А еще он думал про Исакова. И чем дальше, тем очевидней было — в действительности не знает Антон, с кем имеет дело. После школы Алексей поступил в технический вуз, не самый престижный, потом то ли с третьего, то ли со второго курса «загремел в войска». Служил на юге, в Таджикистане, и даже успел побывать в Афгане. Потом была школа милиции, но не в Москве, а где-то за Уралом. Леша рассказывал однажды, как ездил в Сумгаит, где стал свидетелем неправдоподобно жестокой, страшной резни… Виделись они после школы действительно нечасто. Однажды Антон воспользовался служебным положением Алексея, чтобы вызволить из рук милицейского патруля своего немецкого приятеля Ральфа Мюллера. Что еще было? Ну, вместе играли в детстве в войну. Это не считается. Дрались один раз по какому-то поводу… Дружили? В школе все были друзьями. Нет, определенно, друзьями детства их назвать нельзя. Да и после школы они, считай, не встречались. «Отчего же Лешка так любезен со мной? Отчего?» Восстанавливая в памяти события вчерашнего дня, Антон силился отыскать ключи к ответам на новые вопросы. Итак, за машиной Антона, в которой сидел Плукшин, следили. Чего ради вдруг кто-то будет устанавливать наружное наблюдение за ученым-гуманитарием? Эти же люди, или кто-то еще, вскоре убивают профессора. На месте гибели Ви-лорика Рудольфовича оказывается специальная оперативная группа, чья база расположена совсем в другом районе, очень далеко от места преступления… Не странно ли? Рассуждая так, Антон усмехнулся и подумал: «Я сейчас прямо как Штирлиц в гестапо у Мюллера. Так… На что еще следовало обратить внимание? На совпадения. Дело об убийстве Плукшина ведет бывший одноклассник…» Так он лежал и думал, подперев кулаками затылок, глядя в потолок… И вдруг вспомнил про Любу, ту самую Любу, которую Леша назвал делопроизводителем, и ее слова, сказанные ему на лестнице: «Наверное, вы большими друзьями были в школе. Наш-то Алексей Николаевич целых полгода не пил, а сегодня ни с того ни с сего взял да и развязал». «Занятно, — размышлял Антон. — А ведь он утверждал, что не пил уже дня два. Выходит, врал? Да нет, не накручивай себя, он просто пошутил. Но, с другой стороны, действительно, чего это он так обрадовался? Почему пил столько и мне подливал? Хотел напоить, чтобы язык развязался? Детский сад какой-то, банально все, на поверхности. А что я мучаюсь? Возьму просто да и спрошу у него». Глава девятая Сосновскому повезло. Он благополучно пережил дорожный инцидент. Ничего серьезного: пара ушибов, царапины да легкое сотрясение мозга — вот и все последствия опасного столкновения на Фрунзенской набережной. Однако же он лишился загадочного наследства, оставленного ему Плукшиным. За этим противнем, точнее за тунгусской табличкой, охотились всерьез, рискуя, на виду у многочисленных свидетелей. Эти же люди изначально выследили Сосновского. В итоге, несмотря на его сопротивление, заполучили то, что хотели. За исключением письма. Этот листок бумаги, небрежно брошенный Сосновским на пассажирском сиденье незадолго до инцидента на Фрунзенской, был возвращен ему вместе с другими вещами, найденными в машине, в целости и сохранности. Сергею Самуиловичу не терпелось пообщаться со своим однокашником и подчиненным, правда, теперь уже бывшим — Привольским. Но того уже третий час не могли отыскать. То ли он и впрямь не на шутку рассердился на своего начальника за легкость, с которой тот принял его прошение об увольнении, то ли действительно был каким-то образом замешан в краже артефактов. С каждым часом Сосновский все больше думал о сибирской находке, к которой поначалу столь несерьезно отнесся. Мало того: суета вокруг найденных табличек его начала злить. В Центре и без того полно работы, а выходило, что уже несколько дней вся жизнь вертелась вокруг загадочных металлических пластин. Он сидел за необъятным столом в своем огромном кабинете и страдал от головной боли. Эта головная боль, как нарочно, служила дополнительным и, надо сказать, весомым аргументом в пользу ценности тунгусской находки. Это ведь из-за нее среди бела дня его, Сергея Самуиловича Сосновскоо, директора влиятельного научного центра, находящегося под «крышей» государства, самым подлым образом пытались покалечить или даже убить! Еще более пугающей была ловкость нападавших, благодаря которой они сумели безнаказанно скрыться с места преступления, прихватив злосчастный профессорский противень. Сергей Самуилович очнулся в обществе доктора, медсестры и сотрудника ДПС, удивительно похожего на актера Станислава Садальского. Он хотел тут же узнать, куда делись два джипа, что преследовали его «ниссан», но медработники, видимо, опасаясь за самочувствие директора, буквально заткнули ему рот, а милиционер — так тот просто проигнорировал все вопросы. Так что о событиях, случившихся сразу после аварии, еще предстояло разузнать. «Но ведь недаром же у меня есть собственная служба безопасности? Сейчас позову ее начальника, Федора Устинова, и все встанет на свои места…» — размышлял Сергей Самуилович. Но встреча с шефом охраны лишь расширила список вопросов. Уже минут сорок начальник департамента