Их у нее уже четыре, и с ними она идет мне навстречу. – Шику! Незнакомка иначе, чем прежде, более громко цокает языком. Рыжий зверь разворачивается, она оглядывает его и морщит плоский курносый нос. – Дурень обстрелянный. – Как вас зовут, мисс? Я спрашиваю тихо, не особенно рассчитывая, что ответом меня удостоят. Я не нравлюсь девушке, это видно, впрочем, не скажу, что она нравится мне, но куда деть манеры? С человеком, спасшим тебе жизнь, так или иначе лучше познакомиться. Разве не так принято у… – Цьяши из рода Баобаба. ? Она бросает это, уже запустив руку в один из своих бессчетных карманов. ? Цьяши Гибкая Лоза. И брось эти ваши «мисс». Глупость. Первая мысль: девушка похожа скорее на крепкий бочонок, чем на гибкую лозу. Вторая: за такое замечание она перережет мне горло. Третья: «мисс» ? это не про Цьяши. Я просто киваю, собираюсь тоже представиться, но не успеваю. – Зачем Исчезающему Рыцарю мое имя? ? цедит девушка сквозь зубы. Исчезающий Рыцарь? – Шику, стой спокойно! Она повышает на мангуста голос. Вытряхивает из кожаного мешочка на ладонь немного синего порошка и посыпает горящие стрелы. Пламя гаснет, меркнут цепочки символов на черном камне. Цьяши небрежным движением выдергивает стрелы, придирчиво оглядывает, одну даже пробует на зуб, после чего запихивает в колчан, буркнув: «Сгодятся». Возясь с мангустом, она забыла о странном вопросе, по крайней мере, не повторяет его, когда, с усилием встав, я все же подхожу. Девушка молча вручает мне два колчана, которые я… – Растяпа! Они тяжелые, примерно как мешки с продуктами, которые привозят из Оровилла. Я роняю их мгновенно, ощутив, как сводит мышцы рук. Закусываю губу, опускаюсь, чтобы все подобрать, но Цьяши делает это куда проворнее. – Ладно, все с тобой понятно… Шику, вниз. Мангуст послушно пригибается; Цьяши деловито распихивает по креплениям на седле свою добычу. Я вспоминаю: она пронесла все колчаны на себе через поляну, насколько же она сильная? Так взмокла… то и дело сдувает со лба волосы, но в целом не кажется уставшей. – Надо ехать. Влезть-то можешь? Она уже вскочила зверю на спину. Красноречиво шлепает по месту сзади себя, затем подает руку. Я редко катаюсь на лошади, что говорить о мангусте… но я залезаю. Седло подо мной твердое как камень, а может, камень и есть. – Домой, Шику. Мангуст не замечает груза: он перемещается гибкими скачками, столь же стремительно, как двигался налегке. Я так же не слышу треска под его лапами. Всадница не направляет его, он наверняка прекрасно знает, где дом. Вопрос только… мой ли? – Куда ты меня везешь? – Не слышала? ? Цьяши нехотя оборачивается. ? Домой. Тебя обыскались. Заросли тянутся бесконечной полосой, вверху ? в прорезях листвы ? клочьями мелькает низкое небо. Может, мне чудится, но оно, затянутое облаками, имеет странный зеленоватый оттенок. Нет. Это определенно не мой дом. – Откуда ты меня знаешь? ? звучит в спину: Цьяши потеряла ко мне интерес, смотрит вперед. – Да кто тебя не знает? ? пренебрежительно выплевывает она. ? Хотела бы я посмотреть на такого дурака. Видишь? Даже мне тебя навязали. Смысл слов понятен мне не сразу, потому что все это время я цеплялась за нее мертвой хваткой, подпрыгивая как мешок и боясь упасть. Я держалась, я зажмуривалась, я сжимала коленями скользкое седло, в конце концов, я молилась. Мне было, чем себя занять. Но теперь, когда мы немного замедлились, я распрямляюсь и вижу: на серо-коричневом одеянии Цьяши Гибкой Лозы, на лопатках, что-то вышито бело-зелеными нитками. Женское лицо, обрамленное развевающимися волосами. И хотя черты упрощены, я узнаю его безошибочно. Это мое лицо. Мир вращается. Незнакомое небо все дальше. Там – Старшего сына я назвала Марко. Люблю все итальянское, а Джером потворствует моим мелким страстям. По столовой разносится звонкий смех. Дом Андерсенов, пусть немного запущенный, уютен. Все сдержанно и добротно: никаких буфетов до потолка, никаких канделябров или стульев, к спинкам которых страшно прислониться из-за великолепной обшивки. Светильники ? ажурные бра ? не горят, хватает солнца из огромных окон. Скромная посуда на столе: пузатый графин с прохладным чаем, белые без позолоты тарелки, бесхитростные приборы. Здесь свободно, свободнее, чем дома. И мне очень, очень нравятся наши обаятельные соседи. Флора Андерсен вправду похожа на итальянку: черноволоса и не следует моде, требующей избегать загара. Ее кожа смуглая, но ухоженная, свежая настолько, что моя мать требует поделиться тайной такой красоты. Глаза миссис Андерсен карие и беспокойные: перебегают по лицам, обращаются то и дело к окнам. Восторженная непосредственная особа; я поняла это, еще увидев море романов на стеллажах в гостиной. Нас с хозяйкой дома разделяют два десятилетия, но читаем мы одно и то же. Ее рыжий пышноусый муж Джером Андересен ? человек иного склада. Он мог бы быть рейнджером: плечистый, жилистый и так же не уделяет внимания туалету. Одежда помята, подбородок небрит. Расслабился в провинции? А может, в Нью-Йорке не все застегиваются на каждую пуговицу? Так или иначе, Андерсен не напоминает сейчас лощеного делового горожанина: