Глава седьмая Антон не мог знать, что в эту минуту к его дому подкатил белый фургон. Из него вышли трое угрюмых мужчин в гражданской одежде. Гардероб их был, однако, столь удивительно идентичен — черные джинсы и черные же кожаные куртки, — что издали смахивал на униформу. Впрочем, в российских городах в ненастную погоду так же угрожающе и скучно выглядит повседневная одежда доброй трети наших соотечественников мужского пола. Подозрительные субъекты отыскали квартиру Антона и позвонили в дверь. Как раз в это время Антон ехал на «частнике» домой. Через час с небольшим, выйдя из своего подъезда с вместительной сумкой в руках, он тут же попался в руки этих подозрительных субъектов, оказавшиеся руками правосудия. — Я дурак, — вслух констатировал Антон, узрев белый фургон, оперативную группу и наручники. Они ехали довольно долго. Недалеко от ВДНХ машина свернула направо, въехала во двор огромного «сталинского» дома-корабля с колоннами и лепниной и остановилась у входа в обычный с виду подъезд. Выходя из милицейского «форда», Антон неожиданно для себя улыбнулся. Сопровождающим это не понравилось. — Чему это мы так радуемся? — угрюмо спросил коренастый оперативник, просверлив Антона холодным и недобрым взглядом. — Да так, ничему. Просто хотел приключений, вот и получил, — ответил Антон. — Двигай давай, все только начинается, — мрачно обнадежил коренастый и показал Антону на дверь. Они вошли в подъезд. Помещение было обжито обитателями согласно всем правилам: тут имелся и «красный уголок» с вымпелами, и вооруженный прапорщик на входе, и плакат «Болтать — врагу помогать». На втором этаже, в душном кабинете, словно специально оборудованном под съемки художественного фильма о буднях уголовного розыска в послевоенные годы, за столом, под портретами президента, премьера и министра внутренних дел сидел мужчина и внимательно изучал чье-то дело. Молодой, аккуратная стрижка, кисть правой руки забинтована… На душе у Антона было муторно, мысли в голову лезли одна хуже другой. Да еще в ней путались слова покойного Вилорика Рудольфовича, будь он неладен… Оперативник негромко кашлянул, после чего произнес что-то похожее на «вот, привел… я» и тут же удалился. Антон остался один на один с хозяином кабинета. От вида грязно-зеленых стен, от громоздкого сейфа цвета запекшейся крови времен Ежова и Берии, а то и самого Феликса Дзержинского, от измятого обувью линолеума на полу Антону стало тоскливо. Он решил, что человек, вынужденный работать в подобных казарменных условиях, по определению не может быть на стороне такого «мажора», как он. Впрочем, разве байкер может быть мажором? А пилот-любитель? Вряд ли… «Значит, я не мажор, — подумал Антон. — Но если я не мажор, то почему так бездарно попался? Ведь предупреждал же меня Лешка, а я, идиот, не послушался друга». Антон громко вздохнул. Сотрудник органов оторвался от рассматривания папки и глянул на Антона. Обитателем неприветливого и мрачного помещения оказался не кто иной, как этот самый друг, Алексей Исаков. — Ну и что теперь, Антоша, попался? — весело поинтересовался он. Антон молчал. — Ладно, здорово, братишка, — Исаков встал из-за стола и, подойдя к Антону, протянул ему руку. — Добрый день, — официально приветствовал одноклассника Антон, проигнорировав предложенное рукопожатие. — Не понял… — удивился Исаков. — И я не понял. — Так, ясно. А откуда, по-твоему, я так подробно о твоих подвигах осведомлен? Не дуйся. Все предельно просто и открыто — именно мой отдел занимается расследованием убийства Плукшина. Вот такое совпадение. Тебе просто повезло. Антон усмехнулся: — Правда, что ли? Алексей подошел к окну и прикрыл форточку. — Правда, но не вся, — сказал он. — Плукшина мы вели двое суток. Поступила информация… Впрочем, тебе это неинтересно. Все было понятно, каждый боец знал свой маневр, и тут появляешься ты. Очередное совпадение. Хотя, если подумать, после истории с загадками прошлого и замешанным в нее таинственным старичком — то ли немцем, то ли австрийцем — твое появление на орбите профессора представляется достаточно логичным. Потому что ты, как я понимаю, ищешь на свою задницу нестандартных развлечений. — Сильно, — искренне удивился Антон. — Тебе знакома та история? — Антоша, ты понимаешь хотя бы, в каком отделе я работаю? — Откуда? Ты мне про свою службу никогда не рассказывал. — И сейчас не буду. Моя забота — безопасность государства, понимаешь ли. — ФСБ, что ли? — Круче. — Да ладно тебе, Леш… Круче ФСБ только КГБ. Но КГБ больше нет. Поговорим по делу-то? — Поговорим. Мы следили за профессором, потому что он подозревался в краже народного достояния. — А отчего было сразу не арестовать его? — Оттого, что, во-первых, так не делается — «сразу арестовать». Во-вторых, бывают еще и сообщники, которых нельзя пугать… До поры… В-третьих, в день планировавшегося ареста подозреваемого по месту прописки и проживания в деле появился