безопасности сидел в кабинете директора и в который раз чуть ли не слово в слово повторял рапорт о своих вчерашних распоряжениях и телефонных беседах. — Так, начнем сначала: ты позвонил тому оперу, что ведет «наше дело» о краже из Центра, так? — Точно так, Сергей Самуилович, — Устинов кивнул. Этот немолодой мужчина быкообразного телосложения на первый взгляд очень смахивал на рэкетира со стажем. И все же возраст, высокий лоб и умные проницательные глаза, сейчас обращенные в сторону директорского кресла, несколько сглаживали первое впечатление. Директора, однако, в кресле не было — спокойно сидеть на месте он уже не мог. Сосновский теперь мерил шагами кабинет, еле слышно повторяя в такт ходьбе: «Непонятно, непонятно». — Федор Михайлович, ты ведь считаешься человеком опытным в таких делах. Сам говоришь на каждом углу, что чекисты бывшими не бывают. Короче, со всеми твоими связями… как получилось, что нас никто не подстраховал? Этот наряд, как я понимаю, вообще появился там случайно… — Патрулируют… А как же? — Слушай, они и в нашей округе патрулируют. Я не понимаю тогда, на кой черт мне нужна собственная внутренняя служба? Федор Михайлович еле слышно откашлялся в кулачок и заговорил: — Наш важняк, простите, следователь по особо важным делам, выехал в вашу сторону немедленно после моего звонка, но не смог вовремя добраться — там же минуты все решали. — Не смог вовремя добраться?! — Ну да, он в пробке застрял. Я и сам вас догнал, только уже когда вас в больницу везли… Кстати, я думаю, что патруль этот вызвал важняк… следователь. Вам, Сергей Самуилович, личку бы надо теперь… «Уже не надо, — подумал Сосновский, — табличка теперь у них. Личка — табличка». — Извините, какая табличка? — поинтересовался директор департамента безопасности. — А? — Табличка, вы сказали. — Сказал? Нет, ничего я такого не говорил. — Вы вслух произнесли… Ничего… Итак, тот гаишник, что вас из машины вытащил, — проговорил Федор Михайлович, глядя на Сосновского, — мне про какую-то железку говорил, но я не понял, о чем это он. — Я хочу с этим гаишником пообщаться. Можно устроить? — Думаю, да. Эта задача нам под силу. Впрочем, если не доверяете, давайте я приглашу следователя. Или просто подадим в милицию заявление. Как полагается, все по форме… Устинов взял в руки карандаш и, прижав ладонью лежащий на столе лист бумаги, стал меланхолично чертить на нем фигуры неправильной формы. Сосновский поглядел на собеседника и за все время разговора первый раз улыбнулся: — Ладно тебе, Михалыч, я же знаю, что ты у нас профи, незаменимый и так далее, и тому подобное. Сам посуди, что я мог подумать? В кои-то веки понадобилась реальная помощь охраны, а ее под рукой не оказалось. Признай: это твой косяк. Воистину человек одинок и беспомощен перед лицом напастей. Ладно, с постовым — вопрос деликатный. Расспросить его надо, узнать, к примеру, куда делись те самые бандиты, что нас пытались искупать в реке. — Хорошо, понял вас. — Действуй. — У меня еще кое-что. По Григорию Аркадьевичу… — Так, — Сосновский оживился. — Объявился, что ли? — Григорий Аркадьевич пропал совсем. — Как? Куда пропал?! У, черт, — Сергей Самуилович обхватил голову руками и сжал ее что было сил. — Не расстраивайтесь, Сергей Самуилович, — сочувственно посоветовал Устинов. — Куда он денется? — Да не в этом дело… Голова болит — хоть на стенку лезь. Как у Понтия Пилата… Короче, куда пропал Привольский, как думаешь? — Не знаем. На звонки не отвечает, дома нет, на работе — ясное дело, что нет. Ищем. Найдем, — отрапортовал Устинов. — Ну так ищите! Да, слушай, а что там с этим, как бишь его… ну, парнем, который вроде Плукшина убил? — С Ушаковым? Задержали. Говорят, не сознается. — Откуда он вообще взялся? — Не знаю. — Ладно, Михалыч, иди работай, — проворчал Сосновский. — А то ты, я погляжу, ни на один вопрос мне ответить не можешь. Устинов кивнул и, порывшись в боковом кармане пиджака, извлек оттуда упаковку таблеток. Положил ее на директорский стол и, не говоря ни слова, покинул кабинет. На дворе сумерки уже успел сменить вечер, за вечером пришла ночь. Сосновский сидел за столом, подперев голову руками. Перед ним стояла кружка с остывшим чаем. Тут же лежали упаковка обезболивающих таблеток от сердобольного Михалыча и антикварный том Гнедича. Сергей Самуилович на всякий случай тщательно пролистал фолиант, но новых посланий, знаков, зашифрованных намеков от Вилорика Рудольфовича не обнаружил. Он достал из кармана пиджака смятый лист бумаги, развернул его и перечитал письмо профессора. Федор Михайлович Устинов в это время наконец дозвонился до своего знакомого, большого начальника в главке Госавтоинспекции. — Кузьмич? Здравия желаю! Рад слышать твой бодрый голос. Как здоровье? Процветаешь? Через несколько минут начальник службы безопасности шел обратно в директорский офис походкой абсолютно уверенного в себе человека: слегка вразвалочку, «по-путински», придерживая левой рукой воображаемую шашку на боку. Ему предстояло сообщить Сосновскому подозрительную новость: тот самый наряд ДПС с набережной в спешном порядке отправляется в служебную командировку во Владикавказ. Поездом…