Хоть Леопольд не был силен в итальянском, у него хватило образования, чтобы прочитать фамилию чиновника в латинском написании и понять, что Сержио не врет. Теперь осталось только проверить точность информации на подчиненном, то есть поговорить с самим Игорем. Ушлый Зуев, он же Альберти (Сержио решил играть в итальянца до конца) сообразил, что привез в Москву куда более важное сообщение, чем предполагал ранее. Игорь знал о побеге чиновника и скрыл это! Следовательно, письмо Фриско было секретным не только для московской милиции, но и для функционеров в «Марко Поло-3». Если его догадка верна, то он оказал турагентству неоценимую услугу, разоблачив врага в сердце предприятия. К Игорю был послан Михай. Был бы Кроткий посмелее и поумнее, он бы догадался сказать — нет. «Что-то ты путаешь, человек хороший, никакого секретного письма я из Рима не жду», — вот и весь сказ. Доказать-то ничего нельзя. Но Игорь поплыл. Он уже решил, что каким-то чудом конверт от Фриско попал в руки Леопольда Степановича и его ждет неминуемая расправа. И Игорь честно сознался, да, Фриско вышел из игры и послал о том Игорю письмо, которое по недоразумению не было получено. Если хочешь запутать противника — говори правду. Михай сразу решил, что Игорь врет, что секретная информация им давно получена и скрыта от начальства. Именно поэтому Кроткого решили посадить под замок и выяснить все тонкости дела. Если ты сидишь прикованный к водопроводному стояку, то все скажешь. Игорь живописал все неприятности злополучной пятницы, сообщил имя и приметы неведомой Елизаветы Петровны. — Она непременно позвонит! — заверял Игорь своих тюремщикам. — Фриско не мог доверить передачу секретного диска глупому и необязательному человеку. Фриско замечательно разбирается в людях. Она позвонит и передаст конверт. При этом Игорь молился, чтобы неведомая Елизавета Петровна была бы как раз глупой и необязательной. Не звони! — взывал он к ней. Черт его знает, что вздумалось сообщить Фриско в своем последнем письме. Может быть, он собственными руками их всех сдал в Интерпол? Тогда прощайся с жизнью, Игорь Кроткий. И теперь он сидит прикованный к компьютеру и делает вид, что расшифровывает диск. Прикован он, конечно, не к самому компьютеру, а все к тому же стояку, только теперь уже не к руке, а к ноге его приторочена цепь. Цепь длинная, он без затруднений может добраться до выгородки в подвале, чтобы справить нужду. Дамы деликатно отворачиваются. И ведь на сантехнике подрабатывает, жмот, а в своем собственном дому нужник привести в порядок не может! Именовать это сооружение унитазом не поворачивается язык, парашей это тоже не назовешь. Толчок — вот подходящее слово. Этот сантехнический механизм остался от прежних времен. В пору своей юности он носил гордое название — напольная чаша типа «Генуя». За долгую утилизацию напольная чаша поизносилась и сейчас представляла из себя чугунное жерло в полу. Вода на остаток поддона выплевывалась из трубы, на ней на двухметровой высоте сидел, сгорбившись, как старый ворон, смывной бачок, к бачку была приторочена тонкая и верткая проволока с привязанной для устойчивости двухсотграммовой гирей. Общение с «Генуей» ввергало Кроткого в ужас едва ли меньший, чем само заключение в подвале, потому что вонючая напольная чаша была зримым прообразом будущей тюремной жизни в зоне. Иногда здесь посещали его философские мысли о бренности всего живого: «А что, если накинуть верткую проволоку на шею и кончить разом страх и унижение? Какая разница, где ты уйдешь из жизни?» Но он тут же представлял собственный труп — в подвале, у параши типа «Генуя». Тьфу, тьфу… Никогда! Лучше уж отвязать эту гирьку и запулить ею Лаврику в висок. А дальше что? Неминуемая лютая смерть! Ах, право, если бы не Надя, то он, наверное, сорвался бы, наделал неисправимых глупостей. Надя и ее жизнерадостная родственница помогали ему надеяться если не на хороший, то хотя бы