— Не сказал. — Кого они ловят-то? — Не сообщил. Он обещал помочь найти Веронику и взял с меня слово, что я о нем никому не скажу. — Что значит — взял? Вы бы не давали! — Борис, в Интерполе работают серьезные люди. Мы ко всем этим событиям имеем косвенное отношение. Если бы не глупость Вероники, мы бы вообще об этом ничего не знали. А для Сержио — это работа. Они ловят убийц, бандитов и наркоторговцев. Это отчаянные люди. Как я могла не дать ему слово? — Она передохнула и добавила: — Тем более что я его уже нарушила. — Вы когда ему все рассказали? — Вчера. — И есть какой-нибудь навар? — Его телефон не отвечает. Молчит, как глухой. Раньше, еще цифры не до конца наберу, Сержио уже откликается. А сейчас он, видимо… — Жизнью рискует, — злобно перебил ее Борис. Только дома Борис сообразил, что так и ничего не сказал Яне о Димаре с Ордынки с его глупым шантажом. Не сказал и правильно сделал. «Жизнью он рискует, малосольный огурец! Незаменимый борец с преступностью! Супермен хренов! А куры строить нашим бабам тоже входит в джентльменский набор?» — и, не находя далее слов для выражения негодования, он показал в окно полновесную фигу. Сумрак ночи подсказал ему решение. Он тотчас же схватил телефон. — Кирюх, ты? Тащи завтра вечером к себе этого Димаря с его наработками. Что значит — не пойдет! Я его силой приведу. Будем все вместе ломать диск. 23 Обычная наша жизнь, образно говоря, есть заросший тиной пруд. Существуем себе тихо, плаваем в непроточной воде, барахтаемся в ней, выставляя миру перепуганные лица, а потом вдруг все вспучится, забурлит, и понесет нас поток в неизветстном направлении. Я уже третий день у Яны, о Веронике никаких вестей, Барсик со мной, куда же я без Барсика. Что делать в этой ситуации, как не сойти с ума? Одна надежда — жизнь подскажет. И она подсказала. Раньше в милицию вызывали повесткой. Здесь же мне позвонили по телефону. Нелюбезный женский голос попросил меня записать, что сегодня в таком-то часу меня ждут в таком-то кабинете такого-то отделения милиции. Три нелепые цифры и адрес. Милиция совершенно чужого, незнакомого мне района. Зачем меня туда вызывают? Я попыталась выяснить это у нелюбезного голоса, но тот отключился. Тогда я еще ничего не знала о походе Желткова к участковому, но и без этого у меня хватило ума предположить, что вызов к милиционерам связан с Вероникой. Может быть, уже где-то обнаружено ее бездыханное тело? Тьфу, тьфу… выкинь этот мотивчик из головы. Он слишком мрачен, и барабаны фальшивят. Приехала. На входе дежурный за стеклянной стойкой, напоминающей сберкассу, выдал уже выписанный на мое имя пропуск. Нашла комнату 26. Крохотная комнатенка, побольше спичечного коробка, поменьше тамбура в вагоне, но уютно. Крашеные стены, в углу шкаф — по виду платяной, два стола, на стене календарь с пейзажами, на окне розовая фиалка в цвету, за стеклами решетки. Я первый раз в милиции по вызову. Не знаю, что я ожидала увидеть, но как-то все это иначе себе представляла. Следователь тут же предложил мне сесть. Он был молод, учтив и корректен, да, именно такие слова пришли на ум, когда я услышала его глуховатый голос, увидела его голову, стриженную ежиком, и голубую полоску застиранного воротничка, выглядывающую из коричневого, домашней вязки свитера. Следователь представился — имя, отчество, фамилия… Все это я немедленно забыла, сохранив только имя — Иван, а лучше сказать — Ванечка, что-то в нем было трогательное. Я ехала ругаться. Какого черта? Если вы вызываете человека, то уделите ему лишнюю минуту, чтобы сообщить — зачем! Если у вас в запасе тяжелое известие, то не надо играть с ним, как с горячей картофелиной. Лучше горькая правда, чем недомолвки и вытягивание жил. Но