«Правильно, нечего», — подумал Стайкер. Его воспитание и подготовка гарантировали предсказуемую реакцию; в известной степени он все еще оставался идеалистом с мышлением бойскаута, хотя и начинал потихоньку взрослеть по мере приобретения жизненного опыта. И все же безоговорочную нетерпимость к любым представителям изуверской касты рейха он считал единственно верной моделью поведения. — Товарищ, — проговорил немец. — Ты ведь хотел спросить, в обмен на что, я надеюсь? А если я тебе открою важный военный секрет? И ты на этом карьеру сделаешь… Тебя наградит орденом председатель Хрущев, ха-ха. Что вам выдают, интересно? Железные звезды, серпы и молотки? Теперь Джордж был заинтригован, и легкая досада омрачила его прекрасное расположение духа из-за того, что отказал незнакомому бродяге в кружке пива. А вдруг тот действительно знает что-то важное? Но чувства пока уверенно брали верх над разыгравшимся любопытством — к его столу снова подошла официантка и поинтересовалась, не нужно ли господину еще чего-нибудь. Стайкер временно потерял нить разговора, но когда вновь решил к нему прислушаться, оказалось, кульминация еще не наступила. — Принесите заказанное мною пиво этому господину, — попросил официантку разговорчивый русский. Та кивнула, опять улыбнулась Джорджу и удалилась. Лишь только пиво оказалось на столе, незнакомец одним махом влил в себя содержимое кружки. — Итак, пиво выпили, а теперь выкладывайте мне ваше «интересное», — резонно заметил советский офицер. — А еще нальешь? — После рассказа. — Далеко пойдешь, потому что умеешь торговаться, — незнакомец расстегнул китель и достал что-то завернутое в тряпицу. — Вот, гляди! Эсэсовец развернул тряпицу и выложил на стол продолговатый металлический предмет — пластину, на которой можно было отчетливо различить то ли текст, то ли знаки и рисунки. В общем, табличка была испещрена иероглифами. — Was ist das? — спросил русский, взяв в руки пластину. — Закажи пива, и я расскажу, что это такое. Русский пожал плечами. Второй что-то периодически нашептывал ему на ухо, но тот лишь отмахивался. Тем временем незнакомец выпил еще. Он уже сильно захмелел. — Когда я служил в одном лагере… Стоп, парень, ты меня своими глазами не буравь, не люблю я этого, ладно? Я же просто служил там, никого не убивал. Или… почти никого. Хочешь, сдай меня сейчас, и тогда не узнаешь страшный секрет! — он засмеялся, громко и неприятно. — В общем, был у меня в лагере один ваш, русский. Ученый. Корпел над чем-то… Его не гоняли на тяжелые работы, берегли, к доктору приставили, а он, сволочь, взял да и сам умер. А когда на склад сдавали вещи его, я вот эту штуку и нашел, а с ней тетрадь. Вся исписана. И рисунков полно. Но все по-русски. Я думаю, эта штуковина из Древнего Египта, а может, из Греции. Видал я такие в музеях в Мюнхене. — Эка невидаль! — воскликнул русский. — Железка из Египта! Да кому она нужна-то? — Чему вас в школе учили? Вы что, тупые янки? — незнакомец покосился на Стайкера, сделавшего вид, будто не расслышал очередного оскорбления в свой адрес. — Если этот русский ученый так берег «железку», да еще и целый роман настрочил про нее, это что-нибудь да значит. И кстати, она в огне не горит и не плавится. Я пробовал — бесполезно. Дашь еще пива? Русский, тот, что помрачней, молча придвинул кружку ближе к эсэсовцу. Тот сделал добрый глоток, за ним еще один, поменьше, и только после этого объявил: — Короче, приятель, перед тобой ценная археоло… архе… в общем, ценная штука. Купишь? Русский покачал головой. — Зачем она мне? Да и денег у нас нет. Забирай обратно. Стайкер почувствовал непреодолимое желание вмешаться в беседу. Очень уж хотелось узнать, что это за железка такая интересная и что написано в той тетради. И почему эти русские такие примитивные? Может, здесь кроется важная военная тайна! — А мне она зачем? — меж тем спросил у русского незнакомец. — Возьми, пригодится. Придет время, продашь ее за большие деньги. Вы пока не знаете толк в деньгах. А может статься, придет