на сносный исход. И примечательно, что в радостной суете появления в подвале любимой, то есть Нади, и в суровых последовавших за этим буднях Игорь так и не понял, чья Вероника тетка. Все заслонило слово «Саратов». Оно казалось настолько конкретным и емким, что вообще не требовало дальнейшей трактовки. Поэтому Надя продолжала пребывать в уверенности, что Вероника — тетка Игоря, иначе почему он не удивился ее появлению, и Игорь в свою очередь был очень признателен Наде и ее родне из Саратова, которые жертвуют ради него не только собственной свободой, но, может быть, и жизнью. А Вероника?.. Шустрая дама, ничего не скажешь. Иные в ее возрасте существуют на обочине жизни, им хорошо и покойно, а Вероника — как головешка в потухшем кострище. Кругом одни черные угли, только останки обугленного поленца тихо тлеют, а потом вдруг дунет ветерок, оно и вспыхнет ярко в ночи, привлекая к себе внимание случайных прохожих, ну и слабых мотыльков, конечно. Вероника в заточении вела себя на первый взгляд беспечно, но на самом деле ощущала себя человеком, который находится в нужном месте в нужное время. Никакого нытья, никаких жалоб, ровное, доброжелательное отношение к страдальцам Наде и Игорю и явный нескрываемый интерес к тюремщику Лаврику. И что уж совсем удивительно, Лаврик откликнулся на ее внимание. — Попей, баушка, чайку. Я свежего заварил, — бурчал Лаврик и ставил перед Вероникой эмалированную дымящуюся кружку. Случалось, и пряник приносил или печенье в пачке и все извинялся, что слишком сильно саданул «баушку» по башке. После чая они негромко беседовали, получая от разговора явный взаимный интерес. Что они обсуждали? Собачий вопрос. У этого бугая с мрачным взором, круглыми, как чайник, кулачищами и тридцатью словами словарного запаса, из которых тридцать процентов занимал мат, было в жизни две привязанности — любовь к брату, который отбыл за бугор под фамилией Петрушевский, и любовь к доберману Верному. Из-за постоянной занятости Лаврик почти не бывал дома, с доберманом гуляла соседка. Как было в этой ситуации не понять переживания плененной Вероники по поводу брошенной Муси! Михай захаживал в подвал по десять раз на день. — Не верю я, Игорек, что ты не можешь расшифровать диск. Наверняка у тебя есть ключ. — Не могу найти нужного файла, — уверенно врал Игорь. — Боюсь, что он в в другом компьютере. — Даю тебе еще день. А то ведь мы найдем человека, который нам это послание прочитает. А ты в новом раскладе будешь не нужен. Леопольд Степанович тоже нервничал. Больше всего на свете он не любил мокрые дела, а Михай, как на грех, подобрал компанию, которая работает словно начерно, спустя рукава. Напортачит, а потом приходится неминуемо вычеркивать, вычеркивать… людей из жизни. Лаврик с напарником получили серьезный нагоняй от начальства — так бестолково провести простейшую операцию! Но отбрехиваться было легко, потому что в ругани Михая и Леопольда Степановича не было единообразия. Не договорились заранее, носороги, вот и дул теперь каждый в свою дуду. Михай пенял Лаврику, что тот не привез с собой передатчицу конверта. — Хватать ее надо было за белы руки и везти в Бирюлевские сады. Мы бы здесь с ней на месте разобрались. С ветхой старухой не совладал! — Не мог я ее в машину запихнуть, там овчарка была с меня ростом. — Старушка что же, с волкодавом на встречу пришла? — А я знаю? Не было мне там времени соображать! Какие-то люди вышли из подъезда. Если б не они, я бы старуху уболтал, мол, сколько можно ждать, садись скорей в машину. Она бы и пикнуть не успела. Но собаки не люди. Они опасность раньше нас чувствуют. Овчарка мне прямо в глаза смотрела, и шерсть на загривке дыбом. Здесь надо было сматываться, и чем быстрей, тем лучше. — Что же ты, остолоп, перестрелку затеял? — Какая перестрелка? Пальнул раз «жука» по шине, вот и весь базар. Их там целая шайка! — Трусоват ты, Лаврик, вот что, — подытожил Михай, а Леопольд