— Мальвазия? Сто лет не пил. Впрочем, пожалуй, лучше коньячок. А помнится, Виктор Демьянович, держали вы у себя нечто получше… — Вы про мою настойку? Кончилась «Демьяновка», а новых поставок сейчас нет, сами понимаете. Так что придется пить казенные напитки, да-с. Кстати, правильно, молодой человек. Во-первых, совершенно недальновидно в дни революции приучать себя к мальвазии. А вдруг случится, что вы не повстречаетесь с ней после лет тридцать, а то и все шестьдесят? Опять же, от коньяка мозг мужчины просветляется, и ему открываются невиданные горизонты. А что это за штуковину вы держите под мышкой? Поставьте вон туда. Помешкав, Куликов все-таки встал и положил портфель на диван в дальнем конце гостиной, куда указал Любавинский. — Мне эта штуковина жизнь спасла, — пояснил Куликов. — Серьезно? — Отбился этим портфелем от бродяг у Никитских ворот. У одного, представьте себе, даже был револьвер, и я… — А я о чем говорю? Гулять по Москве нынче вредно для здоровья, — весело отозвался Люба-винский и тут же ловко откупорил бутылку. После чего аккуратно, боясь расплескать хотя бы каплю драгоценного напитка из «старых запасов», разлил его по рюмкам. — За встречу! Поистине не каждый незваный гость хуже татарина. Вы, Андрей Владимирович, своим визитом опровергаете справедливость этой великодержавной поговорки. — За встречу, Виктор Демьянович! Кстати, с представителями тюркских племен я провел последние два года. И заметьте, то были не худшие годы в моей жизни… — Уж будьте уверены, Андрюша, что не самые худшие, — с тяжелым вздохом и тревогой в голосе заявил Любавинский. — Ну, давайте, пейте, пейте, — он показал гостю пример, залпом опрокинув рюмку. — Ай, хороша чертовка! Родину бы продал за такой коньяк, кабы не проклятый врожденный патриотизм. Так вот, оглянитесь вокруг: происходит чудовищная катастрофа. Гражданский конфликт! И откуда взялось столько злости в людях? Увы, наши лучшие годы позади. — Да… Иногда мне тоже кажется, что доброта наша держалась на страхе быть пойманными за зло, — Куликов выпил свой коньяк. — Говорите, в Москве нынче все плохо? — поинтересовался он, прислушиваясь, как благородный напиток буквально взрывается у него внутри, наполняя тело и мозг радостью и долгожданным облегчением. Именно в таком состоянии было особенно сподручно рассуждать на тревожные темы, ибо при подавленности и напряжении, да будь он к тому же на холоде, беседа о грядущих катастрофах вряд ли бы склеилась. — Даже хуже, чем вы думаете, — Виктор Демьянович кивнул и потянулся за бутылкой. — Сильная Россия рушится на глазах, и чем дальше, тем больше я понимаю — какую страну погубили! Сперва непутевый царь, потом Временное правительство, а теперь этот узурпатор Ульянов и его шайка. Но, обратите внимание, как живучи наши традиции! Старая, добрая жизнь так и продолжает лезть из всех щелей, ей и пулеметы нипочем. Вот это было Государство, да поздно спохватились! Рассказываю: дворник Махмуд, с неделю уж тому, вышел спозаранку мостовую убирать. Ему хоть бы что: революция, проституция… Все бы ничего, да вокруг пальба шла. А он работает себе, ведь так положено… Его отец тут улицу мел, дед снег чистил — традиция! У нас тут чуть ли не под окнами, считай, сотни две народу положили. Юнкера стрельбе обучены изрядно… Попала пуля Махмуду прямо в лоб, он и понять ничего не успел, так с метелкой своей и лежал тут, пока не убрали. Я, признаюсь, плакал. Так мне почему-то дворника этого жалко было. Вот не стало его, что с того? Да мало ли народу побило в Москве в лихие времена? А я чувствую, что вся наша прежняя жизнь погибла с этим мальчиком… Может, просто я по-стариковски хандрю? Ведь лишь чуток стрельба угомонилась, глядь, а уж извозчики ездят, телефон заработал, даже трамваи пошли! Патриарха вот избирают, как ни в чем не бывало! Но ведь мешает эта гниль, что повылезала отовсюду. Вот с трамваями, к примеру… За окном раздались одиночные хлопки. Как показалось Куликову, прямо у подъезда. Он вопросительно взглянул на хозяина. — Это далеко. Просто кажется, что рядом. Я привык. Странно… Неужто опять началось? — без тени тревоги в голосе спросил тот, снова наполняя рюмки. — Так вот… Трамваи-то пошли, но выручку у них забирают московские рабочие. А городские шоферы только и делают, что возят частные грузы, а плату забирают себе. Ездят эти дьяволы, «красная гвардия», мародеров не трогают почти, а конная милиция тоже не вмешивается. Говорят, не заплатите нам жалования — коней продадим. Ну ладно, я еще и не такое могу рассказать. У вас-то что? Где были, что видели? Занимались