время и узнаете… — Идиотизм все это. Нам пора. Пиво наше можете допить. — Ну и черт с вами. А мне говорили: русские — щедрые… — Правильно говорили! Русские добрые и щедрые, не то что вы, гады, фашисты! Да не надо, товарищ Плукшин, не дергайте меня, не буду я его бить, — взорвался ни с того ни с сего молчаливый русский. Но другой приложил палец к губам и что-то ему сказал. Тот дернул плечом, метнул на немца полный ненависти взгляд и отошел в сторону, нервно теребя портупею. — Он прав, мы добрые. Кто вас пивом тут бесплатно поит? — примирительным тоном произнес русский. — Бесплатно?! — незнакомец даже не закричал, а прямо-таки взревел. — Бесплатно?! Мне подачки не нужны! Тем более от победителей! Ходите тут петухами! На вот, забирай так… — странный человек бросил табличку на стол, встал и решительно направился к выходу. Обернувшись, он извлек что-то из голенища сапога и швырнул на пол. — И тетрадку этого русского возьми. Мне она теперь вообще ни к чему. Спасибо за пиво. Хайль Гитлер! — проорал он так громко и истово, что бармен выронил пивную кружку, которая гулко ударилась об пол. Вслед за ним, прихватив табличку, поспешили русские. Выждав немного, Стайкер встал из-за стола и поднял лежащую на полу тетрадь, которую русские почему-то забыли. Вечером Стайкер написал рапорт с подробным отчетом о встрече в пивной, как и положено по инструкции, но потом передумал и не стал сдавать его куда следует. Тетрадь он до поры решил оставить у себя. Официантка из пивной оказалась итальянкой со звучным именем Лючия. Джордж Стайкер превратился в завсегдатая ресторана, а спустя год улетал из Берлина, увозя Лючию к себе домой, в Америку, где та вскоре стала его законной женой. В его нехитром армейском чемодане лежали личные вещи, купленный на барахолке эсэсовский кинжал и потрепанная тетрадь неизвестного русского ученого. Глава четырнадцатая Затор на проспекте Мира, своему появлению обязанный сужению дороги у развязки перед новой эстакадой, с недавних пор стал делом вполне обычным, причем не только в этот утренний час. Автомобилисты смиренно стояли в километровых очередях. За рулем люди разговаривали по мобильному телефону, слушали радио, смотрели телевизор, а иные успевали прочесть свежие газеты, сделать записи в блокнот, получить и отправить электронную почту. То и дело улицу оглашали мощные сирены спецтранспорта. Машины ДПС, милиции, депутатского корпуса, спецслужб прорывались на встречную полосу и образовывали собственную, привилегированную, пробку — своеобразный «бизнес-класс» на дороге, который в конечном счете тоже безнадежно застревал где-то при въезде на эстакаду. Исаков ехал в сторону Московской области на личном автомобиле, которым очень гордился. Эта маленькая машинка корейского производства неизменно была предметом дружеских насмешек со стороны коллег. Алексей снисходительно относился к отпускавшимся в адрес его «коня» шуткам и, не в пример скорому на решительную защиту чести и достоинства гасконцу д’Артаньяну, мимо ушей пропускал даже такие обидные определения, как «мотоколяска» или «портфель на колесиках». Он купил машину на трудовые сбережения. На что-то более солидное денег не хватило, и, хотя были в его биографии случаи получения дополнительных доходов, так или иначе связанных с профессиональной деятельностью, в сравнении с иными сослуживцами он уверенно мог претендовать на звание «честный мент». «Кооператоров», как в 1990-х в силу привычки величали предпринимателей правоохранители, крышевал — было дело. Но на этом список «факультативных» занятий Исакова заканчивался. Да и своих поступков тех лет он не стыдился. В любом случае, он со товарищи по мере сил оборонял зарождающийся отечественный бизнес все от того же криминала. А значит, делал свою работу. Сегодня следователь решил пожертвовать обеденным перерывом для того, чтобы наконец отогнать машину на станцию техобслуживания. Впереди была долгая дорога в пробке, но Исаков время проводил с пользой: он думал. Мысли его были