следователь был учтив, и я приняла правила его игры. Только и позволила себе, что прокричать на придыхании: — Вы меня вызвали из-за тетки? Из-за Вероники Викторовны Желтковой? Она жива? — Надеюсь, — сухо сказал следователь. — Вы ее нашли? — Успокойтесь, пожалуйста. — Ванечка не играл со мной в прятки. — Поступило заявление от гражданина Желткова. Он уже дал показания. Теперь это предстоит делать вам. Расскажите все с самого начала. И не упускайте мелочей. Время у нас есть. Я хотела крикнуть — нет у нас времени, Вероника под топором, а потом вдруг и успокоилась. Более того, я испытала странное облегчение. Как очнувшийся лунатик. Ванечка располагал к себе. В его словах не было истерии, в глазах — дурного блеска. Ну хорошо, пусть он взяточник и все торговые палатки района несут ему мзду, пусть он не борется с наркоторговлей надлежащим способом и потворствует гильдии нищих, он все равно профессионал. Веронику искать больше некому. Он слушал внимательно, не задавал вопросы, не кричал, как Янка: «Мама, ты чистое дитя! У тебя жидкие мозги! Прекрати глупую самодеятельность!», а только деликатно подправлял мой рассказ, не давая чувствам «растекаться по древу». При своих свежих годах он успел столько увидеть лгунов, дураков, хулиганов и преступников, что отвык удивляться, и мне жалко было его за всепонимающий взгляд. Это, оказывается, очень полезно — рассказать все спокойно и подробно. Во-первых, ты начинаешь смотреть на себя со стороны. Потом, ты погружаешься в суть вопроса. В безумной нашей суете я все время болталась на поверхности, житейские волны накатывали, и я все старалась от них укрыться, а здесь вдруг буря как бы улеглась, можно было внимательно рассмотреть и камешки на дне, и куда рыбки плывут, рассмотреть и подумать: а какая у всего этого подоплека, почему так получилось? Мне вдруг самой стало смешно — почему я решила, что моя дочь связана с темным уголовным миром? Вся эта история с конвертом была совершенно чужой, нас она задела только по касательной. Мне захотелось оценить собственное поведение, я оценила, и даже волнующая догадка коснулась души легким крылом: Яна затыкала мне рот и оттесняла от активных действий не потому, что считала меня старой дурой, а просто берегла. Мысль эта мелькнула вчерне, как подстрочник, но я знала, что дома додумаю все набело, и это волновало и успокаивало одновременно. Кто знает, может быть, вообще стоит переосмыслить мое отношение к дочери? Глупая, нигилистическая привычка все время ругать своих детей. Потом Ванечка задал мне несколько вопросов. Его интересовало, где находится книжка, которую Вероника умыкнула (он не сказал — украла, за что я ему очень благодарна) в римском аэропорту. Я честно созналась, что она осталась у Вероники. Еще его интересовал диск и фотографии. На это он тоже получил исчерпывающий ответ. Фотографии мы скопировали, а диск уплыл. Как его скопируешь, если он зашифрованный. Как позднее выяснилось, мои познания в компьютерных играх оставляли желать лучшего. Компьютер замечательно копирует как незашифованные, так и зашифрованные диски. — Вот вам бумага. Подробно напишите мне все, что рассказали. — Господи, но это же целый роман. — Этот жанр нам не подходит ввиду отсутствия времени, — оказывается, Ванечка еще обладал чувством юмора. — На все про все вам сорок минут. Дерзайте. Я уложилась в полчаса. Когда рассказываешь с переживаниями, то действительно долго, а если без гарнира — голый сюжет, то раз-два, и в дамки. — А теперь поехали. — Куда? Во всех кинофильмах свидетелей по делу не пускают дальше комнаты следователя, а Ванечка пустил. Мы поехали с ним на квартиру к Игорю, юдоль плачевную для моей несчастной тетки, а может быть, в логово