* * * Утром в «Марко Поло-3» нагрянул отряд ФСБ. «Всем к стене! Руки за голову!» Обыск по всем правилам — все как обычно. Нарядные, ухоженные, трудолюбивые и профессионально вежливые сотрудницы турагентства прямо-таки кисли от страха. Переворошили все бумаги. К удивлению боевого отряда, в бумагах и компьютерах не только не нашлось какого-либо криминала, но вся бухгалтерия была в идеальном порядке. Все учтено, всем заплачено, с налоговой инспекцией твердая любовь, с пожарниками — вечная дружба, санэпидемстанция и общество охраны животных также не возражали против существования данного турагенства. Теперь надо было заняться сотрудниками и отделить чистых от нечистых, то есть разобраться, какой пуповиной прирос «Марко Поло-3» к загадочному складу в бирюлевских садах. Естественно, разговор начали с директора фирмы и его заместителя. Директор заметно нервничал, а Леопольд Степанович был спокоен. Перед тем как нагрянуло ФСБ, он успел позвонить Михаю и справиться, не сыскалась ли старая Вероника. Михай ответил, что не сыскалась, но в основном все спокойно. — Сидите тихо, после обеда приеду, — распорядился Леопольд Степанович. Он не знал, что ночью все бирюлевские сады прошли с сетью молодые люди в знакомой пятнистой форме. Склад они захватили тихо, как говорится, одним прыжком, и теперь Михай сидел в наручниках около уже известного нам стояка и отвечал по телефону только то, что ему велено. Не знал Леопольд Степанович также про строгую женщину с бровями, похожими на гусеницы. Не будет ошибкой сказать, что первую скрипку в уничтожении преступного синдиката сыграл Интерпол. И не потому, что в наших МВД, ФСБ, КГБ, УВД и так далее сотрудничают нерадивые люди и прожженные взяточники. Люди как люди, просто дел у них невпроворот. Течет корабль правосудия, и все дыры надо как-то подлатать. Сотрудников мало. Платят в рублях и все норовят мелочью рассчитаться, поэтому лучшие кадры ушли работать в фирмы. И правильно сделали, между прочим. У каждого следователя по двадцать дел, тут тебе и наркотики, и коррупция, и убийства, и торговля детьми, и киллеры, и побеги заключенных, и… долго можно перечислять. Телевизор все смотрим. Дела закрывались медленно, а новые поступали ежечасно. Турфирма закон нарушает? Ну и черт с ней. Пока не до нее. Работают — и пусть работают. Но уж если гражданку Желткову похитили, семья крик подняла, да еще Интерпол подоспел, тут уж надо навалиться всем миром и взять негодяев. Особую ценность для дамы из Италии имела похищенная Вероникой записная книжка. Слегка попорченные листки содержали в себе столь обширную информацию, что работать с ней можно было не один год. Сиди, читай, отгадывай кроссворд, ходи по адресам. Ведь мало знать, что человек нарушил закон, его еще надо за руку поймать, арестовать умело и свидетелей найти. Ясное дело, что тропочка, по которой пойдет следователь, в конце концов приведет к господину Фриско. Пока он еще на свободе и не подозревает, что его ждет камера улучшенной планировки, — все-таки чиновник такого ранга! А может, штрафом откупится и получит сколько-то там лет условно. Как-то не хочется двумя руками толкать господина Фриско на скамью подсудимых. Все-таки не худший он человек в нашей истории. Но все равно — виноват. Сколько ему сейчас? Пятьдесят семь стукнет в сентябре. Отсидит он свой срок и начнет новую жизнь, чистую и скромную. Да, мы забыли сказать, Сержио Альберти пока не попал в руки правосудия и вряд ли попадет. Когда ФСБ шло с сетью, он нашел малую брешь, назвался угрем и, извиваясь всем телом, выплыл на свободу. Его уже нет в Москве. 30 Историю на этом можно было бы окончить, но она получила совершенно неожиданное продолжение, которое не имело никакого отношения к делам «Марко Поло-3», но было напрямую связано с личной тайной Яны. Мы не упомянули, как-то места не нашлось, что в разгар милицейских страстей, а именно в тот день, когда Яна возвращалась от оперуполномоченного Ивана Петровича, уже на подходе к дому она столкнулась нос к носу с человеком, который в свое время так живо напомнил ей покойного бухгалтера. На шее у него по-прежнему красовался длинный пластырь. Яна с испугом подумала, а не заклеивает ли он какой-нибудь ужасный шрам. Во всем прочем мужчина был очень приличен, даже элегантен, от проливного дождя его защищал огромный черный зонт с перламутровой ручкой. Он окинул Яну внимательным взглядом и даже сделал какой-то жест, после которого обычно заговаривают с прохожими, уточняя время или адрес. Но мужчина ничего не спросил, а, круто повернувшись, зашагал прочь. У Яны создалось впечатление, что он хотел ей что-то напомнить, и не слежку, которая ее так напугала, а что-то давнее, подсознательное. Но она не в силах была отгадывать чужие загадки. Яна устала, промокла и была ужасно зла после недавней беседы с Ванечкой Петровичем. Потом был ночной звонок (это когда она лежала в объятиях Бориса), а спустя полмесяца, как раз накануне их отъезда в Усть-Нарву, этот же самый тип с пластырем на шее явился к Яне домой. Кепчонка, легкая куртка, под мышкой аккуратненький газетный сверток, обвязанный шпагатом, обычно таким шпагатом опутывают торты, и доброжелательная улыбка на тонких бескровных губах. — Позволите войти, Яна