Степанович, доселе молчавший, повел разговор в другом направлении: — С «жуком» мне все ясно. Правильно, что не дал им увязаться за собой. Но какого черта ты с собой Надежду с ее дурацкой родственницей приволок? Тебе что было велено? Привезти сюда подателя конверта, а с Надеждой разобраться на месте. И вообще лучше было бы оставить ее на квартире до дальнейших распоряжений. Вот здесь Лаврик признал без разговоров — виновен. На него свалилось вдруг столько неучтенных положений, что он растерялся. Во-первых, болтливая старуха в доме. Что с ней делать? Она явно подмяла под себя Надьку, и того гляди обе в милицию побегут. Их вдвоем на свободе оставлять было никак нельзя, потому Лаврик и привез с собой весь улов — пусть с ними умные люди разбираются. А теперь Леопольд Степанович очень злится, что привезли лишнюю старуху, чем поставили всю операцию на грань срыва. — Надежду хоть запугать можно, а старуха совершеннейшая дура. У нее язык что помело! Ты это понимаешь? Ну и что теперь с ними прикажешь делать? — Да пусть в подвале посидят. Едят они мало. Не обеднеем. Ну а дальше — как дело пойдет. Ясность во все эти вопросы внес итальянец Сержио. На этот раз, хотя сообщение было просто фантастическим, Леопольд Степанович поверил в него сразу. Оказывается, захваченная в заложники старуха, как сообщил Сержио, Вероника Викторовна Желткова, является жительницей Москвы, и Саратов здесь совершенно ни при чем. Более того, эта ничья тетка и была доверенным лицом Фриско. Веронику допросили. Она не лукавя ответила на все вопросы. А что ей лукавить? Мужчина в аэропорту попросил, и она исполнила его просьбу. А что не сразу конверт передала, так потому что телефон потеряла. Потеряла, а потом нашла. Помянули во время допроса и Яну Павловну. Вероника сказала, что уж ее-то племянница здесь совершенно ни при чем. В этом и был Вероникин прокол. Родственники старухи, с точки зрения Сержио, опасности не представляли, они не знают, где содержится Вероника, и выхода на туристический синдикат не имеют. Но сама старуха лжива, опасна, и на слово ей верить нельзя. Веронику вернули в подвал, а дальше состоялся хороший мужской разговор, де, что с этой сумасшедшей делать? Предложения высказывались самые разные, но как-то все сходились в одном — достаточно Вероника Желткова пожила на этом свете, пора и честь знать. Допрос происходил тридцатого мая. Вечером этого же дня Лаврик опять принес Веронике свежезаваренного чайку. На этот раз он не говорил с заложницей о добермане, а, нагнувшись прямо к уху, прошептал: — Сдается мне, баушка, что ты здесь не к дому. Лишняя ты у нас, потому что слишком много знаешь. Поняла ли или как? Завтра будем в это же время чай пить. Ты глаза пошире раскрой. Может, кто ключи за шкапчиком забудет… на гвоздочке. Такое случается. 28 Яна вынула из сумки расшифрованный текст, отпечатанные с диска фотографии, записную книжку — помоечный трофей и разложила все это на столе перед следователем Иваном Петровичем. От былого нерасположения к хаму и идиоту не осталось и следа. Не в обычае Яны было каяться даже перед собой, но теперь ей не на кого было рассчитывать, кроме следователя. Она не примеряла на Ванечку тогу спасителя, но надеялась, что, если у него самого мозгов не хватит, он найдет кого-нибудь профессионального и умного. Не может быть, чтобы не нашел. Этот профессиональный и умный должен будет защитить Яну от Сержио. Она сама подставила голову и теперь была уверена, что мнимый итальянец только ищет момент, чтобы трахнуть по этой голове что есть силы. Ванечка с хмурым лицом внимательно читал текст. — Я готова ответить на все ваши вопросы. — Вы уже отвечали, — буркнул Иван Петрович, не отрываясь от чтения. — Тогда я была раздражена. Я нервничала. — А сейчас, значит, успокоились, — в словах следователя звучала откровенная насмешка, он кончил листать записную книжку, отложил ее в сторону и поднял глаза на Яну. — Я готов выслушать