сконцентрированы на Центре изучения альтернативной энергии, откуда на днях исчезли ценные предметы и с представителями которого Исаков был уже достаточно хорошо знаком. Вокруг этого учреждения разворачивалась сколь занимательная, столь и мрачная история. В ней уже нашлось место убийству, загадочному исчезновению человека и конфликту интересов силовых структур. Убили профессора Плукшина, высокопоставленный сотрудник Центра Григорий Привольский как сквозь землю провалился, а задержанного Антона Ушакова увели у Исакова из-под носа работники прокуратуры, причем как раз накануне передачи дела другому следователю. По-хорошему, следовало отложить поездку в автосервис и отправиться в НИЦАЭ, чтобы побеседовать с его директором. А то до сих пор приходилось общаться только с начальником Департамента безопасности да с Привольским, ныне пропавшим. И надо заметить, в последнее время общение это доставляло сторонам одни только неприятности. Странный человек этот Привольский. С первых минут знакомства умело располагал к себе собеседника, но с течением времени доверять ему отчего-то хотелось все меньше и меньше. Именно Привольский поведал Исакову о секретной находке в Сибири, с его слов, чрезвычайно важной для отечественной науки. Так как в компетенции отдела Исакова было обеспечение безопасности результатов научной деятельности, специальных объектов и культурно-археологических ценностей, он без задних мыслей включился в дело, когда ученая братия проворонила артефакты. И тут как нельзя кстати выяснилось, что единственным носителем уникальных знаний о сути находки в тайге может оказаться его бывший одноклассник: похоже, он последний, кто разговаривал с живым Плукшиным. Сотрудники Исакова утверждали даже, будто бы человек, что на удивление ловко сигал по крышам, унося ноги от милиции, по описанию очень похож на Ушакова. Исаков сделал вид, что не обратил внимания на эту деталь словесного рапорта подчиненных, а из доклада о происшествии ее самовольно исключил. Не верил он, что его одноклассник, добряк и «гуманитарий», способен на убийство. Да и мотивов ясных не прослеживалось. И все же участвующие в расследовании коллеги Исакова решили пойти по легкому пути, предложив на всякий случай задержать Антона как единственного подозреваемого в убийстве профессора. Так проще, и это решение соответствовало практике. Кому охота коллекционировать нераскрытые дела? А тут налицо столько фактов, говорящих в пользу версии о виновности Ушакова! Разве что орудия преступления не обнаружили по горячим следам. В общем, машина завертелась. Хорошо еще, что дело пока в руках Исакова. Чтобы не вызывать нежелательных вопросов у подозрительных (служба такая) коллег, Исаков дал «добро». Но его участие в деле сохраняло Антону реальный шанс оправдаться и избежать многолетней отсидки в СИЗО… до выяснения. Теперь этот шанс стремился к нулю. Даже если Ушаков ни при чем, его странное бегство из изолятора усугубляло дело. Да, Исаков с сегодняшнего дня квалифицировал его перемещение именно как бегство. Ему чутье подсказывало, что прокурорские мудрили. Два дня прошло, а о подозреваемом ни слуху ни духу. Сотрудник прокуратуры Белобородов взял больничный. Спрашивать пока не с кого. Вспоминая слова героя Владимира Высоцкого из фильма «Место встречи изменить нельзя», Исаков вздохнул и произнес вслух: — Верно говорил Жеглов: наказания без вины не бывает. Видать, не все мне Антоша рассказал, не все… Впервые с начала расследования Алексей крепко и всерьез задумался о возможной причастности Антона к гибели В.