бандитов. Но последнее я сообразила только в машине и подумала, как он беспечен, этот милиционер. Но, оказывается, мы были не одни. По прибытии в Козихинский переулок мы обнаружили в подъезде еще двух сотрудников милиции. Слесарь домоуправления уже возился с дверным замком. Почему я так стремилась в эту квартиру? Мне казалось, что она хранит какую-то тайну, которую, может быть, рассмотрела Вероника, а если не рассмотрела, то непременно заметит профессионал. Дверь распахнулась, и мы вошли в знакомый коридор. Ни трупов, ни следов борьбы, ни какого-то особого беспорядка. Только на кухне на столе две тарелки с остатками еды — творог ели и, судя по колбасным шкуркам, бутерброды. В кухонных делах Вероника была аккуратисткой, она бы не оставила просто так грязной посуды. Это значит, что увели их из дому во время еды. Но с чего я решила, что их увели силой? Соседка говорила, что они садились в машину добровольно и выглядели вполне веселыми. — Посмотрите вокруг внимательно, — сказал следователь. — Все на месте или чего-нибудь недостает? — Да я была-то в этой комнате всего минут десять, мы на кухне сидели. Это ведь чужой дом. Разве сразу увидишь… — тут я прикусила язык, как я этого сразу не заметила, — компьютера нет. — Ты записывай, записывай, — кивнул Ванечка мужику в милицейской форме. — Та-ак… пойдем дальше. А это что? За диваном на полу в художественном беспорядке валялись Вероникины вещи. Чья-то рука безжалостно выбросила их из черной сумки. Детектив в тонкой обложке, без детективов Вероника не ездила в городском транспорте, какие-то счета, целлофановый пакет, связка ключей на брелке, волосяная щетка, зонт, пакетики удобрений — купила по дороге, косметичка… Ах, моя неунывающая тетка! В свои преклонные лета она возила с собой стертый тюбик губной помады и крем от морщин. Ванечка не поленился открыть косметичку и был немедленно вознагражден судьбой. Кроме упомянутых мелочей здесь же лежала записная книжка… да, да, та самая, которую она украла в римском аэропорту. Следователь тут же занялся ее изучением, а я обнаружила еще что-то — совершенно ненужное, но грустное до слез. Песочные часы. Они стояли на книжной полке, при этом совершенно мимикрировали, они выглядели так, словно вечно жили здесь рядом с книгами по искусству. Как только я взяла этот счетчик времени в руки, то сразу обнаружила, что находка вовсе не так бесполезна, как мне казалось. Под песочными часами лежал крохотный, оторванный от газеты клочок бумаги. Ванечка это тоже заметил и немедленно отнял у меня трофей. — Михай — понимаю, Бирюлево — понимаю. А это что за слово? Сабы… или сады? — Сады, — сказала я уверенно. — Она так пишет букву «д». Их увезли силой. Это точно. По доброй воле Вероника без своей сумки никуда бы не поехала. А записочка — послание мне. Она была уверена, что я буду ее искать. Сыскались и домашние фотографии. Следователь предположил, что худощавый, приятный на вид брюнет и есть хозяин дома. К сожалению, в этом вопросе я не могла быть ему полезна. Несколько фотографий предполагаемого Игоря перекочевали в Иванов карман. Тем временем шел опрос жильцов. Не только соседка напротив видела, как уезжали Надя и Вероника. Со второго этажа мужик за пивом шел. На женщин он, правда, внимания не обратил, но машину рассмотрел до мелочей и номер запомнил. Молодая мать с коляской тоже утверждала, что запомнила номер, и все бы хорошо, но названные номера совпадали только одной цифрой. Был еще третий участник событий, который клялся покойной мамой, что номер джипа был густо заляпан грязью. — Сдается мне, что это дело нам не по зубам, — сказал следователь, размышляя сам с собой. — Вы хотите сказать, что это «глухарь»? Со времен «Ментов» каждый в нашем отечестве знает, что глухарь не есть птица из семейства тетеревиных, а есть нераскрытое, гирей повешенное на крюке правосудия дело. Ванечка не заметил моего сарказма. — Да нет. Просто я думаю, что это не по нашему ведомству. Я думаю, что очень скоро вам придется давать свидетельские показания в другом месте. А пока предупредите вашу дочь, что завтра ее вызовут к нам. Желательно, чтобы она имела при себе фотографии из конверта. 