ли наукой эти годы? Право, продолжать научные изыскания в наши дни есть великое и мужественное служение Отечеству. — Исключительно наукой, Виктор Демьянович, — ответил Куликов. — Рассказать вам все, да вы, чай, не поверите. — Ну, не спешите с выводами. Валяйте ваши истории. Но сначала еще по глоточку этого божественного лекарства. Они снова выпили коньяку. Андрей Владимирович глубоко вздохнул, словно хотел набрать в легкие побольше воздуха, и заговорил: — Вы ведь знаете, что я увлекался изучением истории, случившейся в 1908 году у Подкаменной Тунгуски? — Слыхал, слыхал. Погодите… Постараюсь припомнить, что там тогда случилось. Ах, да: горела тайга, поговаривали, будто имело место падение метеорита или же невиданной силы землетрясение. И как продвигались ваши исследования? — Виктор Демьянович, событие это поистине любопытное… Я ведь, почитай, два года прожил в лесу, с тех пор, как в 1915 году приехал в поселок Ванавара. Уже шла война. Деньги, что были у меня, быстро кончились. Слава Богу, есть на Руси настоящие ученые, благородные люди, как господа Вернадский, Кочетов, купцы Артемьевы, вы разумеется… — Ну, голубчик, спасибо вам, конечно. Но не обо мне речь. Любопытно узнать, что вам удалось выяснить? — Во-первых, последствия той катастрофы можно наблюдать на громадном расстоянии. Представьте себе только: местность, по площади равная всей Московской губернии, выжжена начисто. — Впечатляет. — Еще как. Особенно когда находишься непосредственно в эпицентре. И вот что еще удивительно: в десяти верстах от предполагаемого места взрыва или падения небесного камня образовалось настоящее таежное озеро! Аборигены заверили, что в том самом месте и лужи-то никогда не было. Место сухое абсолютно, хотя края те болотистые. На картах сие озеро до той поры не обозначалось. — Так это был не просто метеорит, а целая метеоритная атака! — Метеоритная атака? Хм, остроумно вы назвали это явление, Виктор Демьянович. Теперь-то понятно, как в науке рождаются хлесткие термины. Отвечая на ваш вопрос, вынужден признать: чем дольше я углублялся в детали катастрофы, тем больше вопросов у меня возникало. Представители народа аваньки, они же тунгусы, рисуют абсолютно библейский сюжет: это звезда, спустившаяся с неба и затмившая солнце, небесный огонь, убивающий скот, диких животных, ветер, калечащий людей. Однако характер разлома земной коры в некоторых местах не позволял мне окончательно отбросить гипотезу о земных причинах данного явления. — Поясните, пожалуйста. — Поначалу я рассматривал гипотезу о землетрясении и о спровоцированном им взрыве метана. — Интересная версия. Но как тогда быть с падающей звездой и небесным огнем? — И звезды падали тоже! Есть у меня предположение, что в тайге одновременно случилось и землетрясение, и падение метеорита. — Андрей Владимирович, вероятность такого совпадения ничтожно мала. — Вы слыхали про опыты Николы Теслы? — Теслы? Этого сумасшедшего серба, живущего в Америке и дурачащего публику на деньги миллионера Моргана? А он-то при чем здесь? — Доктор, знаете ли вы, что в самом начале века он нашел средства для строительства передатчика электромагнитных сигналов… в Европу. В итоге получилась башня высотой 187 футов со стальной шахтой, опущенной на 120 футов в землю. Зачем, спрашивается? В 1908 году Тесла в письме редактору одной из газет написал знаете что? Погодите, у меня в дневнике есть выписка… Вот: «Когда я говорил относительно военных действий в будущем, я подразумевал, что они должны быть напрямую связаны с применением электрических волн без использования воздушных двигателей или других орудий разрушения. Это — не мечта. Беспроволочные энергетические установки могли бы быть построены. Посредством этих установок любая область земного шара могла бы быть превращена в непригодную для проживания, не подвергая население других частей серьезной опасности или неудобству». В частных беседах Тесла признавал, что испытание подобной установки имело место «скажем, до 1915 года» и было направлено «на необитаемые районы…». Ну-с, если не считать тунгусов людьми, тогда… Этот человек — нет, не шарлатан он… Скорее, сущий дьявол. Ему приписывают талант предсказывать будущее. К тому же он в ладах с астрономией. Что, если он сумел рассчитать траекторию падения на Землю очередного метеорита и спланировал свой эксперимент таким образом, чтобы его последствия можно было свалить на небесный камень? — Андрей Владимирович, поверьте моим сединам, это все сказки для барышень. — Не буду спорить с вами, тем более меня больше сейчас занимает то, что