороть внутри себя веру в приметы и сверхъестественные силы. Но в тот раз надо было ему прислушаться к пророчеству старика… Ровно через три дня, поутру, часу в седьмом, когда вся семья его еще спала, чум буквально воспарил над землей, а вместе с ним и все люди. Раздался трескучий гром, а потом еще два или три раскатистых удара оглушили тайгу… Лючеткан больно ушибся при падении, потерял сознание и долго лежал без памяти. Очнувшись, возликовал, что все живы. Тут люди потихоньку выползли из-под шкур и узрели ужасающую картину: лес приник к земле, обезумев, галопом носились олени, зарево пожара разгоралось за холмами и слышался страшный, незнакомый шум, будто десять тысяч волчиц завыли хором. Люди задыхались от жара, копоти и пыли. А еще было у них на душе как-то неуютно, нехорошо было… «Нехорошее место. Нельзя оставаться…» — звучал в голове Лючеткана голос старика Онкоуля. Прав оказался шаман. На соседнем хребте что-то вспыхнуло, взмыл ввысь столб из пыли и огня, раздвоился, словно вилы, гигантскими огненными штырями и исчез. А по тайге стал гулять ветер такой страшной силы, что выкорчеванные из земли с корнями деревья летали по небу. Когда дым рассеялся, небо вдруг осветилось ярко, как в грозу, но грома никакого не было. Лючеткану показалось, что он увидел молнию, ушедшую от земли к небу. В другой раз оленевод подивился бы такому чуду, а в ту секунду отвернулся, оглядел разоренное хозяйство и в досаде погрозил кому-то невидимому кулаком. Настала пора горевать и плакать, ведь все добро, что нажила за многие годы его семья прилежным трудом, пошло прахом. И некого было в том винить. Много дней спустя оленеводы, оправившись от потерь, делились рассказами о сошествии на землю бога Агды, сокрушались о безвозвратно потерянном имуществе, жалели оленей и лес, который почитали за живой организм и любили как кормильца. Отправившись однажды на промысел белки, Лючеткан обнаружил на склоне хребта Лакура борозду, глубокую как овраг. Борозда заканчивалась большой ямой, уже прилично заросшей. Местные жители прозвали борозду «сухой речкой». Место было нечистое — так говорили люди, сторонясь таежной ямы, и только один Лючеткан, втайне от родных, стал часто сюда приходить. Иногда возвращался домой не с пустыми руками. Приносил в чум куски обгоревшего дерева и камни. Многие уже стали опасаться, не тронулся ли он умом, а ему хоть бы что: знай сидит себе часами без всякого дела на краю «сухой речки» и ни на какие разговоры и намеки внимания не обращает. Сидя так в одиночестве, Лючеткан подолгу глядел в небо. Наверное, искал там ответы на свой единственный вопрос: что же такое упало оттуда и, главное, для чего? Теперь он часто вспоминал старика, предсказавшего беду в тайге. Того, кстати, так с тех пор никто больше не видел. Не иначе, сгинул Онкоуль в огне. Отчего только сам не ушел из тайги, если знал про намерения великого и страшного бога Агды? Спустя девятнадцать лет после этих событий Лючеткан, будучи по делам на станции Тайшет, купил газету «Красноярский рабочий». Читая по слогам, он сумел вникнуть в общую суть написанного, но не стал утруждать себя догадками о значении заумных терминов. Мудрость, пришедшая к Лючеткану с годами, подсказывала ему, что никакой «Красноярский рабочий» не способен объяснить, зачем это Агды жег тайгу и убивал людей и животных. «17 июля 1908 года, — писала газета, — карандаш иркутского сейсмографа неожиданно прыгнул вверх, черкнул несколько раз и вновь ровно и монотонно продолжил свою работу… На станции по карте определили падение постороннего тела на землю. По мнению некоторых ученых… размеры метеорита должны быть не менее знаменитого Аризонского “Каньон Дьябло”, вес которого определяется в 400 тысяч тонн. Представьте себе массу в 25 миллионов пудов, ударяющуюся о землю со скоростью не менее 12 километров в секунду. От большого города в один миг не осталось бы следа…» Автор статьи Д. Пель как в воду глядел. Жертвой «метеорита» (а речь в статье шла именно о Тунгусском метеорите) и правда мог стать находящийся на той же широте большой город под названием Санкт-Петербург. От атаки из космоса его спасло пространство и время — всего каких-то четыре часа вращения Земли. То ли случай, то ли промысел Божий сохранил десятки тысяч жизней в колыбели будущей революции, но отчего-то не уберег Россию от катастрофы, имя которой — Гражданская война, что идет на нашей земле и по сей день, то затухая, то разгораясь снова ярким пламенем. Прошло долгих сто лет, прежде чем человек сумел отыскать объяснение этой причуде Вселенной. Глава первая Антон бодро вскочил с постели на рассвете. От такой резвости его, словно легкую лодочку у морского причала, качнуло, но он устоял на ногах — уже проснувшийся окончательно, преисполненный гордости за собственные силу воли и дисциплинированность. Антон умылся, почистил зубы, потом взял бритвенный станок, покрутил в руке, размышляя, стоит