24 — Нет, это возмутительно! — негодовала Яна, сдирая с себя мокрые брюки. — Морда надутая, важная. Он даже вопросы задает в осуждающих тонах. И при этом уверен, что имеет на это право. Елизавета Петровна потерянно молчала. По дороге из милиции у Яны опять спустило колесо, запаски с собой не было. Пришлось бросить машину на перепутье. Домой она добиралась под жутким дождем и теперь, как водится, срывала зло на матери. Подспудно Яна понимала, что в ливне, который вдруг хлынул потоком, Елизавета Петровна никак не виновата, но логическая цепочка неприятностей так выстраивалась, что во главе этой цепочки, кроме матери, поместить было некого. — Идиот! Какой идиот! — Ты о ком говоришь-то? — О твоем замечательном учтивом милиционере. Клянусь, я старалась быть выдержанной. Только раз позволила себе вольность. Ты, наверное, заметила, он все время твердит: не торопитесь, мне важны подробности. Когда мне это надоело, я и крикнула ему в лицо: «Вам надо Веронику искать, а не задавать глупые вопросы!» И знаешь, что он мне на это ответил? «Яна Павловна, пора бы понять, что из-за вашего пустого любопытства и беспечности ваша тетка и попала в подобный переплет!» И уж что совсем возмутительно, он поинтересовался между делом, получаю ли я на Соньку алименты. Его ли это дело! — Может быть, ты ему просто понравилась. И он захотел познакомиться с тобой поближе. — Это интерес крокодилий. Чтоб потом схватить за нос, как слоненка, и тянуть, тянуть… Елизавете Петровне казалось, что речь идет о разных людях. Она никак не узнавала в сегодняшнем следователе того симпатичного Ванечку, с которым вчера так мило общалась. У этих двух людей совпадали только имя и фамилия, и, конечно, словесный портрет. Наверное, есть определенная порода людей, которые очень вежливы с дамами на возрасте, а со сверстниками почему-то распоясываются. Может быть, он предположил в Яне эдакую современную штучку, которая, кроме как заботой о собственной коже, ничем не занята? Но он не глуп. Невооруженным взглядом видно, что ее дочь человек целеустремленный. Ответ напрашивался сам. Видимо, Янка откровенно насмешничала, а может, и того хуже — взялась критиковать родную милицию. — Остолоп Желтков! — не могла успокоиться Яна. — Я же его просила не обращаться ни в какие наши органы. Он же мне слово дал! Но для иных людей это ничего не значит! Теперь нас по кабинетам затаскают, и каждый будет интересоваться: «Зачем вы взялись передавать конверт незнакомому человеку? Да еще за границей». Я, что ли, взялась его передавать? Еще в шпионаже обвинят. И можно будет охрипнуть, доказывая, что ты не верблюд, тебе все равно не верят и подозревают в противоправных действиях. А он, понимаешь, весь в белом и два крыла на спине. И слова-то какие идиотские — противоправные действия. Нет бы по-простому: украл, обманул, избил… Не умеют. У них свой набор суконных словесных фигур. — Яна, угомонись, наконец. Неужели тебя не волнует судьба Вероники? Из-за этого можно и примириться с некоторыми неудобствами. — Что?? Вот меня как раз и волнует. Я нашла человека, который мне поможет. — Твой Борис не внушает мне доверия. Может быть, он хороший математик и электронщик, но сыщик он никакой. Соня не выдержала накала страстей, явилась на кухню и встала в дверях.