упало с неба. Думаю, мне удалось открыть тайну этого события. — Да что вы говорите?! — Виктор Демьянович, летом 1908 года в тайге произошла не природная катастрофа, а событие иного порядка! — Куликов поморщился, будто не осмеливаясь в разговоре с Любавинским пересечь некую невидимую черту. Наконец он решился: — Хорошо, я расскажу, Рубикон остается позади… Это событие было спланировано неизвестной нам разумной силой в целях передачи специального сообщения, суть которого я в целом сумел расшифровать. Ну, вы же знаете, я неравнодушен к разгадыванию старинных ребусов… Любавинский молчал, любуясь преломлением света через рюмку с коньяком. — Вы кому-нибудь уже рассказывали о своей хм… гипотезе? — наконец поинтересовался он. По тому, как он задал вопрос, Куликов понял, куда клонит университетский профессор. — То-то и оно, что рассказывал. Весь научный Петроград в курсе. Да только мне никто не верит. — Ничего удивительного. Мой вам совет: никому и никогда больше не рассказывайте о ваших догадках, в противном случае вылетите из научного мира, как снаряд из пушки. Уж лучше пусть ваше воображение занимает злой гений Никола Тесла, чем… Куликов схватился рукой за голову, потом усмехнулся, отодвинул коньяк и, встав с кресла, поискал глазами свою шинель. — Я так понимаю, вам тоже мой рассказ неинтересен? Тогда мне пора. Спасибо вам за чай и за коньяк. — Не кипятитесь, сядьте, — Любавинский указал Куликову на кресло. — Да сядьте вы, горячая голова! Ну-с? Кому говорят! Куликов повиновался. — Вы не дослушали, — строго сказал Любавинский. — Занимайтесь своими изысканиями, сколько вашей душеньке угодно, пока не получите хотя бы крохотное материальное доказательство своей правоты. Понимаете? Хотя бы одно доказательство. Куликов усмехнулся. — Меня в Петрограде пытались сделать посмешищем… Даже не удосужившись ознакомиться с доказательствами, кои у меня уже имеются, — с горечью признался он. — Так у вас есть доказательства? — удивился Любавинский. — Какие? Где они? — В углу вашей гостиной. — Неужто в портфеле? — В портфеле. Один местный житель, Иван Потапов, если быть точным, передал мне металлические пластины, пять штук, найденные им у реки Чуни. Пластины были спрятаны в каменный ящик — ну, это он так сказал, — который частично развалился при ударе о землю… Это предположение. Итак, Иван извлек содержимое ящика и до поры припрятал. Я ведь эти два года потратил не только на изучение местности, но и на расшифровку. Эх, не все я понял, знаний недостаточно… Поначалу-то все было просто: найдена копия «Книги бытия». — Ах, это было бы наиболее правильным объяснением… — Еще бы! Знаете, как начинаются тексты на всех табличках? «Бе решит бара Элогим Эт га шамайим вэ эт га арец!». — «Сначала сотворил Бог Небо и Землю…» — Именно. Но дальше читаю и не верю своим глазам… Нашей планете угрожает гибель, заметьте, уже десятая в истории человеческой цивилизации. Есть аналогия между найденными табличками, скрижалями Моисея и утверждением монотеистической религии. Все эти события давали человечеству шанс измениться. Причем с одной важнейшей целью — избежать уничтожения. Когда-то на перемены отводились века, но теперь мы ограничены во времени. — А судьи кто? — Тот, кто сотворил, имеет право судить. Вселенский разум, некая сила, которую одни привыкли называть Господом, а другие просто Высшей справедливостью. — Элогим? — Именно. Сила Сил, Суть Сущностей. Бог. — И какой приговор нам вынесут? — Приговор уже вынесен. Так сказано в расшифровке, которую я сделал. Час расплаты за беззаконие пока еще не так близок, но… — Беззаконие? — За пренебрежение десятью заповедями, если угодно. И за возведение их ежечасного нарушения в ранг закона современного бытия. Профессор Любавинский сидел в кресле в глубокой задумчивости. Он машинально прикладывался к рюмке с коньяком, хотя та уже давно была пуста. Его отношение в Андрею Владимировичу всегда было покровительственным, заботливым. Он верил в таланты Куликова, всегда считал его своим лучшим учеником. И с тех пор как Куликов покинул стены университета и отправился в большую самостоятельную жизнь, судьба так и не подарила профессору другого такого же смышленого, въедливого, прилежного и смелого студента. Видать, перевелись все. Но в данный момент Виктор Демьянович с тоской подумал, что его гордость и надежда науки российской слегка спятил на почве длительного пребывания вне цивилизации. «Хорошо еще, если помешательство временное», — подумал Любавинский. — Не позволите мне для начала взглянуть на ваши пластины? — все-таки попросил он Куликова.