вальяжно расселся, ест с аппетитом, а серые глаза вспыхивают нежностью каждый раз, как супруга открывает рот, даже если щебечет о пустяках. – На втором я уже настоял, ? разносится его бас. ? Политически меткое имя. Андерсен подмигивает нам с Джейн, оглаживает усы. Говорит он быстро, такие же быстрые жесты, и мне нравится, как широко он улыбается. Сын не унаследовал ни рыжины, ни широких плеч, но улыбку все же взял. И сейчас она адресована Джейн. – Да, когда раздавали имена, я опоздал, чтобы стать итальянцем. – Не жалейте об этом, ? проникновенно утешает она. ? Италия скоро утонет. – Потише, мисс Бернфилд, это расстроит маму. Они пересмеиваются и торопливо, как нашалившие дети, принимают скромный вид. Сэмюель не прав: может, он вовсе и не опоздал. Волосы у него черные и непослушные, как у матери, он тоже смуглый, так что от итальянцев его отличают только глаза ? отцовские, серые, но необычного миндалевидного разреза. Красивый… я в который раз ловлю себя на том, что любуюсь им и прислушиваюсь к голосу, и в который раз одергиваю себя. – Так что же этот загадочный Марко? ? с не обманывающей меня невинностью уточняет мама. ? Не приедет? – Он занимается дорогами на побережье, вряд ли почтит присутствием эти места. Он, знаете ли, не жалует провинцию. – Что же занесло сюда вас? Вопрос задает отец. Кажется, не стоило: старший Андерсен мрачнеет, переглянувшись с сыном. Я не успеваю понять, что вдруг мелькает на их лицах, но ничего хорошего, точно ничего, о чем они расскажут малознакомым людям. – Мы… ? не заметив заминки, начинает хозяйка, но ее перебивают: – Думаем о магистрали через ваши края. Перспективное направление. Хотели бы тут осмотреться и… – Какая дерзость! ? Несмотря на громкость возгласа, тон отца шутливый. Так же шутливо он потрясает кулаком. ? Вы разорите судоходцев, меня в том числе! Конечно, ваши железные чудовища быстрее, но нет, сэр, у нас здесь все по старинке. Река ? наша мать, жена, жизнь! Сэмюель, выслушав горячую речь, отвечает мягким смешком. Он тронут; это чувствуется по тому, как он возражает ? деликатно, без снисходительного раздражения: – Не тревожьтесь, это не будет параллельная реке ветка. Мы хотим связать Оровилл с более заселенными областями. Сюда ведь едут люди, многие хотят осваивать горные массивы. – Да и согласитесь, ? поддерживает его Джером Андерсен. ? Если случается сильно заболеть, если разливается Фетер или происходит что еще, быстро вы получаете помощь? Отец оценивающе их обоих оглядывает и наконец кивает, возможно, вспомнив эпидемию желудочной инфекции, захлестнувшую Оровилл прошлой весной. Тогда мы успели похоронить многих, прежде чем власти штата прислали дополнительные лекарства и медиков. – Да, с этим беда. Но имейте в виду, я буду следить, где вы проложите рельсы! Мужчины смеются, мы их поддерживаем. Заметив, как переглядываются Джейн и Сэм, я давлюсь смешком и опускаю глаза. В моей тарелке ? нежная грудка индейки, политая удивительным базиликовым соусом, и несколько золотистых картофелин. Но я не хочу есть. …В день, когда Джейн встретила Сэмюеля впервые, он не принял предложение остаться на ужин. Возможно, действительно спешил домой, возможно, его просто поразило нелепое уродство нашего особняка, что нисколько бы меня не удивило. Так или иначе, представившись и перекинувшись парой фраз, он отбыл, но уже на следующее утро мы получили от Андерсенов приглашение на обед. Сэм привез его сам. Я не сомневалась, что, даже путешествуя налегке, Андерсены взяли пару слуг, которым могли это поручить. Но понять, почему прибыл знакомый юноша, не составило особого труда. Мама, конечно, отправила встречать его Джейн. Сестра, замерев в тени крыльца, вытолкнула вперед меня. Схватила за запястье, положила подбородок на плечо и прошептала: – Я хочу проверить. Сходи, Эмма, сходи! У нее блестели глаза, и она была так взбудоражена, что я уступила. Там, у калитки, стоял серый в яблоках конь. Юноша, державший его под уздцы, приветливо улыбнулся и поклонился, тут же отведя со лба черную прядь. – Мое почтение, мисс Бернфилд. Доброе утро. – Доброе утро, мистер Андерсен. Рада видеть вас вновь так скоро. Он снова был в сером, белела только рубашка. Снова имел опрятный, изысканный вид. Я подала руку, он ее поцеловал: не удержал, не отпустил сладкой пошлости из тех, на какие щедры местные джентльмены любых лет. Один короткий поцелуй, одно пожатие прохладных пальцев и быстрый взгляд, который я перехватила, глупо вспыхнув. Следовало потупиться, но я не опустила голову. Не знаю, что заставляло меня так его разглядывать, скорее всего, то, насколько нездешним он был, весь, от волос необычного оттенка до остроносых сапог. Казалось, очарования не убавили бы даже шляпа, револьвер и популярный у нас жилет коричневой кожи. И даже если бы вдруг Андерсен вздумал погонять из одного угла рта в другой зубочистку. Сэм сообщил, что его семья будет рада свести знакомство с нашей. Я ответила любезностью, как подобало, и хотела пригласить его в дом, когда он вдруг тихо спросил: – А Джейн здесь? Я могу ее увидеть? Или она в лесу? – Она ходит туда только в некоторые четверги.