ли пустить его в дело. Решил, что не стоит, ведь байкеру бриться необязательно, и с любовью и трепетом взглянул на мотоциклетные «доспехи». Разогрев вчерашний кофе, наполнил им кружку с изображением мюнхенской ратуши, подошел к окну и тяжело вздохнул. Было от чего: погода испортилась, порывистый ветер проносил над городом грозные серые облака, бесцеремонно трепал ветки тополей, завывал в стояках, метался по переулкам между домов. В общем, первое в этом году летнее утро оказалось неприветливым, холодным и угнетающим. Завтрашний день Антон заблаговременно выбрал для того, чтобы отправиться с компанией любителей двухколесных чудес техники в увлекательный пробег, посвященный открытию мотоциклетного сезона. «Ну, здравствуй, “король — оранжевое лето”», — невесело подумал Антон, стоя у окна с дымящейся кружкой в руках. Он включил телевизор, нашел канал прогноза погоды. Афины, Антверпен… Абакан, Воронеж… Мюнхен… Мюнхен этот день порадовал теплом и солнцем — днем обещали аж целых плюс 26 градусов. Где-то там, недалеко от столицы Баварии, в этот самый час видел свои немецкие сны его товарищ Ральф Мюллер. Наверняка спал в обнимку с пышной бюргершей Бриттой, служащей мюнхенской радиостанции «Энерджи». Ральф женился на ней полгода назад. Антон улыбнулся, вспомнив свадьбу, которую играли в Ландсхуте, арендовав на целый день знаменитый биргартен на Изаре. Съехавшиеся на торжество гости несколько часов чинно беседовали, держа в руках бокалы с вином и шампанским. С наступлением вечера стали пить смелее. В целом на немецкой свадьбе было достаточно весело… Правда, Бритта после этого веселья Антона невзлюбила, посчитав (и небезосновательно), что русский дурно влияет на ее супруга. Немка была лет на пятнадцать моложе Ральфа, симпатичная, и потому частенько пребывала «в образе». Об этом в порыве откровенности поведал Антону сам счастливый новобрачный, когда друзья уединились на полчаса в баре близлежащего отеля «Кайзерхоф», чтобы предаться воспоминаниям о недавних подвигах. Оказалось, Бритта решила перевоспитать Ральфа, то есть во что бы то ни стало отучить его от опасных дикарских привычек, приобретенных им во время поездок в Россию. И вот тут, будто специально в пику ее затее, беседа старых друзей затянулась. Ральфа повсюду искали, невеста переживала. Ну, а как нашли, то было проще простого всю вину свалить на русского. На то они и живут на белом свете, эти русские, чтобы на них вину сваливать. С тех пор друзья не виделись, Ральф даже перестал звонить. Электронную почту Антон не любил, считая ее разновидностью тяжелого наркотика и уделом ленивых и малодушных. В этом его взгляды полностью совпадали с позицией Александра Валентиновича Тихонова. Однажды Тихонов помог Антону выпутаться из весьма опасной ситуации, в которую тот попал по собственной доброте и любознательности, и с тех пор взял над Антоном шефство. Боевой офицер на пенсии, имеющий по этой причине избыток свободного времени, упорно снабжал Антона научноизыскательскими книжками малоизвестных авторов, напичканными гипотезами и догадками. Тем самым он укреплял в Антоне стремление к раскрытию тайн и развивал в нем способности смело и нестандартно мыслить. Александру Валентиновичу роль учителя нравилась — он и раньше, во времена службы на благо Советской Родины, был для подчиненных больше отцом родным, чем начальником. К тому же Тихонов недавно потерял старого друга и боевого товарища… Минуло три месяца с тех пор, как этот мир покинул Карен Федорович Погоний, полковник ФСБ, суперспециалист по обработке и систематизации самой невероятной информации, в том числе связанной с историей оккультных наук. Погоний совсем немного не дожил до заслуженной и почетной пенсии. Антон поехал на похороны вместе с Тихоновым. На Хованское кладбище, занимающее огромную территорию вблизи московской кольцевой дороги между Киевским и Калужским шоссе, пришло не меньше двухсот бывших коллег Погония. Взвод курсантов произвел салют, оркестр сыграл гимн России на мотив гимна СССР. На поминках в бывшей столовой ЦК ВЛКСМ в Китайгородском проезде говорились речи. Действующие чекисты серьезно и много пили за покойного сослуживца, делая вид, будто не пьянеют. Отставные же, лишь пригубив, расслаблялись и даже позволяли себе шутить и смеяться. Антону и Александру Валентиновичу одновременно стало как-то неуютно на этом торжестве жизни над смертью, и они покинули поминки, решив посетить былинную пирожковую, что близ Архитектурного института. К глубокому разочарованию Александра Валентиновича, оказалось, что на месте легендарного места отдыха советских людей теперь открыли тривиальное современное кафе, коих в Москве сотни. Александр Валентинович обругал коррумпированных столичных чиновников очень обидными словами, послал куда подальше всех власть имущих, предложил Антону купить в ближайшей «стекляшке» бутылку водки и отправиться на бульвар. Помянув друга и товарища, они