Павловна? — Пожалуйста… Нет, прежде чем продолжать, пожалуй, стоит объяснить суть дела. Но как ее объяснишь-то? Здесь, пожалуй, еще один роман надо писать, и то не доберешься до сути. С засекреченностью наших нефтяных дел может поспорить разве что масонская ложа. Жили два друга — Ашот и Георгий. Зимой они проводили время в Ереване, учились в школе, а летом приезжали в небольшую деревеньку близ Гориса — каждый к своей бабушке. Потом судьба разметала их в разные стороны, а в гремучее перестроечное время они встретились в Москве. Встретились и поняли, что уж кому-кому, а друг другу они могут доверять во всем. У бабушки Георгия была молодая корова, белая и прекрасная, как По. Дом с галереями и балкончиками прилепился к скале. Скот держали здесь же под открытым небом на поросшей травой лужайке, окруженной гранитными валунами. Попасть на эту полянку можно было только через облупленную, крашенную синей краской дверь, примыкавшую к галерее. К двери вели щирокие каменные ступени. Это было любимое место детских игр. А бабушка Ашота держала коз, овец и пчел. Еще они с Георгием любили плоскую крышу в ее доме. На этой крыше сушили фрукты. Здесь даже зимой пахло изюмом и курагой. По старой алыче они спускались с крыши к самому берегу бурной реки. Мокрые и темные от ключей скалы оплетала ежевика. На дальнем зеленом склоне паслись лошади. По утрам над горами мотался туман. Еще были старый собор со сквозняками и черное кладбище с узорными хачкарами и сиренью. В соборе всегда горели воткнутые в песок свечи. Когда Ашот и Георгий обговорили дело, решив дальше работать вместе, Ашот сказал: — Если что, позаботься о моих… — Да будет тебе каркать, — отозвался Георгий. — Провернем все в лучшем виде. — И еще прошу. Не забудь Яну Павловну. Я ее люблю. Ты знаешь. — Когда познакомишь-то? — весело спросил Георгий. — Познакомлю… Если Генка Рейтер дорогу перебежит, его не жалей. Пустой человек! Когда предсказания Ашота сбылись, Георгий не стал мстить за друга, но через год, когда Рейтер опять решил заняться нефтяным бизнесом, пытаясь ловить рыбку в мутной воде, с ним за все посчитались. * * * Ну а теперь можно продолжить. — Позволите войти, Яна Павловна? — Пожалуйста… Яна отступила в глубь коридора, думая с опаской — мама дома, Сонька гуляет, ничего плохого не может произойти. Мужчина уверенно прошел в гостиную и положил сверток на стол. — Это вам, Яна Павловна, — сказал он негромко, — за молчание и мужество. Я знаю, что вы по другому делу работали с милицией, но проявили выдержку, понимание и такт. Яну вдруг дико разозлил этот настырный мужичишка, а больше всего набор штампованных фраз. Что он перед ней лицедействует? Идиоту ясно, что это взятка. Может быть, рейторовские холуи стараются? — Я не проявляла ни того, ни другого, — отчеканила Яна с металлом в голосе. — Что в этом свертке? — Проценты с вашего молчания. Вы их заработали. — От кого эти деньги? За дверью раздался шорох, и гость перешел на шепот. — От Ашота, царство ему небесное. А послал меня к вам — Георгий. — Танкеры дошли до клиента? — Именно. — Так, значит… Я еще хотела спросить. Мне тут кто-то звонил с угрозами… ночью… недели две назад. Не от вас? — Да посмели бы мы угрожать вам, Яна Павловна? Угрозы мало кому помогают. Разрешите откланяться? «А Генка Рейтер, глупый толстый Генка — ваших рук дело?» — хотелось крикнуть Яне. Не спросила, только выдавила из себя через силу: — Прощайте. Она проводила гостя, закрыла дверь, привалилась к косяку. Ноги ее не держали. Кто же он — этот мнимый бухгалтер? Кому он служит — уголовникам или законопослушным чиновникам? Он ведь не ответил ни да, ни нет… Но разве их сейчас различишь визуально — где чиновник, а где бывший зек? — Мама! — крикнула она что есть мочи. — Там сверток на столе. Вскрой его, пожалуйста. Елизавета Петровна проследовала в гостиную, потом склонилась к свертку, прислушалась. — Не тикает, — сказала она задумчиво. Яна подошла, встала рядом. Наивность матери, как всегда, вернула ей спокойствие и даже настроила на философический лад. — Ты думаешь, что там бомба? — спросила она с истерическим смешком. — Там может быть все, что угодно. Я не вышла к вам, потому что боялась навредить. Но в моих руках была телефонная трубка. Яна, еще не поздно позвонить в милицию. Я слышала ваш разговор. Почти весь. — Хватит с нас милиционеров. Эко ты пристрастилась к разговорам со следователями, — приговаривала Яна, пытаясь разорвать опутывающий сверток шпагат. — О каких процентах он толковал? Шпагат не поддавался, пришлось искать ножницы. Наконец газетная кожура была сорвана. Доллары… аккуратненькие пачечки… сто тысяч как один цент. — Какой ужас! — сказала Елизавета Петровна. — Жмоты! — отозвалась Яна. — Проценты должны быть гораздо больше… — Она нырнула пальцами в волосы, задумчиво почесала голову. — Но с другой стороны — там семья… С ними тоже надо поделиться. Законная жена, два сына, еще, наверное, внуки, бабушки, дедушки… — Яна, о чем ты говоришь? — И мне тоже надо будет поделиться. Мам, поедешь в Париж? Или в Лондон? Веронику возьмешь с собой. Она заслужила. И опять же яхту надо достраивать… — Это грязные деньги, — сказала Елизавета Петровна. — Ты не имеешь права их брать. — А куда их, по-твоему, мне надо деть?