Р. Плукшина. Служба в милиции быстро научила понимать бытие во всем его многообразии. Исаков полагал, что для предательства, подлости, лжи, коварства, жадности, зависти и иных пороков в жизни отводилось чересчур много места. И его порой раздражало, что большинство людей даже не догадываются об этом, пока гром не грянет… Наблюдая по выходным беззаботные и счастливые лица праздных граждан, смеющихся, пьющих, танцующих или целующихся, он все чаще не мог заставить себя отказаться от мысленного моделирования всевозможных неприятных ситуаций, в которых в любую секунду (о чем свидетельствовал его богатый опыт) могли оказаться эти наивные и неосторожные люди. «Я не люблю уверенности сытой, уж лучше пусть откажут тормоза…» В детстве Алексей, как и все его сверстники, был романтиком. Играл в индейцев с ковбоями и уже в детских играх учился применять на практике такие понятия, как честь, дружба, верность долгу. В армии, особенно в Афганистане, а после, уже в школе милиции, эту дурь из его головы успешно вышибли. Точнее, почти вышибли. Неизвестно, страдал ли Исаков от этого морально, но материально — это уж к бабке не ходи. Алексей был не просто одним из счастливчиков, чудом победивших многие соблазны, преследующие в России любого представителя власти. Он принадлежал к той немногочисленной, но очень заметной категории работников правоохранительной системы, которые находили в себе силы думать глубже, чем положено, изредка позволять себе быть эмоциональными и до пенсии сопротивляться оказармливанию своей души. Но работа искажала сознание, привнося в оценку событий и людей изрядную долю цинизма и схематичность выводов, в некоторой степени облегчая жизнь. Вот и теперь Исаков скрепя сердце, но все же позволил себе подозревать Антона в причастности к преступлению. Не до конца понятна роль Григория Привольского во всей этой истории. Слишком уж напористо советовал он Исакову «разговорить киллера», будто вина Антона была ему очевидна. Все это переплетение событий, слов и догадок нуждалось в срочном структурировании. Перво-наперво следовало выяснить мотивы поступков всех фигурантов истории. Требовалось по крайней мере понять, вокруг чего возникла столь нездоровая суета. Что это за находка такая «стратегического значения», спровоцировавшая целую детективную историю? Поскольку Привольского нигде не было, на звонки он не отвечал, на квартире не появлялся, оставалось наведаться к его шефу. «Быть может, Привольского нейтрализовал Антоша со своими помощниками?» — сделал смелое предположение Исаков, но тут же замотал головой, будто отгоняя дурное видение. Видно, крепко он задумался, если не заметил сразу, что сзади, почти вплотную прижимаясь к бамперу его машинки, сигналя и мигая дальним светом, его пытается оттеснить из полосы темный седан. Как правило, Алексей не вступал в бессмысленные споры на дорогах. Он включил сигнал поворота, дав тем самым понять нетерпеливому соседу по пробке, что уступает. Вскоре «торопыга» поравнялся с машиной Исакова, и тот увидел, что это синяя «мазда», довольно приметная благодаря солидной царапине на боку. Ее водитель открыл окно и что-то прокричал, сопровождая комментарий неприличными жестами. Исаков дал понять, что не расслышал. — Ты не только рулить не умеешь, ты еще и глухой, урод?! — надрываясь, орал водитель. — Ты на этом самокате в совхозе своем езди, козлина! Это было уже слишком не только для вспыльчивого д’Артаньяна, но даже для вполне сдержанного Исакова. Владелец «мазды» не желал ограничиваться простыми оскорблениями. Он жестом дал понять Исакову, что хочет познакомиться поближе. Другими словами, жаждет продолжить дискуссию уже не на ходу. — Ладно! Сейчас! — крикнул ему Алексей и с трудом протиснулся сквозь сплошной поток автомашин к тротуару. Они припарковались, вышли на воздух. Забияка выглядел внушительно: под два метра ростом, однозначно любитель культуризма, невысокий лоб, сфокусированный на противнике взгляд. В руках нечто напоминающее биту. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это милицейская дубинка, завернутая в полиэтилен. Исаков тут же все понял. На смену первоначальному желанию спокойно объяснить человеку его неправоту пришел инстинкт. Теперь перед ним был враг. Исаков знал эту привычку опытных бандитов оберегать орудия ближнего боя от грязи и крови, которые впоследствии могут превратиться в улики. Так что медлить не стал. Через секунду здоровяк уже распростерся на мокром асфальте.