некий Антон Ушаков. Потом этот самый Антон побывал у него в гостях. А вскоре после его ухода арестовывать в квартире было уже некого. — И поэтому вы решили, что Плукшина убил я? Исаков развел руками, поднялся из-за стола, подошел к Антону и встал напротив: — Ты последний, кто его видел, Антоша! А может ты… это самое… случайно? Не хотел его убивать? Мы оказались в квартире приблизительно спустя десять-пятнадцать минут после убийства. На ручках двери, на кружке, на зонтике и иных предметах — в общем, повсюду твои пальцы. Для завершения натюрморта осталось сделать последний штрих: найти орудие преступления. И пока его будут искать, если, конечно, подозреваемый сам не расскажет, куда он его спрятал, ему придется сидеть в камере. Антоха, ну пойми ты меня наконец, я все делаю, что могу, но не посадить тебя — выше моих сил, раз ты попался… Я ж намекал… Антон попытался побольней ущипнуть себя — а вдруг все окажется сном? Это было бы самым желаемым вариантом объяснения происходящего. Существовало всего лишь три вещи, которые он в тот момент понимал ясно и четко. У него нет алиби, поскольку беседовал он с Плукшиным один на один, а после расставания с профессором все время находился рядом с местом преступления. Даже школьный товарищ ему не верит. И наконец, Плукшина он не убивал. Он так и сказал: — Но Плукшина я не убивал… — Очень может быть, что и не убивал. Да в общем, очевидно, что не убивал, — задумчиво произнес Алексей, доставая сигарету из пачки. — Будешь? Антон посмотрел на одноклассника так, словно спрашивал: «Тогда что я здесь делаю?» — Объясняю, — пояснил догадливый Исаков. — Плукшина застрелили из пистолета. А у тебя ору — жия отродясь не было. В тот момент в квартире мог находиться еще кто-то, потому что при осмотре подъезда я обнаружил сбитый замок под лестницей, ведущей на крышу. Значит, этот кто-то мог незаметно пробраться в подъезд и после попытался так же незаметно уйти. Наши видели кого-то, даже погнались за ним, но не поймали… — тут Исаков пристально поглядел на Антона. — Леша, — поинтересовался взявший себя в руки Антон. — А что ты вот так все время на меня смотришь? Ты сам-то понимаешь, что это совершенно невозможно, чтобы я убил профессора? Исаков пожал плечами: — Будем считать, что я понимаю. Но остается только один вопрос: мог ли ты быть соучастником преступления? — продолжил он. — Предположим даже, что невольным. Я думаю, не был. Но следствие прекратить на основании своих догадок не могу. Ну и еще: я, безусловно, обязан передать дело другому следователю, потому что мы друзья, — Исаков помедлил и добавил: — Но я не передам. — Леша, — заметил Антон, — если есть предположение, что профессора мог убить не я, а какой-то Карлсон, спустившийся с крыши, то с какой стати я — единственный подозреваемый? — Система такая, — Исаков пожал плечами. — Карлсона никто не опознал, а ты вот он, здесь. И пальцы имеются. Так проще. — Дурацкая система, — с грустью заметил Антон. — Выходит, мне теперь в камеру? — Антоша, камера — это еще не конец, — Алексей понизил голос. — Ты потерпи немного, я это дело так не оставлю. Нужна только одна-единственная зацепочка, только одна… Эх, выпить бы сейчас с тобой, посидеть, потрепаться! — Самое время, — буркнул Антон. — У меня, видишь ли, настроения выпивать нет. Неужели нельзя ничего сделать? — Я уже сделал. Ты здесь, а не где-нибудь в другом месте. Не дрейфь. Короче, больше разговаривать нам нельзя. Мало ли кто и что может подумать. Завтра продолжим. Исаков снял трубку телефона и вызвал дежурного. Когда тот вошел, Антон встал со стула и, смалодушничав на секунду, чересчур жалобно посмотрел на школьного друга. Антону показалось, что, выйдя из этого кабинета, он больше никогда не вернется в нормальную, привычную и такую сладкую жизнь свободного человека. Забавно, но оказалось, что до сего момента в его жизни не существовало настоящих проблем. Нехватка денег? Простуда? Ипотечный кризис? Плохая погода на улице? Какая чушь! То ли заметив перемену в настроении Антона, который до прихода дежурного стойко держался, то ли решив для себя, что разговор еще не закончен, Исаков жестом приказал коллеге подождать за дверью. Потом, не приглашая Антона сесть, он, будто бы с безразличием, сыграть которое у него не получилось, спросил: — Антошка, скажи, не говорил ли тебе профессор чего-нибудь необычного? Чего-нибудь такого, что могло показаться тебе странным? Глава восьмая Утром 2 июня Антона разбудил луч солнца, пробившийся сквозь решетку отдельной камеры следственного изолятора, куда накануне его поместил добрый друг и школьный товарищ Лешка Исаков. «Луч солнца золотого вновь скрыла ночью Тверь… И вашей строй-общаги мне вновь закрыта дверь…» — пронеслась в голове у Антона перепевка нетленного хита Гладкова, которую они с друзьями как-то исполняли на вечеринке по случаю одного юбилея. Антон быстро поднялся с кровати. Скрипнули пружины.