заново ваш рассказ, но боюсь, что не смогу вам помочь. Это не в моей компетенции. Отдел, в котором я служу, занимается куда более скромными делами. — Что же мне делать? — Ждать. Можете покурить. А я пошел беседовать с начальством. Пусть решают, что с вами делать. — А что со мной делать? Что-нибудь надо делать с преступниками, — начала закипать Яна, но следователь уже закрыл дверь. Очень скоро, и десяти минут не прошло, Иван Петрович вернулся. — Мы сейчас отвезем вас в некоторое учреждение… — У меня машина. — Тем лучше. Поехали. Там я вас сдам с рук на руки. Некое учреждение, не будем уточнять его название, было куда выше по статусу, что районное отделение милиции. Там не было сутолоки и пахло не сберкассой. Весь объем помещения от подъезда до кабинета главного был наполнен свежестью альпийских лугов и тишиной. Изредка в коридорах возникали сотрудники — гладкие, хорошо одетые, в меру озабоченные и профессионально доброжелательные. В одном из кабинетов Яну ждала дама с фотографии. На этот раз на ней не было гранатовых бус, она была в розовом, опаловые гирьки вытягивали мочки ушей, и они казались продолжением серег. Вообще дама была очень похожа на свой фотографический эквивалент, только брови над суровыми глазами насупились и стали похожи на двух мохнатых гусениц, которые упали на ее лицо и заблудились на высоком лбу. По-русски дама не знала ни слова, даже слово «пожалуйста» вызывало у нее легкое недоумение, и она тянулась глазами к переводчику, но последний был толков, быстр, и разговор подвигался вполне успешно. Бедный Леопольд Степанович и все его флибустьеры были обречены. Вечером Яна позвонила Борису. Он немедленно прилетел на ее зов. Что, что случилось? Он отчаянно жестикулировал и с такой быстротой задавал вопросы, варьируя вопросительные слова, что со стороны его можно было принять его за шамана, пытающегося пляской отогнать беду. — Успокойся. Садись. Сейчас мы будем ужинать. — Почему у вас, Яночка, такой грустный вид? Ведь история с диском кончилась? Ну скажите — да. Или я чего-нибудь не понимаю? Ведь тучи рассеялись? — Дело в том, что у меня есть свои личные тучи, и они никуда не делись. Ты будешь есть и слушать, а я буду рассказывать. Чай, кофе? — Кофейку, пожалуй. — Человек, которому эта тайна принадлежит, умер, — так начала Яна свой рассказ. — Другой человек, которому позарез была нужна эта тайна, — тоже умер. Я не знаю существа дела. Одно в нем точно — слово «нефть». Теперь я буду размышлять, а ты мне в этом поможешь. Картина может быть такой. Глава фирмы, его звали Ашот, договорился поставить в Италию большое количество нефти. Все было схвачено. Организационными вопросами занимался заместитель Ашота — Генка Рейтер. Заказ был серьезный, и предоплата была огромной. А потом выяснилось, что Ашот не может выполнить заказ. Здесь полная темнота: то ли танкеры не достали, то ли цистерны с нефтью заблудились в пути, а скорее всего, Генка Рейтер не подмазал кого надо в правительстве, не получил квоту, и фирму не допустили к трубе. Ашот так и сказал: «Генка всегда экономит, не может дать полноценную взятку, и мы терпим колоссальные убытки». Словом, Ашот предоплату вернул… правильнее сказать — не вернул, а спрятал до времени, надеясь, что итальянский заказ все-таки удастся выполнить. А Генка разорался: «Мы вместе рисковали! Я имею такое же право на эти деньги, как и ты!» Ашот ему на это ответил: «Ни черта ты не рисковал. Твоей подписи нет нигде. И словом своим ты никому не ручался. А я ручался и обманщиком быть не желаю». Поругались вусмерть. На следующий день Ашот попал в аварию. Что это было — случайность или убийство, я не знаю. На дорогах у нас ведь полный беспредел. — Танкеры потом сыскались? — Не знаю. — Но нефть дошла до адресата? — Не знаю. — А что же вы знаете, Яночка? Чего вы боитесь? — Я знаю, куда перевел Ашот эти деньги. И знаю — кому. — То есть Генка Рейтер предоплатой так и не завладел?