сидели на скамейке и молчали. Александр Валентинович поминутно вздыхал. Антону под влиянием водки хотелось новых подвигов. Он пил и вспоминал… как познакомился с Кареном Федоровичем, Ральфом Мюллером, Ритой… Казалось, это было вчера. Хотя прошел уже год. Пережитые год назад испытания неожиданным образом повлияли на характер и сферу интересов Антона Ушакова. Он обнаружил в себе еще большую любовь к истории, обществоведению и немножко к философии. На почве чего сначала скупил всю популярную литературу в магазинах, потом прошелся по библиотечным полкам и, наконец, добрался до архивов. Вдохновения ради в свободное от борьбы за денежные знаки время Антон пересмотрел все фильмы про доктора Индиану Джонса. Но главное, расширил круг общения. Среди новых знакомых нашлись очень талантливые историки и не признанные в широких кругах публицисты. Они могли похвастаться энциклопедическими знаниями и выдающимися, без преувеличения, заслугами перед отечественной наукой. При этом их материальное положение оставалось достаточно скромным даже с точки зрения работников метлы и скребка из солнечных и некогда братских нам республик Средней Азии, приводящих в порядок улицы Москвы. Первое время он со свойственными ему впечатлительностью и широтой души, восхищаясь интеллектуальным уровнем и гражданским мужеством новых друзей, кормил и поил их, попутно впитывая передовые знания и информацию. Те охотно шли на контакт, хотя, с их профессиональной точки зрения, Антон являл собой образчик классического недоучки, невежды, способного заработать на непредвзятом экзамене по любой гуманитарной дисциплине лишь твердую «пару», если не «кол». Зато он был полной противоположностью всем встречавшимся им доселе «новым русским», к тому же помогал материально, ничего не требуя взамен, восхищался ими чуть ли не поминутно, а это льстило. Ну, а кто не любит лесть? В какой-то момент Антону надоели эти бесполезные обеды и ужины. Да и, по правде говоря, стали они выходить в копеечку, ведь званые гости со временем отбросили всякую скромность при выборе блюд и напитков и прекратили смущаться, узнавая цену того или иного кушанья. Во время очередной неформальной посиделки Антон поинтересовался, не пора ли ему принять участие в каком-нибудь интересном эксперименте или историческом исследовании либо, на худой конец, в секретных археологических раскопках. Однако конкретных предложений так и не дождался. Одновременно Антон увлекся горными лыжами, каждый выходной ездил в Подмосковье кататься по искусственному склону. Да и на самолетах летать ему пока еще не наскучило. На все это уходило немало денег, но Антон всякий раз сдавался перед жаждой новой порции адреналина. Таким адреналином были и мотоциклетные пробеги. Антон с нетерпением ждал завтрашнего дня, чтобы в реве мотоциклетного мотора в байкерской компании убежать от серых будней. Плохая погода превращала выезд в полнейшую авантюру, зато давала выход энергии. Накануне запланированного мотоприключения Александр Валентинович решил свести Антона с неким профессором Плукшиным. По его мнению, знакомство с ученым чрезвычайно полезно и интересно для Антона. Он даже голос понижал, лишь только начинал говорить о Плукшине. Определенно, Тихонов считал его гением, хотя и предупреждал о возможных странностях в поведении профессора. — Это то, что тебе нужно, — напутствовал он Антона. — Ты без ума от мистерий, а Плукшину, хоть он и читает лекции, в последнее время не хватает внимательных ушей. Вот увидишь, эта встреча принесет тебе массу интересных впечатлений. Ты мне еще спасибо скажешь за это знакомство. Глава вторая — Ничего и никогда у нас не делается до конца и по правилам. Можно тысячу трудов состряпать на тему стереотипного восприятия русских людей иностранцами, спорить до хрипоты, таскать друг друга за волосы, у кого они есть, или за бороды, но истина от этого не переменится. Эх, товарищи-господа, до чего же обидно бывает, когда вот так: идем дорогой верной, а дойти до развилки с автобаном, ведущим прямиком в светлое завтра, не хватает ничтожных метров! Глупо… Эх, как же глупо! В 1991 году дело не довершили, испугались снова рушить старый мир и строить новый. Да и не надо было ничего разрушать, ведь и так все само собой рассыпалось в прах. Только в головах создали путаницу, а официального выхода, так сказать, ей не дали. У нас ведь как получается: пока наш человек в газете не увидит крупными буквами… нынче, конечно, по телевизору пока не услышит объяснение, выданное уверенным, санкционированным на самом высоком уровне тоном, о том, что есть белое, а что — черное, пока не поставят за него, где положено, точки и кавычки, он будет терзаем сомнениями. И от этого не пойдет вперед, не переплывет океаны, чтобы открыть новые счастливые земли, скорее, захочет вернуться в прошлое, пусть не самое лучшее, но предсказуемое, социально защищенное, нудное, но стабильное и понятное…